Деревушка - Уильям Фолкнер

- Папа,- звал он.- Папа.

Кузнец все стоял, перегнувшись через дверцу фургона, и держал в руках конец проволоки. Лошади, на миг сбившись в кучу, теперь рассыпались, шарахнулись от фургона, побежали, и казалось, будто их стало вдруг вдвое больше против прежнего; из густой пыли доносился дробный, частый, легкий стук некованых копыт. - Мама зовет ужинать,- сказал мальчик.

Близилось полнолуние. И когда после ужина зрители снова собрались на веранде, было почти так же светло. Просто быструю резкость дня сменила зыбкая серебристая глубь, в которой, причудливо сливаясь с нею, барахтались лошади, разбегались поодиночке или парами, зыбкие, призрачные, неугомонные, и снова сбивались в похожие на мираж табунки, откуда доносилось визгливое ржание и зловещие удары копыт.

Вместе с другими пришел и Рэтлиф. Он приехал перед самым ужином. Ввести своих лошадей в загон он не рискнул. Они стояли на конюшне у Букрайта в полумиле от лавки.

- Значит, Флем вернулся,- сказал он.- Так, так. Билл Уорнер за свой счет отправил его в Техас, и, по-моему, будет только справедливо, ежели вы, друзья, оплатите ему обратную дорогу.

Из загона донеслось пронзительное, визгливое ржание. Появилась лошадь. Казалось, она не скачет, а плывет, неосязаемая, бесплотная. Но копыта ее часто и дробно стучали по утрамбованной земле.

- Он не сказал, что лошади его,- сказал Квик.

- И что они не его, тоже не сказал,- сказал Фримен.

- Понимаю,- сказал Рэтлиф. - Вот, значит, чего вы дожидаетесь: чтобы он сказал, его они или не его. А может, вы подождете, покуда кончатся торги и разделитесь - одни пойдут за Флемом, другие за этим парнем из Техаса, чтобы поглядеть, который из них станет тратить ваши денежки? Да только когда тебя уже ощипали, какая разница, кому от этого прибыток.

- А ежели Рэтлиф уедет нынче же вечером, завтра его уж никак не заставят купить одну из этих лошадок, - сказал третий.

- Факт,- сказал Рэтлиф. - Даже от Сноупса можно унести ноги, надо только шевелить ими попроворнее. Ей-богу, я просто уверен, что он ощиплет первого же, кто ему подвернется, а уж второго наверняка. Но вы, ребята, ведь не собираетесь покупать этот его товар, верно я говорю?

Никто не ответил. Люди сидели на крыльце, прислонившись спиной к столбам веранды, или прямо на перилах. Только Рэтлиф и Квик сидели на стульях, так что остальные казались им лишь черными силуэтами на фоне лунного света, сонно заливавшего веранду. Грушевое дерево за дорогой будто иней усеяли белые цветы, молодые побеги и веточки не тянулись во все стороны, но стояли торчмя над прямыми сучьями, словно растрепанные, взметнувшиеся кверху волосы утопленницы, мирно спящей на дне спокойного, недвижного моря.

- Энс Маккаллем тоже раз пригнал пару лошадей из Техаса, - сказал кто-то на крыльце. Он не шевельнулся. Он говорил, ни к кому не обращаясь.Хорошая была запряжка. Только немного легковата. Он на ней десять лет работал. Легко было работать, одно удовольствие.

- Как же, помню, - сказал другой.- Энс еще говорил, будто за них четырнадцать ружейных патронов отдал - так, что ли?

- А я слышал, что и ружье с патронами, - сказал третий.

- Нет, он отдал только патроны,- сказал первый. - За ружье тот парень предлагал еще четверку, но Энс сказал, что они ему без надобности. Себе дороже станет - пригнать шестерку лошадей сюда в Миссисипи.

- То-то и оно,- сказал второй.- Когда покупаешь по дешевке лошадь или запряжку, нечего и ждать толку.

Все трое говорили вполголоса, они толковали меж собой, словно были одни. Рэтлиф, невидимый и темном углу, засмеялся, тихонько, лукаво, хрипловато.

- Рэтлиф смеется,- сказал четвертый.

- Ладно, вы на меня не глядите, - сказал Рэтлиф.

Трое говоривших не шевелились. Они не шевельнулись и теперь, но было в их темных фигурах какое-то упорство и молчаливое ожесточение, словно у детей, получивших нагоняй. Птица черной стремительной дугой прочертила лунный свет, вспорхнула на грушу и запела; это был пересмешник.

- Первого пересмешника слышу в этом году, - сказал Фримен.

- Около Уайтлифа они каждую ночь поют,- сказал первый.- Я слышал одного в феврале. Помните, когда снег повалил. Он пел на каучуковом дереве.

- Каучуковое дерево всех раньше распускается,- сказал третий.- За это его птицы и любят. Им петь хочется, когда оно зеленеет. Оттого пересмешник на нем и пел.

- Каучуковое дерево всех раньше распускается? - сказал Квик. - А ива как же?

