Любимые не умирают - Эльмира Нетесова

   Катька смотрела на экран, не веря своим глазам. С портрета смотрело на нее такое знакомое, улыбчивое лицо.

  —   Саша! Сашок! Сашенька! — подскочила к телевизору, упала на колени, закричала, заплакала горько, во весь голос.

   А диктор уже говорил совсем о другом.

   —  Слышь, Оглобля! Поимей стыд! Сын дома. Что о тебе подумает? А и я покуда законный муж. Живой, как никак! А ну, угомонись! — сдернул с колен и сказал сипло:

   —  Накрылся дублер! Теперь ты без хахаля осталась! Зато я вот он! Пусть без галстука, не начальник, а живой и веселый! Так кому из нас повезло? Пошли помянем твоего лопуха! —- привел Катьку на кухню. Он сам налил ей полный стакан первача, какой привезла Ольга Никитична из деревни.

   Баба выпила как воду и, ничего не почувствовав, не закусив, налила еще. Выпила до дна, не морщась, потянулась к банке, но Колька остановил:

     Закуси, Оглобля! Иначе с катушек свалишь. Доза серьезная, а первач отменный. До утра не пропердишься. А как на работе появишься? — останавливал бабу, но та вырвала банку, стала пить из горла.

  —   Катька! Тормозни! Сгоришь, дура! — вырвал банку у бабы:

  —   На поминках не надираются до визга! Покойник обидится. Остановись!

  Баба смотрела на Кольку обезумевшими от горя тазами. Ведь вот в последнюю встречу сказал, словно предчувствовал:

  —   А знаешь, Катюша, у каждого в этой жизни своя любовь и радость. У тебя — твой сын! А у меня— ты! И это до гроба, навсегда. Всякий из нас своим счастьем живет. Спасибо, что ты у меня была...

  Катька пьет, пытаясь заглушить внутреннюю боль и рыдания, рвущиеся из самого сердца. По лицу то пи слезы или самогон бежит, кто поймет? Дрожит все тело, плачет душа, трясутся руки и ноги, опустела жизнь.

  Ей больше никто не скажет:

  —   Катюша! Как хорошо, что ты пришла. Я так соскучился, совсем заждался! Проходи моя радость, солнышко мое...

  Вместо этого услышала над ухом:

  —   Димка! Помоги Оглоблю на койку отнести! Ужралась, как свинья, до усеру!

   Утром она проснулась от головной боли. Все тело, словно ватное, отказывалось слушаться. Дрожали руки и ноги, бабу выворачивала наизнанку тошнота, сохло во рту, рябило в глазах. Катька поняла, что самостоятельно не доберется на работу. Она знала,

что надо позвонить и отпроситься, сослаться на плохое самочувствие, и ей удалось убедить, ей посоветовали вызвать «неотложку», на это не хватило сил, и баба похмелилась. Через час ей стало легче. Она, вспомнив деревенский опыт, выпила еще, а к вечеру свалилась на диван такая, что вернувшийся с работы Колька озверел:

  —   Почему жрать не приготовила, а в доме воняет, как в свинарнике?

  Катька валялась на диване, не слыша брани и упреков. Ей было легко и хорошо, в пьяном сне ничто не тревожило бабу.

  Вернувшийся с занятий сын округлил глаза от удивленья. Мать лежала невменяемая, от нее несло самогонкой, луком и еще чем-то тошнотворным.

  —   Давай в спальню ее перенесем? — предложил Димка.

   —  Лучше в ванну. Там под холодной водой быстрее в себя придет,— решил Колька. И едва Катьку опустили в ванную, в дверь позвонила Евдокия Петровна. Колька не стал выгораживать жену и рассказал сыну и матери всю правду. Петровна, глянув на Катьку лежавшую в ванне, сказала сквозь зубы:

  —   Никаких достоинств не было у нее никогда, так она еще и блядством подрабатывала, а теперь и запила? Только этого нам не хватает. Вконец испозорит семью и фамилию! Гони в шею! Как только очухается, вытолкни эту дрянь из дома!

  —   Она моя мама!—услышала голос Димки.

  —   Тогда иди вместе с нею! В моем доме нет места потаскухе и алкашке!

  —   Она не гулящая и не пьяница! — вступился сын. Но Колька тут же заорал:

   —  А кто она, если жрать не приготовила, в комнатах бардак, на работу не ходила. Вон, звонила сотрудница, спрашивала, как Катя, ей лучше иль нет? Я и сказал, что валяется пьяная! Пусть знают и там всю правду. Не только ей меня позорить перед соседями, да милицию натравливать! Вот я сейчас весь дом позову, пусть видят и подтвердят где надо!—открыл балкон, выглянул во двор, но там никого не было.

  Димка сам вошел в ванную и, поливая мать холодной водой, через час привел ее в порядок. А когда Катька приготовила ужин и прибрала в доме, Димка рассказал ей о приезде бабки, о разговоре отца с сотрудницей комбината, об угрозах Кольки:

   —  Бабка уже уехала. Но советовала отцу засветить тебя. И приводила свою подругу с лестничной площадки, я не пустил ее в ванную. Так отец на меня орал матом, а бабка змеенышем назвала. Но зачем чужих людей к нам приводить. Я тоже кое-что за этой бабкой видел и знаю много, но даже вам ничего не говорил, а тут пригрозил, если она той старухе тебя покажет, я о ней самой все расскажу и не только дома, всему двору! Петровна испугалась и сразу своей задницей загородила дверь. Ну, я предупредил, раз она хотела нас опозорить, больше не стану называть ее бабкой.

   —  А как? — спросила меня. Я так и ответил, что только Петровной. Другое не заслужила и не услышит от меня никогда.

   Катька расцеловала сына. А на следующее утро пошла на работу. Объяснила главному бухгалтеру, что у нее резко подскочило давление и если б не сын, умерла бы.

  —   А муж почему не вызвал скорую?

   —  Мы с ним под одной крышей, но давно по разным комнатам живем, никогда не рассчитывая на помощь. Он всюду, где можно, пакостит мне,— впервые пожаловалась на Кольку и ей поверили, простили прогул.

   Катька, вернувшись с работы, справилась с делами, с Колькой не разговаривала. Тот понял, сын

его высветил вместе с Петровной. Катька даже ужинать не села вместе с мужем. И дождалась сына. Колька понял, в семье ему объявили бойкот, вышел во двор и, просидев с мужиками до ночи, вернулся домой навеселе. Сын спал. А Катька снова напилась. Она еще держалась на ногах, но соображала плохо.

  —   Эй, Оглобля! Когда квасить кончишь?

  —   Тебе можно, а мне нельзя? Почему? — спросила заплетающимся языком.

  —   Я мужик!

   —  Ты не мужик! Ты чмо! Придурок и отморозок! Понял, осколок грязной транды? Тот, кто был мужиком, умер! Лучше бы ты вместо него накрылся...

   Этого Колька не выдержал. Он тут же отрезвел и набросился на жену с кулаками. Мужик бил так, что баба влипала в углы всем телом. Кровь шла изо рта, из носа, из ушей. Остановился, когда сын облил его ведром воды и пригрозил вызвать милицию.

   До утра кое-как привел мать в себя. Та еле шла на работу. Главбух, увидев бабу, сокрушенно качал головой и, пожалев Катьку, отпустил домой пораньше. Та решила съездить на кладбище к Сашке. Наревевшись, нажаловалась покойнику на мужа.