Зимняя жатва - Серж Брюссоло

Она махнула рукой.

— Хорошо. В конце концов, у меня свои секреты, у тебя — свои. Сочтем это самозащитой. Леурланы всегда так поступали.

— Я не убивал!

Ему хотелось добавить: «Знаю, что это сделала ты, могла бы уж и признаться. Твоих познаний в технике вполне достаточно, чтобы вывести из строя инструмент. Разумеется, ты расправилась с Этансоном, также, как и с Матиасом, ведь ты уничтожаешь всех мужчин, которые пытаются тобой командовать. Отсоединив провода от наушников, ты так замаскировала поломку, что капрал ничего не заметил. Расчет был на удачу: перемещая диск миноискателя во все стороны, он неминуемо разладил бы систему. И правда, Этансон уже не слышал предупреждающего сигнала. Миноискатель по-прежнему исправно находил мины, но сигнала не раздавалось, а капрал продолжал двигаться вперед. Просто, как дважды два. Ты лишь подтолкнула падающего, взяв на себя роль злого рока. Могло сработать или не сработать, но тебе повезло».

— Негодяй, — продолжала Клер, — завладел и письмом Адмирала, в котором шла речь о кладе. Он решил, что обязательно его отыщет.

— Незаконченное письмо? — Жюльен почти забыл о его существовании.

— Если убил ты, — проговорила мать, — не мучайся угрызениями совести. Этансон — мерзавец. Честно говоря, для меня важнее, что ты не прочел донесений. Ошибки, которые я совершила, касаются только меня. Прошлое не должно воздвигнуть между нами стену.

— Да не читал я! — взорвался он. — Даже не открыл! Мне показалось отвратительным, что за тобой все время шпионили. Зачем становиться на одну доску с Адмиралом?

В порыве благодарности Клер чуть не раскрыла ему объятия, но руки ее опустились сами собой.

— Шарль был безумен, — вздохнула она. — Ведь он вбил в голову, что Матиаса погубила я… У старика помутился рассудок, он выдумывал чудовищные вещи и сам в них верил.

А может, даже испытывал удовлетворение, видя, что я падаю все ниже и ниже.

Клер закусила губу.

— Давай возвращаться. Завтра мне придется поехать в город и предупредить офицеров из штаба. Я воспользуюсь велосипедом капрала.

Они направились к дому, не решаясь взяться за руки. В спину им дул сильный ветер, напоминая, что лето подходит к концу. Когда они шли вдоль ограды из колючей проволоки, мать на мгновение остановилась и посмотрела на поле, две трети которого оставалось непригодным для использования. Клер показалась мальчику расстроенной, и он сжал ее ледяные пальцы в своих.

«Наплевать, убийца ты или нет, — подумал он. — Главное — мы вместе».

— Если ты не виновен в смерти капрала, — тихо проговорила Клер, — значит, такая уж ему выпала судьба. Тем лучше: не подорвись Этансон на мине, я сама бы его убила. Я боялась, что он от нас не отстанет. Не раз заводил он разговор, что рассчитывает поселиться здесь после войны. Предлагал выйти за него замуж, уже видя себя в роли хозяина поместья, уверял, что найдет дешевых рабочих и все перестроит по своему вкусу. Я не собиралась с этим мириться.

— Хватит, — остановил ее мальчик. — Этансон мертв.

— Его наказало Провидение, — понизив голос, произнесла мать, не скрывая удовлетворения.

— Да, — подхватил он, — и поделом.

Но в том, что капрал отправился в мир иной без вмешательства провидения, Жюльен нисколько не сомневался.

Придя домой, они сели завтракать. Разговор не клеился, словно на другом конце стола по-прежнему сидел Этансон, прислушиваясь к их словам. Требовалось время, чтобы вернуться к прежним привычкам. Жюльен твердо решил, что отныне не будет предаваться бесплодным раздумьям, довольно ему задавать себе бесконечные вопросы. Его вновь охватило жгучее желание почувствовать себя ребенком, зарыться в траву с романом Джека Лондона или Фенимора Купера, встретиться со старыми друзьями — волками, медведями и могиканами. «Забуду обо всем, — думал он, допивая кофе. — Брюз, Адмирал, мертвецы… Словно их никогда и не существовало. Пусть взрослые ломают себе голову, а я всего-навсего мальчишка».

Внезапно перспектива вернуться в пансион не показалась ему столь уж отвратительной. Он увидится с Антоненом, папашей Вердье…

Мать пошла переодеться, ей не терпелось поскорее уехать в город и сообщить о несчастье с сапером. В последнее время кругом было так много смертей, что гибель Этансона могла остаться незамеченной. Вряд ли начнется расследование.

Вскоре Клер появилась с командировочным предписанием капрала в руках.

