Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 1 - Наталья Г. Леонова

Мандельштама Заявление. Настоящим мотивирую свой выход из числа членов Всероссийского Союза Писателей. Я ухожу из Союза по причине крайне небрежного отношения Правления Союза к общежитию, каковая небрежность лишь частное проявление слабого культурного напряжения общей деятельности Союза. Превосходное помещение левого флигеля общежития на Тверском бульваре, с хорошими комнатами и коридорной системой благодаря небрежности Правления почти пропадает, как рабочий дом писателя. Хозяйственная комиссия, не имея, очевидно, представленья о дисциплине культурного общежитья, соблюдаемой в любой приличной квартире, снисходительно предлагает людям два года подряд «ютиться» там, где они могли бы жить и работать. Во-первых: огромная часть общежития, лучшая и наиболее удобная для серьезной работы, отведена гр. Свирскому, совершенно неприспособленному для сожительства с работниками пера, отдающему весь свой день шумному и надоедливому личному домашнему хозяйству. Во-вторых: благодаря оплошности Правленья, гр. Свирский несет официальное званье «коменданта» (?) Союза, что позволяет ему держать себя в квартире исключительно развязно и по-хозяйски. С утра и до позднего вечера на кухне громкий шум от хозяйственных передряг Свирских и громогласных пререканий с прислугой (кстати, уборщицу общежития Свирский обратил в свою личную прислугу, не внушив ей ни малейшего уваженья к спокойствию и требованиям обитателей квартиры). В теченье всей зимы по всему дому расхаживало с песнями и музыкой, свистом и гоготаньем до десяти, приблизительно, не имеющих отношенья к литературе людей, считающих себя в гостях у сына Свирского и относящихся к общежитию, как к своему клубу. Далее, благодаря небрежности Свирского, который не сумел найти дворника, согласного смотреть за домом, двор дома имени Герцена по вечерам и ночам является филиальным отделеньем Тверского бульвара. Зимой в доме было учинено доверенным лицом Союза гр. Свирским и его помощником неслыханное безобразие – избиенье в помещеньи Союза живущей во дворе женщины с нанесением тяжелых увечий. Еще недавно, в теченье нескольких недель под самой моей дверью на кухне с разрешения Свирского и ведома Хозяйственной Комиссии, отравляя воздух зловонным тряпьем, жила сумасшедшая гражданка Диксон, находившаяся в бреду с припадками и плачем. Из коридора постоянно раздаются в непристойной форме восклицания Свирских и прислуги по поводу загрязнения уборной. Гр. Свирский во время ремонта использовал все рабочие силы и средства для ремонта своей квартиры: разделил свою комнату пополам, сделал у себя стенной шкаф, отгородил себя отдельной дверью в коридоре с деревянной прокладкой до потолка, отказавшись, по слухам, в пользу этих улучшений от установки имевшейся в наличии ванны. В остальных комнатах стены плохо выбелены и пачкают, пол поломан и в щелях. Свирский до сих пор не позаботился держать наружные двери нашей квартиры, как это водится всюду, круглые сутки закрытыми наружу, для чего требовалось бы провести в комнаты электрические звонки; он провел звонок только в свою «квартиру» из коридора. В дом постоянно забредают субъекты с улицы и происходят систематические кражи. Всякое напоминание о порядке и просьбу о тишине гр. Свирский и его семья почитают личным оскорбленьем и на первое же слово отвечают грубостью. Зимой и весной у постели тяжело больного Шепеленко, в «комендатуре», происходили непрерывные шумные сборища гостей Свирских (я говорю не о «юбилее»). Гр. Свирский, и это не может не быть известно Правленью, не пригоден не только как доверенное лицо Союза, но и не годится по своей бестактности и малокультурности даже как простой ответственный съемщик квартиры. К величайшему прискорбию моему, я явился единственным человеком в общежитии, пожелавшим во всей полноте, соответствующей назначению дома, осуществленья тишины и порядка (гр. Потапенко счастливо изолирован и по преклонному возрасту безучастен, гр. Клычков систематически отсутствует, гр. Ширяевец и Шепеленко горько жалуются, но не решаются протестовать, гр. Благой предпочитает, чтоб тишину водворял я, поскольку не шумит его жена). Означенные порядки в доме русских писателей, который должен и может быть не проходным домом, а рабочим домом, где каждая комната – писательский кабинет, не согласованы ни с именем Герцена, ни с обязательствами Союза перед обществом. При распределении драгоценной в Москве квартирной площади Правление Союза должно больше считаться с желаньем писателей работать для русской культуры, а также и реальной ценностью и производительностью их труда. Только исключительно из деликатности и отчасти из брезгливости я не выдвинул до сих пор моих обвинений Правленью во всей полноте. Теперь я считаю положение безнадежным, ухожу из Союза, который обнаружил полную беспомощность в распоряжении доверенным ему огромным жилищным богатством, и возвращаю Союзу комнату, которую при существующем положении можно будет использовать только для скромного и бессловесного «жильца». В заключенье возвращаю Правленью «порицанье», вынесенное мне по дошедшим до меня слухам: и ставлю ему на вид, что совершенно незаконно выносить общественное порицание, не предъявив заинтересованному лицу всех обвинений и не выслушав его объяснений, и к тому же в его отсутствие, непозволительно было расспрашивать живущих в доме не по существу моего конфликта со Свирским, а о моем «характере» и об отношениях с прочими соседями. Что же касается до угроз гр. Свирского «убить» меня, «искалечить», «разделаться», «стереть в порошок», о которых врядли упоминалось при разборе дела, то я им не придаю никакого значенья. Одновременно с этим заявленьем посылаю в Хозяйственную Комиссию заявленье об освобожденьи мною комнаты ввиду ухода из Союза. Осип Эмильевич Мандельштам. 23.03.23. Адрес: Крым, Кореиз, Гаспра, санаторий ЦеКуБу».

Кривоколенный переулок, дом 14

В этом представительном здании в былые годы собирался весь цвет советской литературы: Сергей Есенин, Маяковский, Асеев, Всеволод Иванов, Пастернак, Киршон, Бабель, Демьян Бедный, Светлов, Веселый, Фадеев, Безыменский, Пильняк… Здесь, в Кривоколенном переулке находились издательство «Круг» и редакция первого советского «толстого» журнала «Красная новь». Один из вечеров издательства описал Всеволод Иванов: «Моросил мельчайший дождичек. Я нес в «Круг» мимо розово-бронзовой башни Меншикова несколько кругов колбасы, завернутых в бумагу. Несмотря на дождичек и запах колбасы, душистый и сильный запах хлеба преследовал меня. Боже мой, как прекрасно будет, жуя хлеб с колбасой, говорить об искусстве! В моей комнате на досках, заменявших мне стол, Воронский с наслаждением резал хлеб большим кухонным ножом. Нож сверкал. Я клал на куски хлеба розово-слоистые ломти вареной колбасы. В передней уже кипел большой самовар… По олимпийски большим комнатам шаркало, смеялось, курило множество писателей. Блестели стаканы, которые разносил низкорослый, с пушистыми волосами, доброжелательный сторож Матвей. В руках Матвея поднос кажется особенно круглым, а бутерброды – особенно вкусными. За вымытыми стеклами окон по-прежнему моросил дождичек, и паркет, в котором иногда отражались окна, казался дрожащим, даже зябким. Но, в общем, и это приятно. Все приятно!» Александр Константинович Воронский – главный редактор «Красной