- Ива не дерево, - сказал Фримен. - Она вроде бурьяна.

- Ну не знаю, что она такое,- сказал четвертый,- а только никакой это не бурьян. Потому что бурьян можно выполоть, и дело с концом. А вот ивняк я лет пятнадцать корчевал у себя на весеннем выгоне. А он на другой год опять вырастал такой же высокий. Да еще всякий год этих ивок становилось на одну или две больше против прежнего.

- Вот я бы на вашем месте и ушел завтра на выгон чем пораньше,- сказал Рэтлиф.- Но вы, конечно, и не подумаете сделать это: уж я-то знаю, что ни на Французовой Балке, ни во всем мире ничто не помешает вам, ребята, отдать Флему Сноупсу и этому техасцу свои кровные денежки. Но я бы, по крайней мере, узнал точно, кому они достанутся. Пожалуй, Эк мог бы вам в этом помочь. Пожалуй, он мог бы сказать вам это по-соседски, а? Как-никак он двоюродный брат Флема, да к тому же он и его сынишка, Уоллстрит, сегодня помогли техасцу натаскать для них воды, а завтра поутру Эк поможет задать им корм. А потом он, может, станет их ловить и подводить по одной, покуда вы, ребята, будете набавлять цену. Так, что ли, Эк?

Кузнец сидел на крыльце, привалившись к столбу.

- Не знаю, - сказал он.

- Ребята, - сказал Рэтлиф. - Эк знает об этих лошадях всю подноготную. Флем ему сказал, во сколько они обошлись и сколько он с этим техасцем собирается заработать, нажить на них. Ну-ка, Эк, выкладывай.

Кузнец не шевельнулся, он сидел на верхней ступеньке крыльца, боком к ним, и их напряженное, выжидательное молчание капля за каплей падало на него сверху.

- Не знаю я, - сказал он.

Рэтлиф рассмеялся. Он сидел на стуле и смеялся, а другие сидели на крыльце и на перилах, и смех его падал на них сверху, подобно тому как падало на Эка их напряженное молчание. Рэтлиф перестал смеяться. Он встал. Зевнул громко, во весь рот.

- Ну ладно. Вы, ребята, можете покупать этих лошадок, ежели хотите. А я скорей купил бы тигра и гремучую змею. Да и то ежели бы их мне Флем предложил, я б и дотронуться до них побоялся, - а вдруг они окажутся перекрашенной собакой и куском шланга. Желаю нам вам спокойной ночи.

Он ушел в дом. Никто не посмотрел ему вслед, но немного погодя все зашевелились и стали глядеть на загон, на пестрый, лихорадочный лошадиный водоворот, откуда время от времени долетало короткое ржание и глухие удары копыт. С груши лились нескончаемые дурацкие рулады пересмешника.

- Энс Маккаллем сделал из той пары добрую запряжку, - сказал первый. Они были малость легковаты. А так ничего.

На другое утро, едва взошло солнце, у дома миссис Литтлджон уже стояли фургон и три верховых мула, а к загородке прильнули шестеро мужчин и сынишка Эка Сноупса, они не сводили глаз с лошадей, которые тесно сбились в кучу у двери конюшни и тоже глядели на людей. Подъехал еще один фургон, свернул с дороги и остановился, и вот уже восемь мужчин выстроились рядом с мальчиком у загородки, за которой стояли лошади, их карие с синим глаза быстро бегали на пестрых мордах.

- Так вот он, значит, Сноупсов цирк? - сказал кто-то, подходя. Он глянул на лошадиные морды, потом прошел вдоль загородки и встал с краю, рядом с кузнецом и его сыном. - Выходит, это Флемовы лошади? - спросил он у кузнеца.

- Эк знает не больше нашего, чьи они, - сказал один. - Он знает, что Флем приехал сюда в фургоне, а за ним - лошади, это он видел. А больше он ничего не знает.

- И не узнает, - сказал второй.- Родственник Флема Сноупса всегда узнает о его делах последним.

- Ну нет,- сказал первый.- Он и тогда не узнает. Первым, кого Флем посвятит в свои дела, будет тот, кто останется в живых, когда умрет последний человек на земле. Флем Сноупс даже себе самому не говорит, что он замышляет. Даже если лежит темной ночью один в доме, где, кроме него, живой души нет.

- Это точно,- сказал третий.- Флем облапошит Эка и всякого другого своего родственника не хуже, чем нас. Правда, Эк?

- Не знаю я,- сказал Эк.

Они смотрели на лошадей, которые в этот миг, насторожив уши и напружив ноги, вдруг завертелись волчком и понеслись пятнистой волной по загону, а потом вернулись назад и стали глядеть на людей сквозь загородку, и никто не слышал, как появился техасец, пока он не подошел к ним вплотную. Он был в новой рубашке и другой жилетке, которая была ему тесновата, и как раз прятал коробку с печеньем в задний карман брюк.

- Доброе утро,- сказал он.- Раненько же вы встали сегодня. Может,

Они уже не смотрели на техасца. Теперь они снова смотрели на лошадей, которые, опустив головы, нюхали землю.