Темная Душа (СИ) - Тёрнер И.

Мэлоун недолго ломал голову. Когда через три дня после беседы с Самиром Дэвид сам ему позвонил, Артур понял – вот он, его звездный час. Вот он, стук чуда в дверь.

В галерею Дэвид подъехал под вечер того же дня. Он вошел в кабинет как всегда непроницаемый, как всегда уверенный в себе, подтянутый, одетый в элегантный светлый костюм, пусть седой, но выглядящий куда моложе своих законных семидесяти семи лет. Артур усадил Дэвида в кресло. Сам сел рядом на диван, чтобы вести беседу в дружеском ключе.

- Я предан коньяку, Дэвид, у меня его в баре целый ассортимент, но бутылочка виски специально для тебя припасена всегда. Смотри, тот самый сорт, который ты мне однажды порекомендовал.

Дэвид посмотрел на бутылку, который показывал ему Артур.

- Ничего другого не пью лет сорок.

Они устроились со стаканами.

- Я к тебе по серьезному делу, Артур, – начал Дэвид. – Долго прикидывал, и понял, лишь ты здесь можешь помочь.

«Вон оно как, – Артур мысленно потер руки, – Я могу оказаться полезен тебе, Дэвид? Надо же, какой поворот событий».

- Это не касается бизнеса, я надеюсь? Помогу в чем угодно, ты же знаешь. Только очень хочется посидеть с тобой по-дружески, без официоза. Столько лет знаем друг друга, сотрудничаем, и не разу не удавалось просто поговорить за стаканчиком.

Дэвид слабо улыбнулся, и Артур понял, что взял правильную ноту. В жестком облике сидящего перед ним старика просматривался едва уловимый надлом.

«Видимо случилось что-то действительно серьезное», – подумал Мэлоун.

- Говори, что стряслось, Дэвид.

Старик отпил немного виски. Посидев с полсекунды, расслабил галстук на мощной шее.

- Я к тебе с семейными проблемами, Артур. В бизнесе у меня все отлично. Дома – трудности. Хотя трудности – слабо сказано. Мой внук попал в беду.

Артур покивал в знак того, что весь во внимании.

- Он – мой единственный внук. Сын Калеба. Ты, кстати, знаком с ним.

- Хорошо знаком. Я и твой Калеб ужинали вместе в Вашингтоне, в июле этого года на День Независимости.

- Точно, запамятовал. Старею.

- И сынишку его, твоего внука видел, хоть и давно. Мы с Жозефин заезжали к вам с Эммой в гости, на Пасху кажется. Было это лет десять назад. Крутился там чернявый малыш.

- Он. Марк, – лицо Дэвида посветлело, но на него быстро нашла мрачная туча. – Всегда был особенным ребенком. Вырос в не менее особенного парня.

- Все мы, родители, думаем про своих детей, что они особенные.

- Ну, я знаю, что говорю. Этот пацан будто не наш вовсе. Нет, внешне там все наше, наша кровь. Если быть точным, кровь бабушки, моей Эммы. Черные кудри, черные глаза. Но в том что касается всего остального… В первый раз он выставил на посмешище меня и своего отца в девять лет, когда пошел работать разносчиком газет. Ты понимаешь, Артур, да? При наших-то капиталах. Вот уже лет пятьдесят мы забыли, что это – стоять с протянутой рукой. И тут на тебе, разносчик газет.

Артур тихо рассмеялся, Дэвид покачал седой головой, вспоминая.

- Дальше было хуже. В частные школы, куда мы с отцом его устраивали, Марк ходить отказывался. Сказал четко и ясно – буду учиться в обычной школе, как все. В школу ездил исключительно на велосипеде, если мать, бывало, подъезжала с водителем – как-никак жена конгрессмена – пацан кортеж игнорировал и улепетывал прочь на велике.

- Надо же, независимый какой! – искренне удивился Мэлоун.

- Точно. Он мог поступить в любой университет. Лига Плюща, британские вузы, всё к его услугам. Ему было обеспечено блестящее будущее. Хочешь, иди по моим стопам, хочешь по стопам отца в политику, хочешь в космос лети – во всем поддержим. Он выбрал то, что мы меньше всего от него ожидали. Спорт, шоссейные велогонки. Тренируется по семь часов в день, страстно желает попасть в профессиональную команду, грезит о Тур Де Франс. Весь переломанный от падений, высохший от изнурительных тренировок. Мой внук. Дома шкафы ломятся от дорогих вещей, он носит кроссовки за пятьдесят долларов. Стыдно с ним на людях показаться. Ни копейки из того, что мы и родители предлагаем ему, не берет. Все сам.

