Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942 - Иван Сергеевич Шмелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закончу об Ивике. Явятся когда — я встречу их рукоплесканием. Молодец — девчонка! Нашлось-таки нечто посильней математики. Сразу сломала все! _в_з_я_л_а! А то бы… Ивик — «слепой»… его бы слопали, бабища какая, хищная… А тут — взаимно, уже два года встреч в Auberge de la Jeunnesse[118], — ее письма, ее пылкая влюбленность — взяла. Как она его искала, когда рухнул французский фронт243, и мальчик оказался в Пиренеях244, а она — в самом пекле, у Рубэ… Летом съехались у — дяди ее — торговца, где-то. Ну, заполыхало… безопасно. А там — явилась в Париж, дома все сломала, — _в_з_я_л_а_ — и — будет «русский» — пусть полурусский, как и она, почти. Отец — француз. То-то он принялся читать дядю-Ваню… Это — _о_н_а_ его, уверен. Какова энергия. Там Рубэ, нашла русского учителя, и, говорит, уже понимает разговор. Я рад за Ивку, только бы сдал тяжелый конкурс — самый тяжелый. Он выбрал — «чистую науку». Ecole Normale Supérieure245. Твой Ив. Шмелев. О, как целую всю.
Крещу тебя. Боже, дай ей сил! Твой Ив. Шмелев
62
И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной
21. Х.41 2 ч. 20 мин. дня
кончил — ночью
Милый друг, пишу Вам оказией, м. б. мне удастся это. Послал мужу Вашей приятельницы «пней» и жду ответа, чтобы лично поблагодарить его за великодушную миссию. Попробую послать для Вас французское издание «Солнца»246 и немецкое — «Любви»247. И — свое _с_е_р_д_ц_е, в глазах моих. Я в озарении, весь, как никогда. Ваша _и_к_о_н_а_ — неизъяснимо ослепляет. Я в бреду, священном. Знаете ли Вы, Дари..? — Вы — Дари. В Вас — непонятное, необлекаемое словом, ни-как… — узренная раз, Вы незабвенны. Нет сил забыться, — Вы, Вы, Вы… — так неотступно, так безвольно. Почему — «Вы»? Да, вот — «оказия»… — но тут — перед иконой-то — благоговение, и я — «в параде». Это тайна неповторимых ликов. Это неопределимо — «радостностью», «счастьем», «неземным», — эти слова в Вас ничто не выражают, ни-как не определяют. Это — _Б_о_ж_и_я_ тайна, ласка Божия, красота Божия. Это ведь свет поет Вашим светозарным устремлением, обетованием, неисповедимым в Вас чудесным чудом. Это тайна, — от нее не оторвешься, она влечет непобедимо. Какое счастье — всегда смотреть на Вас, _В_а_с_ _в_и_д_е_т_ь! Вас чувствовать, как благодатно ослепленный. Молиться, вот что можно, с Вами. Свете тихий… изумленная Святая! Слова не выражают Вас, лишь чувство _з_н_а_е_т, _к_т_о_ Вы. И не скажет, не может, так оно безмолвно. Сколько раз спрашивал себя — «к_т_о_ — Вы…?!» Нет ответа сердцу, и не будет: ему не надо ни ответа, ни определений: _з_н_а_е_т_ без слов: слова роняют. В Вас Небо, Свет, — Вы — Божие дитя, никто его не видел. Безнадежно пытаться находить слова: Вы — _н_е_н_а_х_о_д_и_м_ы_ словом, — только чувством, тончайшим, возносящим, как в «Тебе поем». О, как бессилен я — дать Вам определение. Несу Вас в сердце, возношу молитвой. Свете мой тихий..! Олёк мой! Как хороша ты!
Сегодня хлопотливый день. Разговор об авторских правах. Я _н_е_ даю. Знают, что им надо. Просят «хотя бы две-три книги, — для „всея России“». Из Кёнигсберга, кто-то… в проекте — «трест книгоиздательств». Что же намечают? «Богомолье»… «Лето Господне»… «Пути Небесные»..! Знают — пойдет м. б. в сотнях тысяч. Т_а_к_о_г_о_ не найдут ни у кого; все знают. Я _т_о_ж_е_ знаю. Если договоримся, обусловив, _к_а_к_ мне, _м_н_е_ (и — тебе, моя дружка, главное — тебе!) полезно, — «Путей» не дам. Они принадлежат кому-то… не только мне… _к_о_м_у_-т_о. _О_н_и_ _т_в_о_р_я_т_с_я. И — _с_-_т_в_о_р_я_т_с_я. В _н_и_х_ _ч_у_д_н_а_я_ _Д_а_р_и, _д_о_п_о_л_н_е_н_н_а_я, _н_о_в_а_я_ Дари, — звено от женщины — к все-женщине, к ангело-женщине, _н_е_т_л_е_н_н_о_й. Господи, дай силы! «Пути» пойдут своей дорогой, своим путем. «Пути» _в_о_з_ь_м_у_т_ Россию, будут Ей светить, — так сердце шепчет. «Пути» — священный _з_н_а_к, обетование, искание, надежда… осуществление надежды, воскресание!
Ваше перо — никому ни слова не напишет, знайте! Вам только, только во-имя Ваше, для Вас и — через Вас. «Пути» непостижимо _В_а_ш_и. Двойные. Ее — Отшедшей, Ей писались, ЕЮ… и — ныне _с_у_щ_е_й, озаренной и озаряющей, — Вы знаете _е_е?!.. Она — необычайна, уверяю Вас. Да, да?
Да, вот что… Простите… в одном из писем, — кажется, вчера? — я перед Вами очень виноват. Я не должен был касаться. Я удручен… прошу — простите! Вы поймете. Я сравнил… груда самоцветов, в них луч, плененный, бьется светом, в искрах, колет, льется, сверкает страстно, взрывно… — и — рядом… — темное, сырое… тинное. Я не должен был. Мог иначе: свет — тени, смутность, непонимание… предел различности. Это моя ошибка, — и как мне не по себе теперь! Простите, винюсь: бесславно это, нехорошо. Так не должен был. Не помрачите света Вашего, — так больно, так… сорвалось. Не вижу оправданий себе, — поверьте, мне перед Вами стыдно. Ну… браните, только помилуйте, — голову мою, повинную.
М. б. уже уехал г. Т[олен]? Сейчас мне нашли-таки «Солнце Мертвых», библиотечный экземпляр, до дыр зачитанный, но цельный. Я его себе оставлю, очень он «испытан» читателем. Я пошлю Вам свой, «единственный», — _Е_д_и_н_с_т_в_е_н_н_о_й, — мне в радость это. Над ним я… плакал… редко-редко брал с полки, сердце трогал — спит или… все еще живо? Живо, всегда томится, _в_и_д_и_т. Не утомляйте сердца, слегка касайтесь… верю — найдете _б_о_л_ь_ш_е, чем когда-то, внятней, _в_с_е. Трудно его читать: ритм скрытый слышен… порой — болезненный. Найдете мое _с_е_р_д_ц_е, перебои уловите, тоску… о, Вам все будет внятно. Вы, ведь, — как — ни-кто. О, милая… мой свет, последний!
…«Пней» все нет, — м. б. уже уехал? Но тогда отель вернул бы мне. До завтра. Я хотел г. Т[олену] за его великодушие дать на память голландский экземпляр «Человека», — в отчаянном, должно быть перевоЗе! И Вам — русский «Солнце» и немецкий «Любовь в Крыму». Там недурно моя переводчица248 дала «сборную» статью об авторе, с выдержками из
