Охота за "Красным Февралем" (СИ) - Багрянцев Владлен Борисович

«Не убивай».

— продолжение следует —

________________

Глава 37. Смена караула

* * * * *

В свое время Отто фон Бисмарк — или это был Наполеон Бонапарт? Нет, все-таки Уинстон Черчилль — очень тонко подметил, что ни один план битвы не выдерживает столкновения с врагом. Хитроумный план Фамке, Османи и капитана Исидору не стал исключением. К этому стоит добавить, что есть такие военные планы, которые страдают меньше, как и такие, которые страдают больше. План Фамке ван дер Бумен и ее сообщников пострадал самым чудовищным образом. И кто-то обязательно скажет, что «ничто не предвещало»; а другой возразит — «все признаки указывали на — и просто кричали о грядущей катастрофе».

На первый взгляд и в самом деле ничто не предвещало. Сальвадорские коммандос, получившие новый приказ своего капитана, собирались честно его исполнить и принялись переводить ассиро-японских пленников на свою лодку. Изрядно подавленные ассирийцы вели себя смирно и не сопротивлялись. Один за другим они перебирались через шлюзовую трубу, ведущую с «Красного Февраля» на «Паразит» под бдительными взорами вооруженных моряков Исидору. И как только последний пленник перешел на абордажную субмарину, сальвадорский капитан приказал немедленно расстыковать лодки и запустить двигатели — таков был план, и Исидору не собирался терять ни секунды.

Оказавшихся на «Паразите» пленников быстро и споро распределяли по каютам, полупустым складам и другим свободным пространствам, которых, как всем известно, на любой подводной лодке не так уж и много; а на «Паразите» — еще меньше, потому как его водоизмещение уступало «Февральскому» в два с лишним раза. В одном из тесных коридоров сальвадорского корабля все и началось. Кто-то наступил кому-то на ногу, кто-то кого-то за это ударил, кто-то ударил в ответ — и вот уже у кого-то окончательно сдали нервы, и он спустил курок. Первый выстрел и первая кровь стали сигналом и послужили триггером ко всеобщей бойне. Даже не все сальвадорцы на борту были вооруженные огнестрельным оружием, а восставшим японцам и вовсе пришлось пустить в ход все, что под руку подвернется — от трофейных инструментов до собственных зубов.

Могут ли зубы подвернуться под руку? Хороший вопрос для философской дискуссии в мирное время. То есть не сейчас.

Первый помощник «Февраля» Пусянь Ваньну и комиссар Франк Адачи — самые старшие офицеры из плененного экипажа — глазом не успели моргнуть, как им пришлось разделить свою уцелевшую команду на две группы и отдать новый приказ — продвигаться в сторону носа или кормы, брать все помещения под контроль, пленных не брать или брать по возможности. Только после этого товарищи командиры позволили себе перевести дух и осмотреться по сторонам. Центральный коридор сальвадорской подводной лодки, в котором они находились, представлял из себя в высшей степени живописное зрелище, достойное кисти самых великих художников-баталистов прошлого и настоящего (за будущее в данный момент никто не мог поручиться). Повсюду, куда не кинь глаз, виднелись трупы и умирающие, доведенные до своего нынешнего состояния самым жестоким образом. Франциско Адачи, впрочем, отнесся к этому пейзажу достаточно равнодушно — на прошлых войнах и не такое видеть приходилось. Комиссар сунул за пояс окровавленную отвертку, которой только что выбил оба глаза сальвадорскому моряку (вместе с мозгами) и попытался вытереть ладони о собственный китель — ладони при этом не стали чище, но и китель не стал заметно грязнее. Суб-коммандер Пусянь Ваньну, в свою очередь, находился в легком ступоре. В отличие от своего комиссара, успевшего послужить на суше, пляжах, джунглях и других подобных местах, Пусянь с первого дня своей военной карьеры был моряком, поэтому привык уничтожать своих противников торпедами и снарядами с большой дистанции, а не разводным ключом по голове, как сейчас.

— Очнись, Пусянь, — заговорил комиссар, — впереди еще много работы.

Словно подтверждая его слова, с двух сторон доносились новые выстрелы, крики и душераздирающие вопли.

