Вычеркнутый из жизни - Арчибальд Кронин

Она все еще продолжала корить его, когда дверь отворилась. В комнату вошли мистер Флеминг и мать Пола, оба в дорожном платье. Священник посмотрел сначала на Пола, затем на дочь.

— Что случилось? — спросил он.

— О, ты и представить себе не можешь, что! — воскликнула Элла. — После всего, что мы для него здесь сделали, у Пола хватило наглости заявить, что он не поедет с нами.

Во взгляде Флеминга отразилось смущение. В последние недели он немало выстрадал, непрестанно борясь с собой. Он надеялся возродить Мэфри к жизни, но, несмотря на все его усилия, несмотря на все его молитвы, из этого ничего не вышло. Теперь неудача угнетала его, подрывала основы его веры. И вдобавок еще этот разлад между дочерью и Полом. Взволнованный и смущенный, он с трудом произнес несколько избитых фраз, которые всегда ненавидел:

— А не кажется ли тебе, что ты и так уже достаточно сделал, мой мальчик? Ты потрудился столь… столь благородно.

— Да, Пол, — тихим голосом взмолилась мать. — Ты должен поехать с нами.

— В конце концов, с моральной точки зрения ты вовсе не обязан оставаться. — Флеминг подумал и снова пошел на компромисс: — А впрочем… мы ведь едем сейчас, но ты можешь приехать и позже.

— Если он не поедет сейчас, — вмешалась Элла, — он горько об этом пожалеет.

— Помолчи, Элла, — не без досады осадил ее Флеминг. — Неужели нет предела твоему эгоизму?

Но она залилась злыми слезами, и остановить ее было уже невозможно.

— Для меня это, во всяком случае, конец. Значит, этот злобный старикашка ему дороже, чем я. В жизни больше слова ему не скажу.

Бледный и хмурый Флеминг попытался собраться с мыслями и урезонить дочь. Но тщетно. Глубоко уязвленная Элла была не в состоянии внять его словам. А мать Пола была так сражена всем пережитым, что где уж ей было прийти к нему на помощь. Она жаждала одного: поскорее отсюда убраться.

Наконец священник сдался и для собственного успокоения, а также чтобы хоть отчасти отстоять свое достоинство, подошел к Полу и молча обменялся с ним долгим рукопожатием.

Через несколько минут они уехали.

Пол с трудом этому верил. Ему казалось, что огромная тяжесть свалилась с его плеч. Оставшись один в комнате, он со вздохом облегчения опустился в кресло. Решение не ехать возникло у него внезапно. Но теперь он знал, что больше не увидит Эллу. Он был свободен.

Пока он сидел так, не двигаясь, в коридоре послышались тяжелые шаги. Потом дверь отворилась, и в комнату медленно вошел Мэфри.

Пол в изумлении посмотрел на отца: обычно он лишь после полуночи нетвердым шагом являлся в гостиницу. А сейчас Мэфри был совершенно трезв, но выглядел усталым и разбитым. Движения его были медленны, на лице читалось уныние, совсем уж странное, если вспомнить, что этому человеку только что был вынесен оправдательный приговор. Его дешевенький костюм лопнул под мышкой, и лацканы были все в пятнах. На колене присохла грязь — видимо, после очередного падения. Едва передвигая ноги, он подошел к креслу, сел и взглянул на Пола из-под косматых бровей. Казалось, он ждал, что скажет сын, но поскольку Пол молчал, осведомился:

— Смотались они?

— Да.

— Скатертью дорога. — Затем, как всегда грубо, добавил: — А ты чего здесь торчишь? Видно, думаешь поживиться моими деньжонками, когда я их получу?

— Именно так, — спокойно признал Пол.

Он уже знал, что это самая правильная линия поведения при иронических наскоках отца. Его ответ и в самом деле заставил Мэфри умолкнуть. Но он продолжал исподлобья смотреть на сына, покусывая растрескавшуюся верхнюю губу: верно, все-таки ждал, что тот заговорит.

— Ты что, язык проглотил? — спросил он наконец в полном недоумении.

— Нет.

— Ужинал ты?

— Я как раз собирался что-нибудь заказать.

— Тогда закажи и на мою долю.

Пол подошел к телефону и попросил принести ужин на двоих; пока накрывали на стол, он перелистывал книгу, не говоря ни слова.

Вскоре был подан ужин: жареный барашек с горошком и картофелем, яблочный пирог, все горячее, под двойными крышками, и отец с сыном молча уселись за стол. Сегодня Мэфри ел мало, без аппетита. Не докончив десерта, он встал из-за стола, пересел в кресло и закурил трубку, которая недавно вошла в его обиход. Его грузное тело глубоко ушло в мягкое кресло. Он выглядел разбитым, дряхлым стариком.

— Тебя не удивляет, что я сегодня дома? — наконец спросил он. — Теперь, когда представление окончено, мне бы самое время разгуляться.

