Поцелуй негодяя - Пётр Самотарж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воронцов подивился дикой наивности Николая Первого, давно не общавшегося со своей необъезженной избранницей и пребывающего в плену людоедских иллюзий, после чего с величайшим безразличием разорвал крик оставленной души и тут же выбросил ошметки в мусоропровод.
Через несколько дней Воронцов отправился проведать родителей, в действительности же – доложить матери о миновании очередного этапа его биографии. Ему казалось, ей будет приятно, поскольку она регулярно ему звонила с требованиями восстановить порядок. Дома никого не оказалось, сын своих родителей вышел на улицу, прошелся по ней с неясными намерениями и оказался возле пруда с утками. Птиц, как водится в бетонированных мегаполисах, довольные горожане кормили крошеным хлебом, а маленькие дети, узрев нырнувшую и вынырнувшую через несколько секунд в другом месте утку, радостно вопили и показывали на шалунью пальцем – видели родственную душу. Среди толпы кормильцев в глаза Воронцову бросилась дородная дама во всем черном, в роговых очках и с жидкими каштановыми седоватыми волосами, которая громко объясняла свою политику спутнице, ниже нее на голову:
– Видишь вот этих, с фиолетовыми головами? Это селезни, они бандиты, а я уточкам помогаю.
Она бросала свои крохи в кишащую у берега толпу водоплавающих и страшно чертыхалась, если подачку хватал селезень. Казалось, каждое преступление зарвавшихся самцов она вносила в некий невидимый кондуит и хранила память о нем до скончания века. Воронцов долго следил не за птицами, а за их благодетельницей, пытаясь узреть в ее внешности признаки благодушия, но терпения не хватило.
Зритель отправился дальше по пути домой, но почти сразу увидел родителей. Они шли ему навстречу, едва видимые на расстоянии в толпе пешеходов. Мать чинно держала отца под руку, и оба медленно шли в ногу, разговаривая друг с другом и не обращая внимания на окружающее их мельтешение. Воронцов смотрел на них с признаком мысли во взоре и отошел в сторону, когда они приблизились. Родители прошли мимо своего ребенка, не заметив его, поскольку увлеклись общением. Со спины они показались ему даже занятными, похожими на пару комиков. «Пат и Паташон», подумал Воронцов, хотя из всех немых комедий видел только чаплинские и не любил их. Но где-то в подкорке его головного мозга хранилась неизвестно откуда взятая картинка: один повыше и потоньше, другая пониже и пополнее. Разговора не слышно, музыки тоже, просто идут по аллее, и со спины их походки кажутся одинаковыми из-за многолетних совместных упражнений. До безумия привычная картина, примелькавшаяся отпрыску парочки уже давно, теперь приобрела новый оттенок: он вдруг ясно увидел неразделимость многолетней пары, прошедшей почти до конца отмеренный ей путь через майдан, и шедшей дальше с прежней уверенностью в своем бессмертии.
Не окликнув родителей и не бросившись вдогонку, потомок медленно пошел дальше, прочь от их дома, но очень скоро был стреножен крохотным кареглазым созданием. Создание на удивление крепко обхватило Воронцова за ногу, и обратило к нему снизу вверх круглое личико, обрамленное пышными кудряшками. В глазенках светилось необыкновенное доверие и потаенная надежда.
– Дяденька, а ты мой папа? – поинтересовалось существо звонким голоском, разнесшимся, казалось, на несколько соседних кварталов.
Дяденька несколько секунд оторопело смотрел на незваную юную родственницу, которая терпеливо дожидалось его ответа, нисколько не ослабляя хватку.
– К сожалению, нет, – с машинальным реверансом высказался бездетный обормот, так и не распознав окончательно собственного отношения к происходящему.
– А к сожалению – это как? – звонко напирала дотошная девчонка.
Откуда-то издалека донесся тревожный женский крик:
– Наташа! Наташа! Не мешай дяде!
Воронцов обратил взор в направлении материнского клича и увидел бегущую к ним женщину. Как и все представительницы своего странного племени, она на бегу стремилась сохранить изящность и привлекательность, поэтому ее движения с мужской точки зрения выглядели смешными и беспомощными. Длинная легкая юбка облепила ее ноги, грозя в любой момент окончательно их спеленать, зато демонстрируя всем очевидцам пышные округлости женского тела. С первого взгляда бегунья не показалась красоткой, к тому же лицо ее исказилось проявлением беспокойства за дочурку, словно та схватила неведомое чудище, а не обыкновенного миролюбивого прохожего.
– Отойдите от нее! – резко выкрикнула подбежавшая к месту событий мамаша, с ненавистью глядя в лицо Воронцова.
– Не могу, она меня не отпускает, – ответил тот таким тоном, будто разговаривал с душевнобольной.
– Отпусти его, Наташа!
– Мама, это мой папа?
– Нет, это не твой папа. Отпусти дядю, пускай он идет себе дальше.
– Мам, а почему он сказал «к сожалению»?
– Что к сожалению?
– Я сказал девочке, что, к сожалению, я не ее папа, – пояснил Воронцов, постепенно терявший желание поскорее прекратить разговор.
Мамаша раскраснелась от бега, морщинки четко прорисовались на ее лице, и выглядела она теперь почтенной матроной, простоявшей полдня у плиты ради достойного приема роты гостей.
– Почему «к сожалению»? – невольно повторила мать провокационный вопрос дочки.
– Почему «к сожалению»? – требовательно обратила вопрос к вечному холостяку Наташа.
Воронцов глянул на нее сверху вниз и снисходительно пояснил:
– Потому что я не против быть твоим папой, но для этого твоя мама должна выйти за меня замуж.
Великолепная девчонка бросила ногу Воронцова и схватилась за юбку матери:
– Мам, выйди за него замуж!
– Наташа, прекрати, – неуместно смутилась женщина.
– Мам, ну пожалуйста! Мам, я буду хорошо себя вести, честное слово!
– Наташа, я тебя накажу сегодня, ты меня доведешь!
Мамаша рассердилась на дочку всерьез и уже готовилась покарать ее прямо на улице, не дожидаясь возвращения домой.
– За что же вы хотите ее наказать? – возмутился Воронцов.
– Мужчина, помолчите! Вас здесь ничего не касается.
– Извините, но вы ошибаетесь.
– В чем это я ошибаюсь?
– Меня здесь многое касается.
– С какой стати?
– По желанию вашей очаровательной дочки.
– Оставьте
