Жизнь Джейн Остин - Клэр Томалин

Была еще некая миссис Чемберлен, которая, как предположила Кассандра, могла бы стать подходящей приятельницей. Но эта дама лишь вызвала еще одно убийственное замечание Джейн: «Что до приятности, она такая же, как и другие». Попытки Кэсс вмешаться, кажется, не приносили в этом случае совершенно никакой пользы. Джейн, пересилив себя, отправлялась на прогулки с миссис Чемберлен, но… «Прогулка была прекрасная, с чем моя спутница соглашалась всякий раз, как я это высказывала… На этом и заканчивается наша дружба, поскольку Чемберлены покидают Бат через день или два». Она могла бы прибавить: и именно так заканчивается почти любая дружба в Бате. «У нас здесь устраивается маленький прием ввечеру; ненавижу маленькие приемы — они держат тебя в постоянном напряжении». Затем она предупреждает сестру: «У тети сильный кашель, не забудь, когда приедешь, что ты наслышана об этом». Жизнь на курорте, похоже, отличалась такой скукой, что могла привести в отчаяние деятельного человека. Знать же, что она продлится неизвестно как долго, по-видимому, было и вовсе невыносимо. Но Джейн умела соблюдать приличия, даже если на самом деле ей хотелось кричать.

И письма прерываются на три с половиной года.

Утрата Стивентона немало осложнила жизнь Джейн. Самое главное — она так горевала, что лишилась способности писать. Толчком для депрессии может послужить повторение неприятных обстоятельств, и, похоже, в этом случае так и произошло. В младенчестве, а затем в семилетием возрасте Джейн уже лишалась дома и долго потом не могла забыть эти тягостные переживания. Именно так и формировалась та «девочка с причудами», какой ее увидела кузина Фила, — осторожная с незнакомыми людьми, готовая смеяться и над собой, и над другими, тщательно скрывающая, что на самом деле чувствует. То, что чувства ее были глубокими и зачастую болезненными, — вне сомнений. Она не смогла бы писать романы, если бы не знала подобных чувств, но даже в своих письмах она их не проявляла, разве только в форме шутки.

Ребенком, оправляясь после школьного опыта, она находила силы развлекать семью своими сочинениями. В то же время она создавала в них воображаемый мир, в котором ей все было подконтрольно. Героини, отчасти похожие на нее саму, проявляли недюжинную проницательность и здравый смысл, могли существенно влиять на собственную судьбу, даже давали советы своим родителям. Очевидно, Джейн получала огромную радость от сочинительства, никак не меньше того удовольствия, что дарила своим домашним, а перспектива значительно расширить круг своих читателей служила для нее дополнительным стимулом.

Отъезд из Стивентона разрушил хрупкий порядок, который она для себя выстроила, позволявший ей, по настроению, принимать участие в семейных делах или обосабливаться от них. Да, раньше ей доставляли удовольствие поездки в Кент, Бат, Лондон или Ибторп, но даже тогда она, бывало, стремилась остаться дома в тишине и покое. Как мы помним, в 1799-м она писала сестре, что предпочла бы провести лето дома с Мартой Ллойд, а не сопровождать мать в путешествиях. Так что в ее нежелании расставаться с родным домом были и вполне рациональные причины, и отголоски детских страхов. То, что новая «ссылка» произошла по вине тех же людей, что и прежде, — ее родителей, и то, что она не могла ни протестовать, ни жаловаться, делали ситуацию только хуже.

Ее старший брат Джеймс разделял ее глубокую привязанность к родным местам. В одном из своих стихотворений он писал, что заболел бы, доведись ему «быть изгнанным» из Хэмпшира. Уезжая из дома, он болезненно скучал по привычным пейзажам и испытывал невероятное облегчение, когда наставало время вернуться. Он выразил это, немного чопорно и торжественно, в следующих строках:

Присуще это чувство каждой жизниИ нами властвует в любом конце земли:Томление по дому, по отчизне,Когда от милых весей мы вдали…[136]

Есть у него и еще одно странноватое стихотворение, в котором он представляет себя после смерти, лежащим на стивентонском погосте подле своей жены. Ему этот образ приносил спокойствие и утешение, настолько сильно он ощущал свое неразрывное единство с этим местом. Поэтические опыты Джеймса носили сугубо личный характер, больше в духе Бронте, чем Джейн Остин, и чувства свои он выражал в стихах совершенно открыто. Он позволял себе быть романтиком в отличие от младшей сестры, хотя она ничуть не меньше его срослась со Стивентоном и его окрестностями. При этом Джеймсу не приходилось расставаться с домом в школьные годы, а ей — пришлось, и та «ссылка» лишь усилила врожденную настороженную опаску перемен, новых людей и мест. Все те же виды все из тех же окон, та же домашняя рутина и те же ежедневные прогулки по саду, к церкви или в деревню, те же запахи и звуки — все это, свое, привычное, и создавало те надежные, безопасные условия, в которых ее воображение могло работать.

Джейн никогда не описывала собственную депрессию так, как доктор Джонсон, упоминавший о своей «тоске зеленой», или доктор Босуэлл с его унынием и страхом смерти. Остин не предавалась жалости к самой себе, не позволяла себе никаких сокрушений. Ее не постигла настоящая болезнь, как Каупера, который погрузился в размышления о собственной греховности и боялся быть отверженным Богом. Как известно, Джейн любила его поэзию и в уста своей героини Фанни Прайс вложила некоторые его строчки. Ее описание неизменно подавленного настроения Фанни, следствия полученной в детстве психологической травмы, как и неумения Марианны в «Чувстве и чувствительности» побороть свое горе, вплоть до ее желания себе серьезной болезни, показывает, как хорошо писательница сама понимала депрессию. Но при всем этом понимании и самоконтроле депрессия поразила самую суть ее существа, расшатала основы ее творчества. Невероятный творческий всплеск 1790-х годов разом прекратился.

Глава 17

Мэнидаун

Следующие четыре года Остины не сидели на месте и проводили в Бате едва ли половину времени. Миссис Остин вполне удовольствовалась бы размеренной оседлой жизнью, но мистеру Остину хотелось путешествовать, он фактически был одним из зачинателей традиции (так широко распространенной сегодня), достигнув пенсионного возраста, устремляться на морское побережье и на осмотр разных достопримечательностей. В свои семьдесят он сделался увлеченным и неунывающим туристом, особенно же полюбились ему курортные городишки Девоншира и Дорсетшира. И хотя в 1801 году возникла новая угроза нападения французов и Нельсон обстрелял Булонь, чтобы продемонстрировать, на чьей стороне настоящая сила, западные английские графства все это затронуло мало. Мы читаем о том, как расквартированные на побережье солдаты женились на местных девушках, а рыбацкие деревушки и маленькие приморские городки росли и боролись друг с другом за туристов, поскольку в обществе становилось все более модным принимать морские ванны, а также снимать дома с видом на море.