— Пора, я отправляюсь, — попрощалась она с сыном. — Не знаю, сколько пробуду там, но не беспокойся: на улаживание формальностей уходит уйма времени. Попробую добиться, чтобы прислали кого-нибудь еще.

Она слегка подалась в его сторону, собираясь обнять, но мальчик не сделал и шага навстречу. Только сейчас он понял, что вовсе не хочет, чтобы к нему прикасались губы, столько ночей целовавшие Этансона.

«Уж лучше бы созналась в смерти капрала, — промелькнуло у него в мозгу, — сказала правду. Тогда это было бы, менее отвратительно, менее грязно». Менее грязно? Но что, в сущности, было ему известно?

Жюльен принялся яростно скрести голову, избавляясь от копошащихся в ней назойливых мыслей. «Нет, если решил не думать, значит, нечего к этому возвращаться».

Выйдя на крыльцо, мальчик проводил глазами удаляющуюся на велосипеде фигурку матери. Ехала она с трудом, ведь сиденье было приспособлено для высокого роста капрала. Когда Клер скрылась за рощицей, Жюльен в каком-то отупении уселся на крыльце. Пустой дом словно прирос к его спине, и он чувствовал себя огромной неповоротливой улиткой.

Было жарко, но небо заволокло облаками. Они быстро сгущались, лишь кое-где просвечивая островками голубизны. Через несколько минут почти совсем стемнело, и Жюльен забеспокоился. Ему было страшно, что Клер в дороге будет сопровождать исполосованная молниями черная туча. В металлический велосипед могла ударить молния, и тогда…

Он заерзал на ступеньках. От неудобного сидения на камнях заныла спина, но мальчик еще не решался уйти в укрытие. Мухи, обезумевшие от приближения грозы, с жужжанием бились о стекла окон. Этот раздражающий звук складывался в стишок, который Жюльен ясно различал, стиснув зубы от напряжения: Она-его-убила… Она-его-убила…

«Ну и что дальше? — хотелось ему крикнуть. Жалуйтесь кому угодно, только не мне, это меня не касается!»

Прогремел гром, расколовший зеркальную гладь моря, окна задрожали, и на голые руки мальчика упали первые крупные капли, теплые как парное молоко. Он не двинулся с места. Земля, щедро напитанная солнцем, теперь спешила слить свой жар с прохладой дождя, и вокруг крыльца поднимались облачка испарений. Жюльену было приятно чувствовать это влажное дыхание, мягкой пеленой обволакивающее сознание, заставлявшее его закрыть глаза под убаюкивающий шум ливня. Но капли уже охлаждались. Все более частые, они со злобным упорством барабанили по коже. Он забежал в дом и снял с гвоздя черный дождевик деда, непромокаемый плащ моряка, который так испугал его в день приезда. Закутавшись в него, Жюльен вернулся на крыльцо и вновь погрузился в сонную одурь под стук капель, ударявших в его чересчур большой капюшон.

Ему подумалось, что он мог бы оставаться здесь целый век, наблюдая, как пулеметная очередь ливня превращает придорожную пыль в пористый шоколад. Позже, когда вырастет, он обязательно станет смотрителем маяка.

Было совсем черно, словно уже наступила ночь, и только молнии, раскалывающие небо над лесом, на краткий миг озаряли местность голубоватым сиянием.

И тут Жюльен его увидел. Между двумя дубами притаилась человеческая фигура, смутно вырисовывающаяся в потоках проливного дождя. Призрак. Он был там, на опушке леса, почти не скрытый деревьями. Вспышки молний на мгновение вырывали из темноты его мертвенно-бледное лицо и одежду с синеватым отливом. Он и не пытался спрятаться, даже наоборот, старался, чтобы его заметили. Призрак стоял неподвижно, как часовой, и ружье его отбрасывало серебряные блики. Жюльен резко выпрямился, бессознательно приняв ту же позу, что и человеческая фигура, находившаяся по другую сторону дороги.

Призрак смотрел прямо на него, и глаза его на бескровном лице чернели огромными кругами. Жюльен сразу узнал фуражку, охотничью куртку с кожаной отделкой и густые усы, почти полностью скрывавшие верхнюю губу.

Это был Матиас Леурлан, якобы убитый его матерью, — явившийся с того света мертвец, которого упавшая яхта превратила в месиво из костей и крови. Постаревший, исхудавший, как после долгого поста, он стоял, согнув под дождем плечи и вцепившись прозрачной рукой в ремень ружья. Жюльен сжал кулаки и приказал себе оставаться на месте. Интуиция подсказывала, что ему нечего бояться: Матиас не вскинет ружье, чтобы его застрелить, не перейдет через дорогу и не заговорит с ним. Ничего не произойдет, кроме этого безмолвного противостояния, которое становилось похожим на тайное сообщничество.