Жуки на булавках - Аркадий Бухов

– Какую я книжку читала!.. Как будто одна Татьяна Ларина влюбилась в одного Евгения и послала к нему записку через няньку…

– Няньков теперь нет… – сухо заметила Нюша. – Сама поди ставь себе чайник, а мне обед готовить надо…

И вышла.

После чаю Таня побежала к соседям. Все ушли на реку, и дома был только Николай Тихоныч, который где-то служит, очень умный и ходит в пижаме.

– Я «Евгения Онегина» прочитала. Здравствуйте, Николай Тихоныч, – доглатывая малину, сказала Таня. – Очень интересно. Только маленький кусочек остался. Вам жалко, когда Ленского убивают?

– Прекрасная ария, – зевнув, сказал Николай Тихоныч. – Обязательно сходи. Только когда Козловский поет. У него это лучше.

– А Татьяна, по-моему, хорошая, – отвечая своим мыслям, добавила Таня. – Ольгина сестра.

– Разве? – еще раз зевнул Николай Тихоныч. – Может быть. Рекомендую посмотреть «Кармен». Тебе больше понравится. Цыгане, балет, быки. Быков, впрочем, нет, но тебе понравится.

Четыре дня ходила Таня, наполненная Пушкиным, Татьяной, безвременной смертью Ленского, снегом в чеканных стихах и колебаниями Евгения. Хотелось с кем-нибудь поговорить обо всем этом, захлебываясь, торопясь, споря.

Приехав в город, забежала в школу узнать, когда начнутся занятия. На школьном дворе познакомилась с второгодником Игорем Бурыкиным, который уже проходил «Евгения Онегина» по учебнику и насчет разговоров о нем уклонился, заметив только вскользь, что этот самый Евгений – подозрительный типчик.

Попробовала было дома поговорить с мамой, но мама в середине рассказа так несерьезно и сочно поцеловала ее в сладкие от варенья губы, что пропала тема.

И только через шестидневку, которая пролетела как-то незаметно, Таня вернулась из школы радостная и возбужденная, торопливо обедала и после обеда капитально уселась за Пушкина.

– Закрой радио, – распорядилась она. – Тебе говорю, мама. Я читать буду. Завтра у нас в классе «Онегина» разбирают. И, пожалуйста, не кричи, если я позже сидеть буду. Мне надо.

На другой день в школу Таня пошла на полчаса раньше. Урок русской литературы был первым, и на лицах у ребят еще веял теплый румянец недавнего сна. Учитель Сергей Семеныч, хмурый лысый человек с общипанной бородкой и булькающим, как галька на морском берегу, голосом, отложив журнал, сказал:

– Начинаем проработку произведения Пушкина «Евгений Онегин». Все читали?

– Все! – радостно крикнула Таня.

– Подлиза! – толкнул ее в бок Петя Хмырин, серьезный мужчина, выстриженный наголо, рыболов и контрамарочник. – Карьеру строишь?

– Тогда запишем, – продолжал Сергей Семеныч, прохаживаясь по классу. – Пишите сначала, ребята, план…

На партах серыми, желтыми и зелеными птицами взметнулись свежие тетрадки.

– Вот здорово, – зашептала Таня, обернувшись назад. – Вот увидишь, Верка, как это интересно!.. Я два раза читала…

Сергей Семеныч остановился около окна, внимательно посмотрел вниз, как на дворе вырывали водопроводную трубу, порылся в карманах, нашел запонку, которую считал потерянной, и начал:

– «Семья Лариных как представителей мелкопоместного, беднеющего дворянства». Записали? «Влияние провинциального неслужилого дворянства на быт полупоместного полудворянства. Точка с запятой. Роль девушки в условиях вырождающегося крупного землевладения при наличии развития городов…»

– Татьяны или Ольги? – тщательно записывая, тихо спросила Таня.

– Всякой, – ответил Сергей Семеныч. – Не перебивай, когда диктуют. «Городов…» Идем дальше. «Влияние иностранной культуры на дворянскую молодежь, получавшую незаконченное высшее образование в условиях общения самодержавной России с западными культурными центрами…»

– Это кто: Онегин? – еще тише спросила Таня.

– Ленский. О нем так и сказано: «Владимир Ленский с душою прямо геттингенской». Пишите: «Геттингенская школа философии как родоначальница индивидуализма в эпоху намечающейся связи между торговыми центрами Европы…» Понятно?..

– Понятно, – вздохнула Таня. – А Онегин был культурный?

– Нет, – сухо и недовольно кинул Сергей Семеныч. – У Пушкина сказано прямо: «Бывало, он еще в постели». Этим поэт подчеркивает паразитическое социальное положение Евгения Онегина, который, не имея собственных средств к существованию, жил на крестьянские накопления… Пишите: «Онегин как результат перерождения крупнопоместных молодых людей в тип городского мелкого буржуа перед капиталистическим наступлением города на деревню…»

– Я тебе говорил: типчик! – ехидно шепнул Тане второгодник Игорь Бурыкин.