— Неправильно это как-то, — пробормотал старпом и отбросил свое страшное оружие в сторону. Вопреки его ожиданиям, ключ не звякнул при падении на пол, а плюхнулся во что-то мягкое и мокрое — ну и звук при этом издал соответствующий. Пусяня едва не вырвало. Адачи тем временем хладнокровно осматривал лежавшие вокруг него тела на предмет уцелевших — своих или врагов. Поиски его в кратчайшие сроки увенчались успехом.

— Ну-ка, помоги! — велел он, и немного пришедший в себя Пусянь поспешил на помощь. Совместными усилиями они извлекли из груды трупов не кого иную, как Сангиту Рахман. «Долго не протянет», — с первого взгляда понял многоопытный комиссар. Сангита была совсем плоха — простреленная ключица и кровавые пузыри на губах; все прочие ее травмы вроде сломанной руки на этом фоне уже не имели никакого значения. Похоже, капитан-лейтенант Рахман и сама это прекрасно понимала, потому что сказала своим спасителям совсем не то, что они ожидали от нее услышать:

— Бангладеш зиндабад!

— Чего? — удивился Пусянь и ухитрился отступить на шаг назад — в тесном коридоре посреди кучи трупов.

— Джай Бангла, сука, — прохрипела Сангита, и ее окровавленная улыбка при этом не сулила собеседникам ничего хорошего. — Что тебе непонятно, болван? Бангладеш восстанет из пепла! Нннна, смотри! — собрав последние силы, бенгальская заговорщица рванула здоровой правой рукой левый рукав своего мундира, и товарищам офицерам открылось удивительное зрелище. Сангита была известна на борту «Красного Февраля» как большая скромница и недотрога, даже душ старалась принимать в одиночестве и отдельно от других девушек — и теперь стало ясно, почему. На ее левом предплечье красовалась роскошная разноцветная татуировка — «Восходящий Арбуз» Бенгалии, скрещенные мечи и символы одного из старых бенгальских алфавитов. — Теперь все равно, — добавила она невпопад. Ее голос становился все тише. — Капитан доведет дело до конца…

— Что ты такое несешь?! — еще больше удивился Пусянь, в то время как Адачи уже ничему не удивлялся — потому что все понял и сразу поверил. Интересно, кому из них двоих все это время Османи говорил правду — ему или Сангите? Или обманывал их обоих? Или обманывал всех?..

— Капитан предал нас, — спокойно сказал комиссар, когда Сангита замолчала окончательно и уставилась в пространство остекленевшими глазами. — Он нас предал. Как по-твоему, почему он остался на «Феврале»? Он с самого начала был заодно с этими сальвадорскими пиратами.

В том, что касается пиратов, Франциско Адачи немного ошибался, но в данный момент это уже не имело никакого значения. В главном-то он был прав.

— Османи предал нас, — повторил комиссар, изо всех сил пытаясь забыть, что и сам все это время являлся предателем. — Я давно подозревал его, но у меня не было четких и твердых доказательств…

— И что ты предлагаешь? — Пусянь Ваньну даже не пытался возражать или спорить.

— «Красный Февраль» все еще где-то рядом, — вспомнил Адачи. — Он не должен уйти! Не должен, понимаешь?! За мной!!!

К тому времени, когда они добрались до капитанского мостика «Паразита», все было кончено. В живых остались всего двое или трое сальвадорцев, и среди них — капитан Исидору собственной персоной. Судя по докладу, который поступил из хвостовой части, на том фронте моряки Сферы тоже одержали решительную победу. Адачи оценил обстановку и повернулся к сальвадорскому капитану, которого крепко держали под руки два дюжих японца:

— Что вы задумали и каков был план?

Исидору не удостоил его ответом — только свирепым взглядом и плевком, полным кровавой слюны. Франк Адачи спокойно вытер лицо, бросил еще один короткий взгляд на пленного капитана и пожал плечами. Будь у него немного больше свободного времени, комиссар бы без особого туда развязал язык даже этому надменному полукровке (на прошлых войнах всякое приходилось делать) — но времени не было. Адачи отобрал у одного из своих моряков трофейный пистолет и выстрелил сальвадорскому капитану точно между глаз. В очередной раз вытер лицо, на сей раз забрызганное мозгами латинского самурая и повернулся к своему старшему помощнику: