Том 1. Стихотворения - Константин Бальмонт

Города молчанья

В одной из стран, где нет ни дня, ни ночи,Где ночь и день смешались навсегда,Где миг длинней, но век существ короче.

Там небо — как вечерняя вода,Безжизненно, воздушно, безучастно,В стране, где спят немые города.

Там все в своих отдельностях согласно,Глухие башни дремлют в вышине,И тени — люди движутся безгласно.

Там все живут и чувствуют во сне,Стоят, сидят с закрытыми глазами,Проходят в беспредельной тишине.

Узоры крыш немыми голосамиО чем-то позабытом говорят,Роса мерцает бледными слезами.

Седые травы блеском их горят,И темные деревья, холодея,Раскинулись в неумолимый ряд.

От города до города, желтея,Идут пути, и стройные стволыСтоят, как бы простором их владея.

Все сковано в застывшем царстве мглы,Печальной сказкой выстроились зданья,Как западни — их темные углы.

В стране, где спят восторги и страданья,Бывает праздник жертвы раз в году,Без слов, как здесь вне слова все мечтанья.

Чтоб отвратить жестокую беду,Чтобы отвергнуть ужас пробужденья,Чтоб быть, как прежде, в мертвенном чаду.

На ровном поле, где сошлись владеньяРазлично-спящих мирных городов,Растут толпою люди-привиденья.

Они встают безбрежностью голов,С поникшими, как травы, волосами,И мысленный как будто слышат зов.

Они глядят — закрытыми глазами,Сквозь тонкую преграду бледных векЖдет избранный немыми голосами.

И вот выходит демон-человек,Взмахнул над изумленным глыбой стали,И голову безгласную отсек.

И тени головами закачалиСемь темных духов к трупу подошли,И кровь его в кадильницы собрали.

И вдоль путей, лоснящихся в пыли,Забывшие о пытке яркой боли,Виденья сонмы дымных свеч зажгли.

Семь темных духов ходят в темном поле,Кадильницами черными кропят,Во имя снов, молчанья, и неволи.

Деревья смотрят, выстроившись в ряд,На целый год закляты сновиденья,Вкруг жертвы их — светильники горят.

Потухли Отдалилось пробужденье.Свои глаза сомкнувши навсегда,Проходят молча люди-привиденья.

В стране, где спят немые города.

Осужденные

Он каждый день приходит к нам в тюрьму,В тот час, когда, достигнув до зенита,Ликует Солнце, предвкушая тьму.

В его глазах вопросов столько слито,Что, в них взглянув, невольно мы дрожим,И помним то, что было позабыто.

Он смотрит как печальный серафим,Он говорит бескровными устами,И мы как осужденные пред ним.

Он говорит: «Вы были в стройном храме,Там сонмы ликов пели в светлой мгле,И в окнах Солнце искрилось над вами.

Вы были как в спокойном корабле,Который тихо плыл к стране родимой,Зачем же изменили вы земле?

Разрушив храм, в тоске неукротимой,Меняя направленье корабля,Вы плыли, плыли к точке еле зримой, —

Как буравом равнину вод сверля,Но глубь, сверкнув, росла водоворотом,И точка не вставала как земля.

Все к новым бедам, поискам, заботамОна вела вас беглым огоньком,И смерть была за каждым поворотом.

Ваш ум жестоким был для вас врагом,Он вас завлек в безмерные пустыни,Где всюду только пропасти кругом.

Вот почему вы прокляты отныне,Среди высоких плотных этих стен,С душою, полной мрака и гордыни.

Века веков продлится этот плен.Припомните, как вы в тюрьму попали,Искатели великих перемен».

И мы, как раздробленные скрижали,Свой смысл утратив, бледные, в пыли,Пред ним скорбим, и нет конца печали.

Он снова речь ведет, — как бы вдали,Хотя пред нами взор его блестящий,В котором все созвездья свет зажгли.

Он говорит: «Вы помните, все чащеВам скучно становилось между вод,И смутно от дороги предстоящей.

Но раз попали вы в водоворот,Вам нужно было все вперед стремиться,И так свершать круги из года в год.

О, мука в беспредельности кружиться,Кончать, чтоб вновь к началу приходить,Желать, и никогда не насытиться!

Все ж в самой жажде вам была хоть нить,Был хоть намек на сладость обладанья,Любовь была в желании любить.

Но в повтореньи гаснут все мечтанья,И как ни жди, но, если тщетно ждешь,Есть роковой предел для ожиданья.

