Караджале - Илья Константиновский

Поразительно, что Чиокулеску все же знает, чем руководствовался Караджале. Знает с самого начала: писателя изгнали из Румынии. Вот мысли самого Чиокулеску, высказанные им в 1938 году:

«Писательство не было у нас, да и не является сегодня одной из тех профессий, которые могут обеспечить существование…Наше общество, рассматриваемое в его бюрократической и политической иерархии, отводило художнику незначительное место где-то на задворках. Писатель должен был предоставить свое перо на службу политическим партиям, получая взамен жалкое вознаграждение в виде назначения на мелкие государственные должности. А Караджале познал еще и политическое преследование из-за политической направленности его сатиры. Повторный отказ академии наградить его премией носил явный характер политических репрессий. Для таких, как Димитрие Стурза, чье мнение было решающим в академии, Все творчество Караджале было не чем иным, как постоянным очернением государственных учреждений и национальных достоинств. Его комедии, вошедшие сегодня постоянный репертуар нашего театра, часто отвергались…Короче говоря, его опыт автора, лишенного публики (ни одна из его книг, за исключением «Театра», не была переиздана), безнаказанно оклеветанного и наказанного академией, так же как и опыт мелкого чиновника, которого держали из милости и не подпускали к общественным делам, — все это способствовало выведению пассивного жизненного баланса… Караджале не мог считать безнадежной глупость нашего общества; это относилось лишь к наглому и пошлому руководящему слою. Это он изгнал писателя из его родины, не признавая его заслуг, унижая его независимый и гордый характер, считая лишним и никчемным искусство и художника».

Но если все это верно, так в чем же дело? Почему переезд за границу «один из самых невыясненных эпизодов» из жизни Караджале? Не является ли туманное толкование этого поворота лишь одним из аспектов легенды о Караджале, которая творилась и при жизни и после его смерти? Тут возникает, конечно, и другой вопрос: как удалось Караджале осуществить свой план? Ведь, кроме решимости, нужны были и деньги. На что мог надеяться человек, который долгие годы еле сводил концы с концами?

Но тут настала пора вспомнить богатую старуху Екатерину Момуло, Момулои, как ласково называл ее Караджале, умершую еще в 1885 году. Чем же кончились бесконечные тяжбы между ее наследниками? Это ведь была целая цепь процессов, исхода и конца которых никто не мог предвидеть.

В 1903 году, о котором мы теперь ведем рассказ, имущество Момулои все еще не было поделено окончательно. Но пока шли споры между наследниками, ценность недвижимости и именья, оставшегося от Екатерины Момуло, удвоилась. И на долю Караджале приходилась уже ежемесячная рента примерно в 500 — 1000 лей. Сумма значительная, но так как выдавалась она лишь два раза в году и Караджале вечно бывал в долгах, эти деньги не смогли обеспечить ему равномерный доход. Только веселые обеды — «праздники Момулои» — регулярно отмечали поступления из фонда богатого наследства.

Тут, между прочим, следует обратить внимание на один поразительный факт: легкомысленный расточитель, каким считали Караджале, торопясь получить деньги, закладывал иногда свою долю наследства, чтобы покрыть свои срочные нужды. Но в течение пятнадцати лет он ни разу не притронулся к основному капиталу. И только в 1903 году он на это решился после того, как убедился, что другой возможности реализовать свой план покинуть Румынию не существует.

Итак, наследство Момулои оказалось все же тем счастливым выигрышным билетом, который изменил судьбу Караджале. Взвесив все обстоятельства и воспользовавшись счастливым завершением очередного процесса между наследниками, Караджале приступил к продаже своей основной доли. Он решил, что отныне не будет ждать помощи ни от кого — денег Момулои, вероятно, хватит на несколько лет спокойной жизни. О более далеком будущем Караджале не задумывался. И решительно вступил на стезю своей новой судьбы.

В ПОИСКАХ ТИХОГО ЛИМАНА

В декабре 1903 года Караджале отправился с семьей в длительную поездку по Западной Европе. У него были две цели: отдохнуть и одновременно найти место, куда можно будет переехать на постоянное жительство.

В Западной Европе царит порядок. Там нет той суматошной, несерьезной, безалаберной балканской атмосферы, от которой так устал Караджале. Страстный и вечный гиперболист, он в принципе педант. Отправляясь в путешествие, он заранее детально разрабатывает его программу. Заранее определяет, где и на сколько остановится. Но его чувства все же сильнее всякой программы. Кроме того, он ведь не едет в определенный город, в определенную страну — он убегает от своей прошлой жизни.

Из Бухареста он мчится в скором поезде на юг Франции. Встретив там Новый год, он уже в середине января 1904 года едет дальше, на юг, в Рим, откуда рассылает Друзьям иллюстрированные открытки с «дакороманским» приветом.

Судя по всему, Караджале был в восторге от Италии и намеревался задержаться там подольше. Но, увидев нищие кварталы Неаполя, где, по его словам, «чесотка пристает к галошам», Караджале бежал оттуда с такой поспешностью, что оставил невостребованным белье в прачечной.

Пронесшись через всю Италию, семья Караджале попала в тихую обитель — Швейцарию. Казалось бы, что здесь можно задержаться — кругом тишина, снеговые шапки гор, спокойные медлительные швейцарцы. Но Караджале не забыл своей основной цели — нужно успеть посмотреть и остальные страны Западной Европы.

Весной семья Караджале путешествовала по Германии: Нюрнберг, Кельн, Берлин, Лейпциг… Но кажется, что и здесь Караджале не нашел того, что искал. Во всяком случае, в его письмах нет и намека на то, что он намеревается поселиться в Германии. А вскоре мы находим его уже в Париже.

Интересные подробности о путешествии семьи Караджале дают воспоминания его дочери Екатерины Логади-Караджале. Она свидетельствует, что быстрая скачка по различным европейским странам успокоила отца, изнуренного нервным напряжением последних лет. В пути он был весел, много шутил, радовался всему, что видел, словом, вел себя истинно по-караджалевски.

Путешественники взяли с собой очень мало багажа и не имели другой одежды, кроме той, которая была на них самих. Когда что-нибудь устаревало, немедленно покупалась новая вещь, а старая выбрасывалась, чтобы она, как выражался Караджале, «не осложняла существования». Использованные носовые платки выбрасывались из окна вагона. Отец семейства говорил, что он посылает их в стирку, к огорчению домовитой и расчетливой госпожи Караджале.