- Ну, Дэвид, – Артур прищелкнул языком, – сказки рассказываешь. Быть такого не может.

- Сам бы не поверил, – безнадежно отмахнулся Дэвид, – если бы собственными глазами не наблюдал эту картину каждый день. Марк – патологически честный человек, воплощение самой совести. Это, согласись, порок в современном мире. Причем страшный порок. Я подозреваю, именно он сыграл с ним злую шутку. Он последние полгода жил и тренировался в Европе. Поехал за каким-то чертом на Персидский залив два месяца назад. На обратном пути его взяли в аэропорту с наркотиками.

Артур присвистнул и откинулся на диванную спинку.

- Зачем ему наркотики? Абсурд какой-то.

- Именно, абсурд.

Дэвид поднял на лоб очки, сжал пальцами переносицу.

- На такое идут лишь из-за крайней нужды в деньгах. Деньги ему не были нужны.

- Наркотики, я полагаю тоже. Эту бурду здесь купить можно, смысл вывозить из Ближнего Востока?

- Марк и наркотики – вещи не совместимые, Артур. Я знаю своего внука.

- Твои предположения?

- Их ему подбросили.

- Кто?

- Хотел бы я знать. После ареста он не категорически отрицал свою вину, отказывался от наркотиков, но меньше чем через час допроса сказал, что порошок его. Почему? Либо это сознательное решение. Либо к признанию его принудили пытками. Поговорить с ним лично или послать к нему доверенное лицо я не могу. Власти страны, на территории которой взяли Марка, не идут на контакт. Ни деньги, ни связи не помогают. Я представить боюсь, где его держат. В каком-нибудь каменном мешке. Арабские тюрьмы – это казематы, с европейскими, американскими апартаментами не имеющие ничего общего. Мать Марка в больнице, жене, Эмме, я говорить боюсь. Она безумно любит внука, удара не перенесет.

– Какое там наказание за наркотики? – осторожно спросил Артур.

Дэвид подряхлел на глазах, обвис, поник, потух. Слабость, которую он скрывал благодаря отточенному умению владеть собой, проявилась во всем своем безобразном виде. Это был не прежний энергичный пожилой мужчина. Это был старик на краю могилы.

- Смертная казнь. Его вывезут в сопредельные земли и пустят пулю в голову. Если уже не привели приговор в исполнение, пока я тут развожу с тобой беседы за стаканчиком виски.

- Думаешь, я могу тебе помочь в таком деле?

- Помочь может небезызвестный в этой галерее шейх Самир бин Ибрагим Азиз аль Саид. По стечению обстоятельств, которые я в своем положении смею считать счастливыми, Марка задержали на территории страны, где эмиром является отец шейха. Я пробовал встретиться с ним.

- И что?

- Шейх слышать ничего не хочет. Стоило мне упомянуть слово «наркотики», он занес меня в черный список – ни встреч, ни бесед, ничего.

- Ожидаемо, Дэвид. Для мусульманина помогать в таком деле означает потворствовать в грехе. Самир особенно жесток в этом отношении.

- Раз ты называешь его Самир, без титулов, полагаю, у тебя есть подход к нему. Я хочу, чтобы он просто выслушал меня, Артур. Выслушал, а там сам пусть решает. Если бы я просил за негодяя, я бы, возможно, и не подошел бы к шейху. Но я знаю, за кого прошу. За мальчика, который невиновен. Марк невиновен, я готов голову положить на плаху, ручаясь за него. Невиновен. Невиновен. Невиновен.

- Тише, тише, – Артур придержал руку Дэвида со стаканом, которым он, говоря «невиновен», колотил по низкому ореховому столику, – Какая конкретно помощь тебе нужна от шейха? Чтобы он освободил Марка? Даже при его влиянии это маловероятно.

- Пусть хотя бы запустят судебный процесс еще раз. Только не казнь.

- Пожизненное заключение, по-твоему, лучше?

- Если бы он был негодяй, – Дэвид не слышал Артура, – если бы был виновен, я бы боролся за него, но я бы понимал, по крайней мере, что он платит по счетам! Платит за свои же грехи. За что платит мой Марк?! За честность? Чистую душу? Есть еще справедливость в этом мире, Артур? Скажи мне. Двадцатилетний мальчик, который не виновен, умрет в арабской тюрьме. Этой простой вещи не способен понять шейх? Устрой мне встречу с твоим Самиром и я отдам тебе все свое состояние!