Эра беззакония - Вячеслав Энсон

— Не спеши. Старый Новый год отгуляем, и — с головой! Кстати, приглашаю тринадцатого на дачу. Посмотришь, какую отгрохал! Польщен? — Бершадский хитро ухмылялся.

— Более чем, товарищ генерал. Заслужил ли?

— Заслужил, Калмычков, заслужил. Работать умеешь. Удачлив без меры… — Бершадский достал из стола лист бумаги. Протянул Калмычкову. — Перед Новым годом приказ о награждении формировали. Я про тебя — ни слова. Приказ вышел — Калмычкова к медали! «За раскрытие особо опасного преступления». Министр подписал. Я такого не видел: за одно плевое дело — и полковника получил, и медаль, и перевод в министерство. Ты редкий счастливчик, Калмычков. С тобой хочется дружбу водить. Отщипнуть от твоей удачи.

— Шутите, товарищ генерал, — не поверил Калмычков. — Министр меня не знает.

— Конечно. В глаза тебя не видел. Помощники подсказали. Герои для статистики нужны, — высказал свое предположение Бершадский.

— Разве что — для статистики.

— Короче, тринадцатого — как штык. Устроим междусобойчик.

— Есть, товаришь генерал! — ответил Калмычков и вышел.

По дороге в свой кабинет заглянул к вологодцам.

— А, пропащая душа! — обрадовался ему Пустельгин. — Давненько тебя не видели.

— Зато слышали хорошо! — добавил Лиходед. — Грудь его в медалях, что-то — в якорях.

— И я рад вас видеть! — парировал Калмычков. — Травите кофеином.

Сели вокруг кофейничка. И коньячок у «вологодских» нашелся. Порасспрашивал их о жизни, о делах. Ввели в курс. Бершадский уже нацелил верных кадров на новую тему.

— Грешным делом и нам перепадет, — помечтал Лиходед.

— Надеюсь. Стимул должен присутствовать, — согласился Калмычков.

Вологодцы поинтересовались судьбой дела о самоубийстве.

— Закрыто давно. Не знали? — удивился Калмычков.

— Это знаем. Кого искали, нашли? — спросил Пустельгин.

— Как сказать… В общем, все умерли, — ответил Калмычков.

— Убойно закрылись… — Пустельгин покачал головой.

— Так получилось. Сгорели в машине. Бандитские разборки, — озвучил официальную версию Калмычков.

— В сухом остатке знаешь что? — спросил Пустельгин. — Ванюха отслеживает статистику для проверки теории.

— Какой теории? — не сразу вспомнил Калмычков.

— Лавинообразного распространения феномена телевизионного психозомбирования населения, — гордо произнес Лиходед. — В Академию заявку подал. Кандидатскую хочу слепить на этом материале.

— Опоздал. Рамикович мне говорила, что их люди эту тему доят.

— Ничего, всем хватит, — не расстроился Лиходед. — У нас материала больше. Статистика! На вчерашний день число самоубийств по нашей схеме… Угадай, сколько? Одна тысяча восемьсот двадцать три человека. Динамика, правда, убывающая. С декабря центральные каналы эту тему закрыли. Только региональные передают как эстафету. В некоторые области уже по третьему разу волна завернула.

— Тысяча восемьсот… — ошарашенно повторил Калмычков. — И что?

— А ничего! — зло ответил Пустельгин. — Всем до фени! Кроме Ваньки эта тема никого не волнует.

— От одного репортажика столько народу положили… — Калмычков недоумевал. — Кто считал, сколько других за пятнадцать лет крутили? Сколько еще прокрутят?..

— Я запретил детям к телевизору подходить, — сказал Лиходед. — Закодировал на включение.

— У друзей насмотрятся… — махнул рукой Пустельгин. — От этой заразы не спрячешься.

— Не по себе от вашей информации. Пойду, наверно… — сказал Калмычков, вставая. — Спасибо за кофеек.

Он шел по коридору, а в голове отдавалось чугунным звоном: «Тысяча… восемьсот… двадцать… три… человека… Убойно закрылись».

«Замыкая круг…»

13 января, пятница

Снежным вечером, тринадцатого января, Калмычков ехал по «Новой Риге» на дачу генерала Бершадского. Генерал лично продублировал приглашение по телефону. Долго объяснял, на каком указателе сворачивать, что сказать охране поселка.

Калмычков ситуацию понимает. «Генерал хочет подкрепить служебные отношения личными. Правильно. Задачи впереди скользкие. Нужны довереные люди. Меньше вероятность прокола».

Споткнулся о знакомое слово. «Прокол!..»

Мурашки пробежали по спине. Как тогда — в октябре. Под стук дождя. Он вспомнил вспышку в мозгу. Вспомнил предчувствие грядущей беды. Он ничего не забыл. Всего три месяца прошло… Что имел — потерял. А найденное не хочет признавать своим. Может, не того желал? Того: карьеры, власти, денег. Москву, правда, за него генерал Арапов домечтал.