— Меня в вас ничто не может удивить, — ответил Пол.

Продолжая выказывать безразличие, которое только и могло заставить Мэфри разговориться, Пол взял стул, поставил его у камина и сел.

— Осточертела мне эта компания, с которой я вожжался, — с неожиданной горечью заговорил Мэфри. — Делают из меня какого-то дурака. Расхваливают до небес, потом закажут выпивку, а я плати за всех. Чертовы паразиты! А бабы — и того хуже. Что им до меня? Никому из них я не нужен. Им бы только обобрать меня до нитки, а потом надсмеяться. А все почему? Потому что я теперь ни на что не годен… Взять да выбросить.

Наступила мучительная пауза. Затем, не глядя на сына, Мэфри безжизненным голосом продолжал:

— Ты представить себе не можешь, каково в каменоломне… Сотни мужиков… сильных, здоровых… и никаких баб. Не очень-то веселая картина, правда? Пол — штука омерзительная, особенно когда ты каторжник. Комитет по наблюдению за тюрьмами… Эти чертовы ханжи… Они над этим даже не задумываются. Но ей-же-ей им пришлось бы задуматься, очутись они там. День и ночь, неделю за неделей, месяц за месяцем эта мысль грызет тебя так, что кажется: вот-вот с ума спятишь. Против природы не попрешь. Лежишь, бывало, ночью в камере и мечтаешь… мечтаешь о том, что на воле тебя ждет женщина… красивая, молодая, ждет и страдает… И домечтаешься до того, что готов кулаками долбить стены, лишь бы выбраться на волю. И вот я вышел… Какая злая шутка: я мертвец и со всеми утехами для меня покончено.

И вдруг, к огорчению и ужасу Пола, грудь Мэфри всколыхнуло судорожное рыдание, лицо его болезненно исказилось.

— Во всем одни сплошные неудачи. Решительно во всем. Вот сегодня в суде: толкли воду в ступе — и ничего больше. Ни малейшего удовлетворения я не получил. А эти разодетые сволочи, адвокаты, с их заумными речами! Неужто они не могут придумать что-нибудь получше? Почему мне не дали говорить? Только потешались надо мной. Я старый дурак… ни на что не годный. Никому уже от меня пользы не будет. Я человек конченый. Я никого не убивал, а вот меня убили.

Сердце у Пола заныло от жалости. Но этот надрыв, это проявление слабости, иными словами — неожиданно блеснувший луч надежды нельзя было потерять, ответив на него таким же излиянием чувств. И хотя внутри у него все сотрясалось от рыданий, Пол заставил себя холодно возразить:

— Вы вовсе не конченый человек. — Он выждал достаточно долго, чтобы отец успел осмыслить его слова. — Страдания, выпавшие на вашу долю, очень изменили вас. По годам вы далеко не старик. Вы еще можете устроить свою жизнь и заняться делом, которое вам придется по душе.

— Ничто мне не по душе, — буркнул Мэфри. — И, наверное, правильнее всего — прикончить себя. Сегодня, когда я переходил через канал, я долго стоял на мосту… Меня так и тянуло в воду.

— Это было бы великолепной отплатой за все, что я для вас сделал.

Мэфри поднял седую голову и покосился на сына.

— Да, — пробормотал он. — Ты был добр ко мне, ничего не скажешь.

— Можете топиться, если хотите, — резко продолжал Пол. — Это самый легкий путь покончить со всеми трудностями. Но, по-моему, есть более разумный выход. Скоро вы получите изрядную сумму денег. Да, получите, что бы вы там ни говорили. Почему бы вам не купить небольшую ферму?.. Не поселиться на свежем воздухе? Не иметь своего дома, своих кур и цыплят? Вы забудете про ненависть… В деревне здоровье вернется к вам… Вы почувствуете себя моложе душой и телом. — Пол вдруг повысил голос. — Я ведь вытащил вас на волю, правда? Так используйте же как можно лучше те годы, которые я вам подарил.

— Не могу, — глухо отозвался Мэфри.

— Нет, можете! — выкрикнул Пол. — И я помогу вам. Я постараюсь получить место в какой-нибудь школе поблизости. Чтоб быть рядом, если я вам понадоблюсь.

— Нет, ты этого не сделаешь! Неужели правда?

— Конечно.

Мэфри снова бросил на Пола робкий взгляд. Его потрескавшиеся губы дрожали.

— Я очень измучился, — пробормотал он. — Я, пожалуй, пойду лягу.

Сердце у Пола радостно затрепетало, как после большой победы. Он не знал, что вызвало в Мэфри этот переворот. Ведь он даже не смел и надеяться на такое. А сейчас он увидел возможность создать будущее для них обоих. Наконец-то, когда, казалось, все рушилось, Пришла награда! Как он был рад теперь, что решил остаться.