Тшай планета приключений. - Джек Вэнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Зачем хижины строят так высоко над песком?»
«По ночам скорпионы выползают из моря, находят какое-нибудь животное и откладывают яйца в его тело, где паразитически развивается их потомство. С этой целью на берегу часто оставляют женщину, так называемую «мать богов». Личинки вылупляются и пожирают ее изнутри. На последней стадии, когда боль, яд и религиозное исступление погружают «мать богов» в любопытное психическое состояние, она вскакивает, бежит к воде и бросается в море».
«Чудовищный обычай!»
Дирдирмен не возражал: «Тем не менее, ритуал отвечает потребностям населения. Они могли бы отказаться от него в любое время — если бы захотели. Недолюди печально известны приверженностью к извращениям».
Рейт не мог удержаться от смеха. Аначо недоуменно смерил его взглядом с головы до ног: «Хотел бы я знать, в чем заключается причина твоего веселья?»
«Мне пришло в голову, что имеется некоторое сходство между взаимоотношениями дирдирменов с дирдирами и обитателей Гозеда с их скорпионами».
«Не вижу аналогии», — ледяным тоном ответствовал Аначо.
«Очень просто: и те, и другие стали жертвами существ нечеловеческого происхождения, использующих людей для удовлетворения своих нужд».
«Гм! — пробормотал Аначо. — Не встречал еще упрямца, настолько закореневшего в заблуждениях!» Он поспешно отошел на корму и остановился, глядя в море. Рейт подумал, что подсознательные возмущения начинали выводить умного дирдирмена из равновесия.
Фелука направила нос прямо к берегу, осторожно развернулась за выступом обросшей ракушками скалы и бросила якорь. Капитан спустил шлюпку, высадился на берег. Пассажиры видели, как он говорил с группой суровых белокожих людей, практически голых — на них были только сандалии и головные повязки, стягивавшие длинные волосы цвета вороненой стали.
Было достигнуто соглашение — капитан вернулся на борт «Варгаса». По прошествии получаса к фелуке приблизилась пара небольших портовых барж. Оснастили подъемную стрелу, на борт погрузили тюки с волокном и бухты канатов. Другие ящики и тюки спустили на баржи. Через два часа после прибытия в Гозед матросы поставили паруса, подняли якорь, и «Варгас» устремился в безбрежные дали Драшада.
После ужина пассажиры сидели на палубной надстройке перед кормовой рубкой, под качающимся над головами фонарем. Разговор шел о жителях Гозеда и религиозных излишествах. Валь-Даль Барба, жена Пало Барбы и мать Хейзари и Эдви, считала гозедский обычай несправедливым: «Любопытно, что бывают только «матери богов»! Почему бы этим голым типам со свирепыми рожами самим не остаться ночью на пляже и не стать гордыми «отцами богов»?»
Капитан усмехнулся: «Как видно, столь высокой чести удостаиваются только дамы».
«В Мургене подобный обряд был бы немыслим! — с волнением вмешался купец. — Мы платим жрецам немалую десятину. На них ложится вся ответственность за умилостивление Бизме, а прихожане обходятся без лишних неудобств».
«Разумная система, — согласился Пало Барба. — В этом году мы исповедуем пансогматический гностицизм — систему верований со множеством достоинств».
«Мне она нравится гораздо больше тутеланики! — сказала Эдви. — Достаточно отбарабанить ектенью, и можно весь день заниматься своими делами».
«Ой, тутеланика страшно занудная! — поддержала сестру Хейзари. — Приходилось запоминать длиннющие тексты! И помнишь это ужасное «схождение душ», когда жрецы позволяли себе всякие вольности? По-моему тоже, пансогла... панглосса... в общем, простицизм, гораздо лучше!»
Дордолио снисходительно рассмеялся: «Вы предпочитаете не слишком усердствовать. Склонен согласиться с таким подходом. Доктрина яо, конечно, в какой-то степени синкретична. Пожалуй, можно выразиться даже точнее: на протяжении «раунда» всем аспектам невыразимой сущности предоставляется возможность самопроявления. Таким образом, принимая участие во всем цикле, мы демонстрируем все требуемое богопочитание».
Аначо, все еще уязвленный сравнением Рейта, повернулся к нему: «А что скажет наш эрудит-этнолог, Адам Рейт? Какими глубокими теософскими наблюдениями он может поделиться?»
«Никакими, — ответил Рейт. — Во всяком случае, очень немногими. Я думаю, что человек и его религия — одно и то же. Неизвестность существует. Верующий проецирует в пустоту неизвестности очертания своего индивидуального мироощущения, наделяя созданную им самим туманную проекцию присущими лично ему стремлениями и представлениями об относительной ценности вещей, качеств и поступков. Излагая сущность своей веры, он на самом деле объясняет самого себя. Поэтому, когда фанатик встречается с возражением или противодействием, он ощущает их как угрозу своему существованию и защищается, прибегая к насилию».
«Интересная точка зрения! — провозгласил толстяк-купец. — Как же вы смотрите на безбожников?»
«Атеист ничего не проецирует в пустоту неизвестности. Космические тайны он воспринимает как вещи в себе, не ощущая необходимости прикрывать их масками, вылепленными по образу и подобию человека. Во всех остальных случаях имеет место точное соответствие между человеком и той формой, которую он придает неизвестности, чтобы ему легче было иметь с ней дело».
Капитан поднял бокал, посмотрел сквозь вино на свет фонаря, залпом выпил: «Возможно, так оно и есть, но в этом отношении никто и никогда не изменится. Я побывал во многих странах — под блестящими шпилями дирдиров, среди садов синих часчей, в замках ванхов. Мне хорошо известны обычаи этих рас и выведенных ими пород людей. Я пересек все шесть континентов Тшая, дружил с сотнями мужчин, ласкал сотни женщин, убил сотни врагов. Я жил среди яо, среди биндов, валалукианов и шемолеев. Я торговал со степными кочевниками, болотными людьми, островитянами, каннибалами Раха и Кислована. Я знаю, чем они отличаются, знаю, в чем они одинаковы. Все стараются извлечь из существования максимальную выгоду. В конце концов все умирают, в конечном счете никто не выигрывает больше других. Мое божество? Старый добрый «Варгас»! Как еще? Пусть Адам Рейт прав, и мой корабль — мое отражение. Когда «Варгас» стонет под штормовой волной, я содрогаюсь и скрежещу зубами. Когда мы рассекаем темные воды в розово-голубом сиянии лун, я играю на лютне, я повязываю голову красной лентой, я пью вино. Мы с «Варгасом» служим друг другу — в тот день, когда «Варгас» пойдет ко дну, с ним вместе провалюсь в пучину и я!»
«Браво! — воскликнул фехтовальщик Пало Барба, тоже порядком выпивший. — И знаете что? Таков и мой символ веры!» Он выхватил шпагу и высоко поднял ее — лучи фонаря отсвечивали от клинка: «Для меня шпага — то же, что для капитана его «Варгас»!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
