Коварный искуситель - Моника Маккарти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Страсть в голосе Беллы заставила его взглянуть на нее с изумлением. Нет! Не может быть, чтобы она…
– Неужели вы собираетесь в этом участвовать?
Вздернув подбородок, она сверкнула на него глазами:
– Как только моя дочь будет вне опасности, я сделаю все, что прикажет мне король!
Он внимательно посмотрел на Беллу. Очевидно, раздавленная роза не обескуражила ее, и она не остановит попыток вернуть дочь. Решительность этой женщины не уступает ее упрямству. Кровь Христова, а что, если она опять выкинет какой-нибудь фортель? Сердце его ускорило свой бег, но Лахлан сумел оправиться, напонив себе: «Это не мое дело».
– Вы опять рветесь в бой после всего, что пришлось пережить? Не терпится очутиться в тюремной камере?
Она побледнела.
– Разумеется, нет! Вы же видели, как это было ужасно. Холод. Решетки. Бесконечные часы, когда единственное занятие – пытаться не лишиться рассудка. – Белла смерила его уничтожающим взглядом, явно разозлившись из-за того, что он воскресил неприятные воспоминания. – Я едва выношу вид запертой двери – меня трясет от страха.
– Как же вы все это выдержали?
Она твердо встретила его взгляд, потом отвернулась, пожав плечами.
– Я думала о семье, о моей дочери: знала, что ради нее должна выдержать. – Она опять повернулась к нему: – Почему вы меня спрашиваете? Вы сами знаете, каково это.
– Потому что именно это вас ждет, если не успокоитесь. – Она должна знать, чем рискует. – Вы сделали достаточно, так что наслаждайтесь свободой и не оглядывайтесь назад.
– Разве вы не понимаете, что это сильнее меня? Так было, так есть и так будет.
Нет, он этого не понимал. И не поймет никогда. Вот в чем беда. «Есть вещи важнее, чем ты сам», – сказала она однажды.
– И оно того стоило?
У нее сделалось несчастное лицо, будто он ее ударил. Ее потрясенный взгляд почти заставил Лахлана пожалеть о своем вопросе. Подбородок Беллы задрожал.
– Так должно было случиться.
Отчаянная мольба в ее голосе произвела в нем перемену, и Лахлан на миг вообразил, что сможет быть тем самым, кто сумеет убедить ее в том, что да, стоило… Очевидно, Белла тоже находилась во власти этой глупой идеи, потому что не желала смягчиться.
– Я думала, что вы из тех, кто доводит дело до конца, а не бросает на полпути.
Эти слова больно жалили. Она знала его лучше, чем он был готов допустить.
– Я сделал то, что обещал. Для меня война закончена.
А вот для нее – нет. Она будет сражаться до последнего дыхания, даже за дело, которое заранее проиграно, как сейчас.
– Итак, вам на все плевать? – язвительно заметила Белла. – Вам все безразлично? Сможет ли Роберт освободить Шотландию от власти Англии, погибнут ли ваши друзья…
Лахлан шагнул к ней и угрожающе процедил, стиснув кулаки, чтобы просто заставить ее замолчать:
– Они мне не друзья.
– Разве? – поддразнила Белла.
Лахлан знал, что она сейчас скажет, и мысленно взмолился: «Молчите».
– А как же я, Лахлан? Вам плевать и на…
Он схватил ее прежде, чем она успела договорить, и притиснул спиной к стволу дерева. Видит Бог, он не хотел, предпочел бы держаться подальше, но она продолжала давить на больные места. Все, с него хватит: больше он терпеть не намерен.
Он навалился на нее, грубо ткнув членом между ног.
– Вы хотите знать, чего я хочу, Белла? Вот чего. Хочу так сильно, что у меня мутится рассудок. Хочу сунуть язык вам между ляжек и лизать, пока вы не кончите мне прямо в лицо.
Она ахнула, а он злобно усмехнулся.
– Поэтому, если вы не готовы встать на колени и обхватить его своими чудесными губками, оставьте меня в покое, черт возьми!
Ей следовало послать его куда подальше: именно этого он от нее и хотел, – но Белла никогда не делала того, что от нее ждут. Напротив, она довольно улыбнулась, как будто поняла его, что, конечно, было невозможно, потому что Лахлан и сам себя не понимал.
– Кажется, я слишком близка к истине? – Ее насмешливый тон приводил его в ярость. – Но как бы вы ни грубили, вам меня не испугать.
Его глаза потемнели. Да что она себе вообразила, черт возьми! Все, терпение лопнуло: он ее предупреждал. В ее губы он впился с необузданностью дикаря.
Глава 15
Белла зашла слишком далеко. Может быть, таково было ее намерение с самого начала. Этот жар, эта страсть, это безумие слишком долго томили их обоих. Она устала с ним сражаться.
Что могло ее остановить? Бьюкен мертв. Ее долг перед ним – если таковой вообще был – давно исполнен. Долгое заточение, когда не знаешь, сколько пробудешь в неволе и выйдешь ли на свободу вообще, кое-чему научило Беллу, а именно: не упусти момент радости и удовольствия, если жизнь тебе его дает, – второго шанса может и не быть.
И чутье подсказывало ей, что с ним она может получить удовольствие, какого прежде никогда не знала. Она хотела почувствовать, что такое страсть, хотя бы раз в жизни, даже если между ними ничего больше не будет. Его признание не оставляло места для догадок. Как всегда. Он никогда не говорил, что хочет от нее чего-то большего: просто удовлетворения зова плоти.
Но ведь и она не хотела от него ничего больше… разве не так?
Внешне ничего не изменилось: он оставался все тем же подонком, который признался, что предал собственный клан и убил жену, безжалостным наемником, который воевал за того, кто больше заплатит, и заявлял, что ему плевать на все. Только Лахлан, на свою беду, вовсе не был таким, каким хотел казаться. Его реакция на ее вопросы доказала, что она угадала верно. Чем больше он грубил, чем более омерзительным пытался выглядеть, тем сильнее она убеждалась, что раскусила его. Раздвоенный змеиный язык Лахлан использовал и как оружие, и как щит, чтобы оттолкнуть тех, кто подбирался слишком близко и мог заглянуть к нему в душу. Но Белла чувствовала, что его одолевает глубокая печаль. Не душа его была черна: просто над ней нависло черное облако.
Тем не менее его циничные слова шокировали Беллу. Из всех способов утолить свой плотский аппетит, которые практиковал ее супруг, этого он не проделывал никогда. При мысли, что горячий язык Лахлана окажется там… Белла вздрогнула, и в месте, где их тела соприкасались, ее пронзила дрожь.
Уже в тот миг, когда его губы завладели ее ртом, Белла знала, что назад пути нет. Его поцелуй был горячим и жадным, откровенным