Боярышня Дуняша (СИ) - Юлия Викторовна Меллер

Дуняша за пару недель проживания в монастыре многое успела сделать. Глафира-трудница, к которой её поселили, взяла на себя хлопоты по стирке и уборке кельи. Хотя казалось бы, что

там прибирать, если кроме топчана и небольшого сундука ничего не стояло? Но постеленный

на топчан травяной матрас требовал ухода, как и любая перина. Глафира, возвращаясь после

утренней молитвы, каждое утро ворошила подушки, набитые пухом рогоза, разбивала комки и

выставляя их на нагревающийся солнцем подоконник. Потом девушка слегка потряхивала

матрас, проверяя не слежался ли он и не начала ли сыпаться травяная пыль.

Дуня знала, что для таких постелей используют осоку или солому и лишь малую часть

пахучих трав, но никогда не видела, как ухаживают за ними. Ей казалось, что это недолговечная

вещь, но Глафира сказала, что если сделать два матрасика из разных видов осоки, да ещё до её

цветения и при сушке не полениться, поворошить, то такая постель прослужит целый год.

Каждый день Глафира мела или протирала влажной ветошью пол, а вечером приносила таз с

водой и помогала обмыться Дуне перед сном. Утром боярышня бегала во двор и

самостоятельно дрызгалась у колодца. Вот такой нехитрый, но требующий определенных

Глафириных трудозатрат сложился у Дуни быт.

Зато кормили тут всех организованно и это высвобождало много времени всем женщинам.

Дуне всё очень нравилось, и она с воодушевлением взялась за работу, расписывая трапезную

или крутясь во дворе, вкладывая свою долю стараний в его благоустройство.

Игуменья одобрила эскиз цветочного орнамента в трапезной, лишь попросив добавить

птичек, чтобы разбить схематичность общего рисунка. Ещё настоятельница засомневалась

было, увидев, что Дуня хочет использовать ограниченное количество цветов, но согласилась, что так глазу спокойней, да и дешевле.

Она же подтвердила девочке, что эта трапезная предназначена исключительно для

паломников и находящихся в нужде людей. Монахини же принимали пищу в закрытой для

других трапезной, и Дуне туда не было хода.

А когда дочка Милославы принесла Анастасии рисунок монастырского комплекса, где особо

детализирован был двор, который пока существовал только в голове боярышни, то у игуменьи

даже перехватило дыхание.

Никто так не рисовал!

Даже картины признанных европейских мастеров, которые пишут по заказу папы или его

кардиналов, уступали простенькому эскизу девочки.

Казалось, что она быстрыми росчерками всего лишь обозначила основные линии, но эта

простота была только кажущаяся. Евдокия создала необыкновенную перспективу всему

рисунку и настолько правильно, что не сразу поймешь, что это невозможно!

Маленькая художница словно бы приподнялась на небольшую высоту и отобразила

увиденное. И ведь так нарисовала, что сразу было ясно, что на купола она смотрела снизу

вверх, а вот на нижнюю часть монастыря и двор сверху вниз. Невероятно! Как?! Как она это

сделала?

Едва справившись с волнением, игуменья ровно произнесла, что ей надо посовещаться с

другими сестрами по поводу предстоящих переделок. Но уже на следующий день сестры

одобрили благоустройство двора, внеся небольшие поправки.

С того дня помощниц у Дуни было в избытке. Вместе они вбивали колышки и натягивали

веревочки, размечая дорожки, уединённые площадки и места для любования декоративными

элементами сада. Потом дружно перекапывали землю, где должны были быть посажены

деревца и цветы, а после бурно обсуждали какими должны быть «декоративные элементы» и

кто их сделает.

Частенько женщины мягко направляли маленькую боярышню, подсказывая непонятное и

обучая управлению людьми. Все они пришли в монастырь из непростых семей и многое

повидали.

Дуняша слушала их рассказы о своей жизни и не пренебрегала их советами. Она понимала, что её главенство номинально,и всем проще было бы без неё, но обитательницы монастыря в

ответ на попытки самоустранения только улыбались и говорили, что им в радость новая работа

и наставничество.

Не всем хозяйственным проблемам Дуняша нашла решение — основной стало отсутствие

семян газонной травы. Оставалось надеяться, что имеющиеся клочки травяной растительности, огражденные от вытаптывания, со временем разрастутся, а регулярное скашивание поможет

придать хотя бы видимость зелёного ковра. Ну, а Дуняша в течение лета постарается подсеять

подходящие травы, собрав семена на лугу.

Не удалось убедить монашек посадить деревца из леса и стричь их потом. Практичные

хозяюшки единогласно решили сажать только полезные саженцы, поэтому надежду, что спустя

годы разросшееся дерево создаст саду атмосферу за счёт кроны и подарит тень, пришлось

оставить.

Заведующая лекарственным садом матушка Пелагея организовала привоз двулетних вишен и

яблонь. Их пожертвовал монастырю какой-то купец-садовод. А Дуня сразу же договорилась, что потом обменяет часть саженцев на те, что надеялась получить у Анисима. Уж она так

расхвалила долгохранящиеся яблочки, что выбила за них полный ассортимент того, что привез

купец. Все равно при посадке будет обрезка, так пусть веточки пойдут на укоренение, а не в

костер.

Что же касается лекарственных трав, то сестра Пелагея собрала целую коллекцию из

местных и привозимых монахами из других государств растений. Вместе с Дуней они высадили

монополосы из заполонившей её садик пижмы, поделили кусты шалфея, рассадили двулетнюю

наперстянку, которая умудрялась сама сеяться, причем где попало. А чтобы в первый же год

было густо и красиво рассыпали на первой линии семена ноготков с васильками. А осенью

Пелагея подсадит растения поинтереснее. У неё все лето впереди для подготовки рассады и

семян.

Одновременно с земельными работами исполнялся Дунин заказ на подпорки для душистого

горошка, фасоли* и хмеля. Как раз сейчас они сохли после пропитки маслом, прислонённые к

стенам монастыря.

Дуняша была счастлива, видя энтузиазм вовлечённых в благоустройство двора людей. Она

не ожидала, что её идею о красоте воспримут столь благожелательно.

А тут даже паломники задерживались, чтобы помочь. Они сначала подолгу стояли возле

выставленного деревянного щита с приколотым на него Дуниным рисунком, слушали

объяснения старенькой монахини, поставленной специально для этого. Дуняша сделала ещё

несколько эскизов, изобразив каким будет двор, когда все телеги беженцев встанут по своим

местам и нарисовала будущую трапезную. Всё это тоже повесили на щит.

А людям дивно было слушать про красоту, к которой тянется душа, и что её можно

попытаться создать вокруг себя. Старая монахиня говорила и кто-то хмурил брови, пытался

спорить, что глупость всё это, но большинство шло ровнять будущие дорожки, возить песочек, камешки, копать, полоть, поливать, а перед глазами у них оставался рисунок того, что вскоре

будет, и не оставляло чувство причастности к творимой красоте. Работали не чинясь, сами себе

удивляясь.

А когда гончар доставил во двор поилку для птиц, то многие добровольные работники стали

караулить прилетавших птичек, наблюдать за их суетой и считать благословением увиденное.

Никогда ещё на