Катушка синих ниток - Энн Тайлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Там хорошо. – Она приспособила щетку с длинной ручкой в другой угол. – Дверь, правда, заедает.
– Дверь?
– Входную.
Значит, точно вошла с парадного входа. Ну да, естественно, коль скоро шла от трамвайной остановки.
– Ничего не заедает! – возразил он.
– Я нажала на защелку, а она не поддалась. Ну, думаю, неправильно отперла. А потом потянула дверь на себя и опять нажала, и тогда все открылось.
– Это герметик, – объяснил Джуниор. – Там отличный густой герметик, в этом дело. А дверь не заедает.
– Мне так показалось.
– Не заедает, нет.
Он ждал. И чуть было не спросил. Так вот прямо: «А качели ты заметила? Удивилась, что они опять лакированные? Согласна, так гораздо лучше?»
Но это значило бы совсем раскрыться, показать, что его волнует ее мнение. Точнее, позволить ей думать, что волнует.
И вдруг она ответила бы, что качели выглядят нелепо? Что сразу видно: человек из кожи вон лез, чтобы сделать как у богачей, рядился в чужую шкуру?
Поэтому он лишь заявил:
– Ты еще скажешь спасибо за герметик, когда придет зима, уж поверь мне.
Линии пристроила коробку мыльных хлопьев рядом с «Бон Ами». Джуниор мгновение спустя вышел из кухни.
Направляясь в сумерках к дайнеру, они проходили мимо домов соседей, и все – знакомые и незнакомые – говорили им с крылец «Добрый вечер» или «Чудная погодка». Линии сказала:
– Надеюсь, на новом месте соседи с нами тоже будут здороваться.
– Конечно, будут, а как же, – ответил Джуниор.
Он нес на плечах Редклиффа. Меррик ехала впереди на старом деревянном детском автомобильчике, отталкиваясь от земли ногами. Автомобильчик был для нее мал, но трехколесный велосипед они купить не могли из-за дефицита резины.
– Вот миссис Брилл, – продолжала Линии. – Помнишь, она всегда говорила: «мой» зеленщик, «мой» аптекарь? Как будто она их купила! И в Рождество, когда заносила нам нашу корзинку. «Ах, я купила у моего флориста омелу!» А я думала: «Вот бы он удивился, если б узнал, что он твой!» Хорошо бы наши новые соседи так не важничали.
– Да она же про другое. – Джуниор прибавил шагу, обернулся и пошел спиной вперед, заглядывая жене в лицо. – Она имела в виду, что у нашего флориста омелы нет, а у ее вот есть.
Линии засмеялась:
– У нашего флориста! Можешь себе представить?
Но глядела она на старого мистера Эрли, который с крыльца поливал сад из шланга. Помахала, крикнула:
– Как дела, мистер Эрли?
Джуниор сдался и снова пошел нормально.
Дольше всего она на него не смотрела, когда захотела родить ребенка, а он запрещал. Она твердила об этом уже несколько лет, а он отнекивался – мало денег, время неподходящее, – и она соглашалась. Но потом он признался: «Линии Мэй, если честно, я детей не хочу вовсе». Ее это потрясло. Она плакала, спорила, убеждала, что ему так кажется из-за матери, которая умерла родами, вместе с младенцем. Но при чем тут!.. Честное слово! Все давно пережито и оставлено в прошлом. И вот мало-помалу Линии разонравилось на него глядеть, а ему, надо признать, этого ужас как не хватало. Он всегда знал, хоть она и не говорила, что жена считает его красивым. Не то чтобы такие вещи его волновали! Но все равно, он это сознавал, и теперь у него словно украли что-то.
Тогда он сдался первый. Продержался с неделю. А потом сказал: «Слушай. Если у нас и вправду появится ребенок…» Она встрепенулась, внезапно мазнула взглядом по его лицу, и он почувствовал себя как почти уже высохшее растение, которое наконец полили.
За ужином он объяснял Меррик и Редклиффу, что у них теперь будет по отдельной комнате. Ред-клифф и ухом не повел – он лущил лимскую фасоль, но Меррик ответила:
– Скорей бы! Мне плохо с Редклиффом в одной комнате! Он писается, и от него по утрам пахнет.
– Ну-ка, веди себя прилично, – прикрикнула на нее Линии Мэй. – И от тебя раньше пахло.
– Нет!
– Пахло, когда ты была малявка.
– Редклифф малявка! – пропела Меррик, дразня брата.
Тот вскрыл очередной стручок.
– Кто хочет мороженого? – осведомился Джуниор.
Меррик обрадовалась:
– Я!
И Редклифф тоже пискнул:
– Я!
– Линии Мэй? – спросил Джуниор.
– Неплохо бы, – отозвалась Линии Мэй.
Но занималась Редклиффом, счищала с его пальцев фасолевую шелуху.