«Мечты исполнены! Чудак… Входи в хрустальный дом овеществленной грезы!» Судьба угодливо ест глазами Хозяина. Приказ исполнила и доложила. А он не рад…

Всего достиг. Все получил. Счастливей — стал?

Куда там… Жизнь, похожая на кино. С эффектом присутствия. В Питере — жил, а в Москве — только смотрит. Мысли все там, с Валентиной. Она подала на развод, не отвечает на звонки. И Ксюня — незаживающая рана. Боль, которая не отпускает ни на минуту. Притупилась, спряталась, вместе с этим долбаным «чувством прокола», но всегда с ним. Ночью и днем.

Что же выиграл он в поединке с судьбой? Кто-то скажет, что много. А он вспоминает араповские слова: «За всё приходится платить…» Не слишком ли? Что-то цены стали неадекватными.

Отследил очередной поворот. Ехать по незнакомой дороге хлопотно, но терпимо — Подмосковье щедро обставлено указателями. Еще поворот. На въезде в котеджный поселок охранники сверили номера со списком приглашенных. Пропустили. Генеральская дача — на третьей от поста улице. Приехал…

Гостей немного: Калмычков, Пустельгин, еще три полковника из их управления и незнакомый генерал. Такой же молодой, как и Бершадский. Из обслуги — две поварихи, тетки лет по сорок, подавальщица, трое охранников и вездесущий шофер генерала, капитан Леха, как все его называют.

Встречать Старый Новый год сели в доме. В специальном зале торжеств — полукруглом двухсветном помещении, идеально подходящем для компании человек в двадцать. Камин, плазменная панель, антикварные безделушки — есть чем гостей занять. Огромный стол под скатертью украшен английским сервизом и всей положенной по случаю закусью. Напитки соответствуют.

Калмычков еще не бывал в подмосковных владениях власть и деньги имущих. С араповской дачкой — не сравнить. Все ему оказалось интересно: и дом, и утварь, и еда. Внове… Бершадский, оторвавшись от других гостей, лично провел его по трем этажам «ранчо», как он его называл.

— Хочешь такой? — Калмычков пожал плечами. — Получишь! Все будет, поверь мне. Я тоже раньше не мечтал. А видишь… Мы в такой струе!.. Пальчики оближешь! Держись меня. Слушайся и не подводи. Бершадский все обеспечит!

Они чокнулись стаканами с виски. Генерал обхватил его рукой за шею и дружески потрепал.

— Мы еще молодые! Крепыши!.. Свернем их в бараний рог… — Бершадский не стал уточнять, кого будут сворачивать, и перекинулся на других гостей.

Часа три пили, ели, посещали туалет, и по второму кругу нагружались яствами. В двенадцать ночи прокричали «Ура!» под бой телевизионных курантов и двинули на воздух, освежиться. Охранники грянули фейерверк. На соседних участках тоже загромыхало, запылало!

Боль пронзила Калмычков скую голову. Схватился за лоб, завыл, скрючился. Ноги подкосились, и он опустился в снег. «Прокол!..» — взрывалось в его мозгу с каждой выпущенной ракетой. «Прокол!..»

Подбежал Пустельгин с охранником. Подняли Калмычкова и унесли в дом. Он слышал, как Бершадский объяснял чужому генералу: «Досталось парню! Недавно джип с бандюками головой останавливал…»

Вологодцы все лечили кофеином. Растет, что ли, кофе в их дремучих лесах? Пустельгин сварил Калмычкову чашку густой арабики, и боль, действительно, отпустила. И салют кончился. Сели за «второй стол» и часа через три ужрались окончательно. Еще час колобродили, кто во что горазд. Ввиду исчерпания способности пить начали отваливать домой, к семьям.

Уехал чужой генерал, Пустельгин, полковники. И Калмычков засобирался. Бершадский удержал его: «Куда ты поедешь в таком виде? Ладно, пьяный, еще с головой. Оставайся, подлечись. У них семьи. А у тебя?.. В баньку пойдем, попаримся. Любую болячку как рукой…»

— А ваша семья где? — спросил Калмычков.

— Я семью в Москву не повез. Надоели. Здесь, в прошлом году хорошую лялю зацепил. Увел у одного пидора. В городе сидит, дожидается. Подружек, наверно, натащила. Да хрен с ней — квартира большая… Леха! Готова баня?

— Готова, товарищ генерал! — ответил из другой комнаты Леха.

— А до бани что полагается? — опять прокричал генерал.

— Сейчас ехать? — Леха показался с тарелкой в руке и куском мяса во рту. — Поздновато…

— Надо было раньше. Не догадался? На все — команду ждут. Езжай!.. И посвежее! Ты знаешь, каких я люблю.