Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики - Майкл Муркок

Хотя Мальчик и был владыкой всех этих гор и долин, пока что у него не оставалось другого выбора, как следовать советам и наставлениям своих сановников. Они водили его по запутанным лабиринтам этого непонятного дома. По их, а не по его воле проводились и все эти странные торжества, изначальное значение которых было давно забыто.

Традиционные подарки ко Дню Рождения были преподнесены Мальчику на столь же традиционном золотом подносе Главным Церемониймейстером. Бесконечной чередой, по колено в воде шествовали перед ним жрецы разных рангов. А он час за часом неподвижно сидел на берегу озера, укрытого, как пологом, тучами комаров и мошек. Все это могло бы стать серьезным испытанием и для взрослого мужчины, для ребенка же это был ад.

Сегодняшний день, День Рождения Мальчика, был вторым из двух самых тяжелых дней в году. Накануне он долго карабкался по крутым склонам горы, чтобы Добраться до священной рощи, где ему предстояло посадить четырнадцатый ясень, ибо сегодня ему исполнялось четырнадцать лет. И это была далеко не простая формальность, так как ему пришлось работать совсем одному, одетому лишь в длинный серый плащ и шляпу, больше похожую на шутовской колпак. Спуск вниз оказался еще труднее — он постоянно спотыкался и падал, разбив себе все колени и исцарапав руки, так что к тому времени, когда он остался наконец один в своей маленькой комнате с окнами, выходящими на вымощенную красным камнем площадь, его разбирала какая-то первобытная злоба.

Но сейчас, вечером второго дня, Дня его Рождения (заполненного столь несметным количеством идиотских церемоний, что все в нем трепетало: мозг — от нахлынувших на него нелепых образов, а тело — от усталости), он просто лежал на кровати, закрыв глаза.

Но отдохнуть как следует ему не удалось. А разбудил его и заставил открыть один глаз какой-то посторонний звук, как если бы мотылек бился об оконное стекло. Однако за окном ничего не оказалось, и он совсем было уже опять закрыл глаза, когда его внимание привлекло знакомое пятно плесени на потолке, напоминающее очертаниями остров.

Он рассматривал этот остров с его фиордами и заливами, его бухтами и длинным перешейком, соединяющим северную и южную его половины, несчетное количество раз. Он помнил наизусть контуры полуострова, заканчивающегося цепочкой крошечных островков, похожих на бесцветные бусинки. Он знал все его реки и озера, не раз ставил на якоря свои воображаемые корабли в его безопасных гаванях или, наоборот, уводил их в открытое море во время отливов, обнажавших ужасные рифы, прокладывал курс к новым землям.

Но сегодня он был не в том настроении, чтобы играть в детские игры, и единственное, что занимало его, была муха, медленно ползущая поперек острова. «Ты смотри, какой бесстрашный исследователь», — пробормотал Мальчик себе под нос, и в тот же момент перед его глазами возникли ненавистная гора, и четырнадцать глупейших ясеней, и все эти дурацкие подарки, преподнесенные ему на золотом подносе (затем только, чтобы через двенадцать часов вновь оказаться в сокровищницах дворца), и сотни знакомых лиц, каждое из которых напоминало ему о какой-нибудь обязанности — обязанности, которую необходимо было исполнить в соответствии с ритуалом, так что он забил руками по постели, крича: «Нет! Нет! Нет!», и плакал до тех пор, пока муха не пересекла весь остров с востока на запад. Потом она поползла вдоль береговой линии, не испытывая, по-видимому, никакого желания пускаться в опасное плавание по морю-потолку.

Хотя только крохотная часть его сознания была занята наблюдением за мухой, но Мальчик вдруг понял, что видит себя этим насекомым, что исследование становится для него чем-то большим, чем просто слово, чем-то неотделимым от опасностей и одиночества. И тут его полностью захватила мысль о восстании — восстании не против какой-то конкретной личности, а против мертвого круга символов.

Он страстно желал (теперь он понял это) обратить свой гнев в какое-то действие — вырваться из замкнутого круга заранее обусловленных поступков, попытаться получить если не окончательную свободу, то свободу хотя бы на день. На день… На один восхитительный день восстания!

Восстание! На меньшее он был не согласен.

И вправду ли он грезил столь смелым шагом? Разве он забыл все обещания, которые давал еще давно, совсем маленьким, да и потом, по всяким подходящим случаям? Все торжественные клятвы, которые привязывали его невидимыми нитями к этому дворцу?

И тут где-то между лопатками у него забегали мурашки, словно там отрастали крылья, и он услышал шепот, становящийся все громче и настойчивее: «Ведь это совсем ненадолго. В конце концов ты всего лишь мальчик. Какие радости ты видел в жизни?» Он приподнялся на кровати и не сдержал громкого крика:

— О, будь проклят этот замок! Будь прокляты эти законы! Будь проклято все! — Он увидел себя сидящим на краю постели, и сердце его бешено колотилось. Мягкий золотистый свет пробивался в комнату через окно, сгущаясь в некую дымку, и сквозь эту дымку угадывался двойной ряд знамен, колышущихся на крышах в его честь.

Мальчик глубоко вздохнул, обвел взглядом комнату, и этот взгляд остановился на чьем-то лице с горящими глазами. Совсем молодом лице, хотя лоб уже был изрезан глубокими морщинами. На шее висел пучок индюшачьих перьев.

Собственно, по этим перьям он понял, что смотрит на самого себя, и, отворачиваясь от зеркала, сорвал с шеи нелепый амулет. Он должен был всю ночь проходить с этими перьями — с тем чтобы на следующее утро вернуть их Наследному Перьехранителю. Соскочив с кровати, Мальчик долго топтал ногами рассыпавшуюся в труху реликвию, а затем пинком загнал ее в дальний угол.

И снова на него накатили жажда действия и мысли о побеге. О побеге куда? И когда? Когда? «Черт возьми, да сейчас! Сейчас! Сейчас! — уговаривал голос. — Вставай и уходи. Чего ты ждешь?»

Но у Мальчика, так рвавшегося уйти подальше отсюда, что всего его трясло, был холодный ум, совсем не детский. Сейчас перед ним стоял вопрос, который было нелегко решить: уходить немедленно, днем, или дождаться темноты? На первый взгляд стоило подождать захода солнца и взять в союзники ночь, чтобы под ее покровом пробраться лабиринтами замка, которые он изучил так хорошо, на улицу, освещенную только светом звезд, и идти… идти.

Но, несмотря на явные выгоды ночного бегства, оставалась опасность заблудиться или угодить в руки стражи.

Хотя ему едва исполнилось четырнадцать лет, у него было достаточно возможностей испытать свою смелость в этом страшном замке, и не раз его охватывал ужас, рожденный не одним лишь молчанием и мраком ночи, но и ощущением, что за ним следят, как будто сам замок или дух этого старинного места шел за ним туда, куда шел он, и останавливался, когда останавливался он; Мальчик всегда чувствовал его дыхание за своей спиной, чувствовал, как кто-то невидимый наблюдает за каждым его движением.