У них была традиция слушать радио после того, как дети лягут спать, – Линии шила или латала что-нибудь, а Джуниор обдумывал план работ на следующий день. Но сейчас в гостиной царил хаос, радио уже упаковали в коробку, и Линии решила:
– Пожалуй, пойду спать.
Джуниор ответил:
– Я через минутку приду
Он собрал свои деловые бумаги, потушил свет и пошел наверх. Линии в ночной рубашке все еще возилась с вещами, раскладывала стопки с комода по ящикам. Спросила:
– Завести будильник?
– Нет, я точно сам проснусь.
Он разделся до белья, повесил рубашку и комбинезон в шкаф, на крючки с внутренней стороны дверцы, хотя обычно вешал на спинку стула – все одно завтра надевать.
– Наша последняя ночь в этом доме, Линии Мэй, – сказал он.
– М-м-м.
Она взяла дорожку с комода, свернула и убрала в верхний ящик.
– И в этой кровати тоже.
Она прошла к шкафу и захватила горсть пустых вешалок.
– Но я буду навещать тебя в новой кровати. – И он игриво шлепнул ее по заду, когда она проходила мимо.
Она чуть-чуть подобралась, отчего шлепок будто соскользнул с нее, и наклонилась убрать вешалки в ящик комода.
– Джуниор, – заговорила она, – скажи правду: откуда взялись те воровские инструменты?
– Воровские инструменты? Какие еще воровские инструменты?
– Ну, те, у миссис Брилл на веранде. Ты же знаешь, о чем я.
– Представления не имею.
Он лег в постель, накрылся одеялом, отвернулся к стене, закрыл глаза. Было слышно, как Линии опять прошла к шкафу и со скрежетом сняла оттуда еще сколько-то вешалок. За открытым окном проехал автомобиль – старой марки, судя по пыхтению, – залаяла чья-то собака.
Через пару минут она босыми ногами прошлепала к кровати, и он почувствовал, как она устраивается на своей половине. Легла, отвернулась; слегка натянулось одеяло. Щелкнул выключатель, лампа на ее тумбочке погасла.
Интересно, как она отреагировала, увидев лакированные качели? Заморгала? Ахнула? Вскрикнула?
Он представил, как она тащится вверх по дорожке с двумя сумками еды, – Линии Мэй Инман в деревенской соломенной шляпке с деревянными вишенками на полях, в ситцевом платье с короткими рукавами фонариком, открывающими костлявые руки и шершавые локти. И ему почему-то стало… больно. Физически больно за нее. Совсем одна, бредет в горку меж гигантских деревьев к этому широченному крыльцу. Одна, самостоятельно выяснила, какой трамвай нужен, – раньше ведь ни разу никуда не ездила, кроме магазинов на Ховард-стрит, – сама сообразила, в какую сторону свернуть на углу возле остановки. А шагая мимо соседних домов, наверняка гордо вздергивала подбородок – вдруг на нее смотрят.
Он открыл глаза и лег на спину.
– Линии Мэй, – сказал в потолок. – Ты не спишь?
– Не сплю.
Он переместился на бок, и его тело ложкой обняло ее, и он обхватил ее руками сзади. Линии не отстранилась, однако напряженно застыла. Он глубоко вдохнул ее солоноватый, дымный запах.
– Прости меня, пожалуйста, – попросил он.
Она молчала.
– Я так стараюсь, Линии, очень! Наверное, слишком стараюсь. Чтобы соответствовать. Я просто хочу, чтобы все было как надо, больше ничего.
– Что ты, Джуниор! – Она повернулась к нему. – Джуни, милый, конечно. Я это знаю. Я знаю тебя, Джуниор Уитшенк.
В темноте он не понимал, смотрит она на него или нет, но почувствовал ее ладони на своих щеках, и ее губы приникли к его губам.
Додд Макдауэлл, Хенк Лотиан и новый рабочий, цветной, должны были появиться в восемь – Джуниор позволял своим людям начинать чуть позже, если они работали в выходные. В семь он повез Линии, детей и несколько ящиков с кухонными вещами в новый дом. По плану Линии оставалась там все распаковывать, а он возвращался обратно помогать грузить мебель.
Когда они выруливали на дорогу, из соседнего дома выскочила Дорис Найверс в домашнем халате и с цветочным горшком в руках. Линии опустила окно и крикнула:
– Доброе утро, Дорис!
– Я боюсь разрыдаться, иначе никогда не остановлюсь, – сказала ей Дорис. – Без вас тут будет все не то! Вот гляди: этот цветок сейчас, может, на вид не ахти, зато через несколько недель расцветет, подарит вам роскошные циннии.
«Зиннии», произнесла она на балтиморский манер и передала растение через окно. Линии взяла горшок обеими руками и сразу сунулась нюхать, как будто оно уже расцвело.
– Я не стану говорить спасибо, чтобы не завяло. Но теперь, Дорис, буду на него смотреть и всегда вспоминать тебя.
– Да уж, пожалуйста! До свидания, детки! До свидания, Джуниор! – Дорис отступила на шаг и помахала рукой.