Искать светил, и видеть только ложь,Носить в душе роскошный мир созвучий,И знать, что в яви к ним не подойдешь.

У вас в душе свинцом нависли тучи,И стал ваш лозунг — Больше Никогда,И даль закрылась пеною летучей.

Куда ни глянешь — зыбкая вода,Куда ни ступишь — скрытое теченье,Вот почему вы мертвы навсегда».

И вспомнив наши прежние мученья,Мы ждем, чтоб наш казнитель и судьяДал внешнее для них обозначенье.

Он говорит: «В пустынях бытияВы были — ум до времени усталый,Не до конца лукавая змея.

И демоны вас бросили на скалы,И ввергли вас в высокую тюрьму,Где только кровь как мак блистает алый, —

А все другое слито в полутьму,Где, скукою объяты равнодушной,Вы молитесь убийству одному.

Молитесь же!» И наш палач воздушный,Вдруг изменяя свой небесный вид,Встает как Дьявол, бледный и бездушный, —

Того, другого между нас разит,Лишь манием руки, лишь острым взглядом,И алый мак цветет, горит, грозит.

И мы, на миг живые — с трупом рядом,Дрожим, сознав, что мы осуждены,За то, что бросив Рай с безгрешным садом,

Змеиные не полюбили сны.

Черный и белый

Шумящий день умчался к дням отшедшим.И снова ночь. Который в мире раз?Не думай — или станешь сумасшедшим.

Я твой опять, я твой, полночный час.О таинствах мы сговорились оба,И нет того, кто б мог расторгнуть нас.

Подвластный дух, восстань скорей из гроба,Раскрыв ресницы, снова их смежи,Забудь, что нас разъединяла злоба.

Сплетенье страсти, замыслов, и лжи,Покорное и хитрое созданье,Скорей мне праздник чувства покажи.

О, что за боль в минуте ожиданья!О, что за блеск в расширенных зрачках!Ко мне! Скорее! Ждут мои мечтанья!

И вот на запредельных берегахЗажглись влиянья черной благодати,И ты со мной, мой блеск, мой сон, мой страх.

Ты, incubus таинственных зачатий,Ты, succubus, меняющий свой лик,Ты, первый звук в моем глухом набате.

Подай мне краски, верный мой двойник.Вот так. Зажжем теперь большие свечи.Побудь со мной. Диктуй свой тайный крик.

Ты наклоняешь девственные плечи.Что ж написать? Ты говоришь: весну.Весенний день и радость первой встречи.

Да, любят все. Любили в старину.Наложим краски зелени победной,Изобразим расцвет и тишину.

Но зелень трав глядит насмешкой бледной.В ночных лучах скелетствует весна,И закисью цветы мерцают медной.

Во все оттенки вторглась желтизна,Могильной сказкой смотрит сон мгновенья,Он — бледный труп, и бледный труп — она.

Но не в любви единой откровенье,Изобразим убийство и мечту,Багряность маков, алый блеск забвенья.

Захватим сновиденья налету,Замкнем их в наши белые полотна,Войну как сон, и сон как красоту.

Но красный цвет нам служит неохотно,Встают цветы, красивые на вид,Ложатся трупы, так правдиво-плотно, —

Но вспыхнет день, и нас разоблачит,Осенний желтоцвет вольется в алостьИ прочь жизнеподобие умчит.

На всем мелькнет убогая усталость,В оттенках — полуглупый смех шута,В движеньях — неумелость, запоздалость.

Во всем нам изменяет красота,Везде мы попадаем в паутину,Мы поздние, в чьем сердце — пустота.

Отбросим же фальшивую картину,Неверны мы друг другу навсегда,Как в разореньи слуги господину.

Мой succubus, что ж делать нам тогда?Теперь-то и подвластны нам стихии,Земля, огонь, и воздух, и вода.

Мы поняли запреты роковые,Так вступим в царство верных двух тонов.Нам черный с белым — вестники живые.

И днем и ночью — в них правдивость снов,В одном всех красок скрытое убранство,В другом — вся отрешенность от цветов.

Как странно их немое постоянство,Как рвутся черно-белые цветы,Отсюда — в междузвездное пространство.

Там дышит идеальность черноты,Здесь — втайне — блеск оттенков беспредельных,И слышен гимн двух гениев мечты:

«Как жадным душам двух врагов смертельных,Как любящим, в чьем сердце глубина,Как бешенству двух линий параллельных, —

Для встречи бесконечность нам нужна».

Вечерний час