– А зачем Татьяна вышла замуж, раз она любила Евгения? – не выдержала и дрожащим голосом спросила Таня.

– Я не могу вдаваться в детали, – сердито обернулся Сергей Семеныч. – И вообще, что это за вопросы? У меня три урока на Пушкина… У меня Лермонтов на носу, не считая Гоголя, а меня прерывают… Татьяна вышла замуж за генерала потому, что разоряющееся среднепоместное дворянство, чувствуя свою гибель перед наступающей крупной буржуазией, искало контакта с влиятельной военной средой… Понятно?

– Понятно, – робко ответила Таня и капнула конфузливой слезой на две синие линейки тетради.

Сергей Семеныч посмотрел на часы, обиженно вздохнул и начал диктовать уже почти скороговоркой:

– Пишите, ребята… Осталось всего семь минут… Ну так вот. «Индивидуализм Онегина и его пристрастие к путешествиям как следствие влияния Байрона, типичного идеолога английского фермерства в годы борьбы сельского хозяйства с продвижением фабричной промышленности в глубь Великобритании…» Ты что, выйти хочешь?

– Выйти, – всхлипнула Таня. – Я платок в пальто забыла…

Шла домой из школы Таня грустная и обиженная. Рядом с ней шагал второгодник Игорь Бурыкин, который никак не мог понять, почему она такая.

– У тебя что: живот болит? – сочувственно спросил он.

– Нет, – вздохнула Таня. – Так… А тебе Татьяна нравится?

Игорь Бурыкин слегка задумался, потом неопределенно ответил:

– Так себе. Мелкопоместная.

На этом они расстались. После обеда Таня подошла к своему столику, взяла томик Пушкина и потянула за розовую закладку – оставалось дочитать всего две-три страницы. Она села за книгу, потом резко отложила ее в сторону и виноватым голосом сказала матери:

– Мамуля, воткни радио… Читать что-то не хочется…

1936

А. С. Бухов

(Биографическая справка)

Имя писателя Аркадия Сергеевича Бухова (1889—1944) вошло в историю советской литературы как имя автора талантливых юмористических рассказов, сатирических фельетонов, острых газетных статей.

Писать Аркадий Бухов начал до революции. Еще совсем молодым человеком вместе с Аркадием Аверченко и Тэффи он уже сотрудничает в журнале «Новый Сатирикон».

В статье к сборнику юмористических рассказов Бухова («Советский писатель», 1959) Леонид Ленч так характеризовал начало его творческого пути: «Бухов был отличным техником комического рассказа. Он писал легко, много, смешно. Писал, „как все“, не затрагивая острых социальных проблем. Протест против социальных язв тогдашнего общественного строя России очень редко появлялся на страницах „Нового Сатирикона“.

Но в рассказах Бухова того времени есть своя сильная сторона. Их автор был нетерпим к самодовольству, пошлости мещанского обывателя, «сытости» буржуазного быта. Вместе с другими сатириконцами он смеется над глупостью, нелепостью мещанской обыденности, лицемерностью отношений в буржуазной семье. Злые пародии Бухова не раз прикрепляли к позорному столбу всяческую литературщину с ее дешевыми штампами.

Октябрьскую революцию Аркадий Бухов принял не сразу, но, вернувшись из-за рубежа в самом начале двадцатых годов, он отдает свое перо на службу Советской родине.

Его увлекает оперативная работа советского журналиста, ее масштаб, широта тем, действенность печатного слова. Он становится одним из активнейших сотрудников журналов «Чудак», «Бегемот», «Безбожник», печатает свои рассказы, фельетоны и в других советских сатирических журналах, публикуется в «Литературной газете», «Известиях» и др.

С 1934 года Аркадий Сергеевич Бухов переходит на постоянную работу в журнал «Крокодил», где заведует литературным отделом.

Известный советский писатель-очеркист Михаил Кольцов, в то время редактор «Крокодила», высоко ценил не только талант Бухова-юмориста, но и его большие организаторские способности. А работоспособность Бухова всегда поражала сотрудников журнала. Было известно, что в случае необходимости он один мог «сделать» чуть ли не весь номер. Знали, что он и темы для рисунков придумает, и рассказ напишет, и подписи под карикатурами сочинит. И что особенно ценилось – делал он это все без лихорадочной спешки, без натуги, как бы «играючи».

При всем таланте Бухова были в его творческой работе и недостатки. Его собратья по перу понимали, что техника писательского мастерства давала возможность Бухову быстро «осваивать» новые для него темы, но профессиональная бойкость иногда заменяла подлинный жизненный юмор и сатирическую злость.