Тростниковые волки - Дмитрий Савочкин

Перепуганной медсестре я сразу объявил, что не собираюсь ничего выслушивать и хочу немедленно видеть кастеляншу.

Она оставила нас в предбаннике и быстро зашаркала куда-то по коридорам. Дав ей отойти на десять метров, до ближайшего поворота коридора, я тихо пошёл за ней, время от времени оглядываясь, чтобы проверить, не отстала ли Верба. Медсестра повернула в третий раз и остановилась перед одной из дверей, однообразно окрашенных белой эмалью. Она приблизилась к двери практически вплотную, насколько мне было видно из-за поворота коридора, и поскреблась в неё, – до этого момента я был уверен, что люди скребутся в двери только в романах Дарьи Донцовой и никогда в реальной жизни. Из-за двери раздался приглушённый шёпот, и медсестра что-то отвечала таким же шёпотом. Затем в замке двери провернулся ключ, и дверь приоткрылась на несколько сантиметров.

Я быстро, в три шага, подошёл к двери, проигнорировав перепуганный взгляд медсестры.

– Вы – кастелянша клиники? – грозно спросил я.

Кастелянша растерянно кивнула. Это была обычная женщина сорока пяти или, может быть, пятидесяти лет с совершенно непримечательной внешностью, если не считать огромной бородавки на правой щеке. Я аккуратно, но уверенно взял её за плечо:

– Вернитесь в комнату.

Она оступила на шаг назад, мы с Вербой зашли вслед за ней, после чего закрыли дверь прямо перед носом у медсестры. Типичная общаговская комнатушка, напомнившая мне комнаты общежития времён моего студенчества. Разве что электрочайник в углу настаивал на том, что времена с тех пор хоть немного, да изменились. Я стал нетерпеливо прохаживаться по комнате, степенно проговаривая заранее заготовленную речь:

– Меня зовут Маркиян Алексеевич. Я представляю национальное управление охраны памятников межгосударственного наследия. – Я сунул ей в лицо какую-то очередную ксиву, уверенный, что она не бросит на неё даже беглого взгляда. – И у меня к вам очень… очень много вопросов! Вы хотя бы приблизительно представляете себе, во что вы ввязались?.. – Я продолжал говорить, стараясь не упускать из виду её лицо. Оно всё больше и больше погружалось в бездну паники. Только бородавка на ее щеке жила своей, совершенно обособленной от остального организма жизнью. Эта бородавка двигалась, когда всё остальное лицо замирало, и оставалась неподвижной, когда каждая мышца лица находилась в движении. Она была возбуждена, когда остальное лицо было спокойно, и по мере того, как я говорил и кастеляншей всё больше и больше овладевал ужас, бородавка всё более и более явственней старалась показать мне, что ей плевать на мои детсадовские угрозы и я могу идти сами-знаете-куда.

Когда я уж было решил, что вся моя затея с устрашением кастелянши провалится, кастелянша вдруг заговорила. И не просто заговорила, а затараторила со скоростью пулемёта, и, учитывая её характерный волынский говор, мне пришлось изрядно напрячься, чтобы не упустить из виду что-либо важное.

Три недели назад с ней связалась какая-то девушка, которая искала сведения о своих родственниках из Олыки, следы которых потерялись в 1939 году. Эта девушка заранее, по телефону, договорилась о том, что снимет здесь, в здании больницы, комнату на месяц и будет отсюда организовывать поиски и архивные работы. Она приехала, заперлась у себя в комнате и практически не выходила оттуда несколько дней. К ней приезжали какие-то молодые люди, потом уезжали, приезжали опять. Потом она сама уезжала и приезжала опять. А потом, в один день, она собрала все свои вещи, уехала и больше сюда не вернулась.

Из всего насыщенного текстуального потока я выудил единственную вещь, которой к этому моменту ещё не знал:

– На месяц?

– Что?

– Она сняла комнату на месяц?

Кастелянша испуганно посмотрела на меня. Оказалось, что Русалка заплатила сразу за месяц – я не стал спрашивать, какую сумму. Девушка поставила жёсткое условие, чтобы в течение этого месяца, до конца которого осталось полторы недели или около того, никто не входил в отведённую ей комнату, даже когда её там нет. Особенно, когда её там нет.

– И что, никто туда на входил?

– Нет-нет, – испуганно замотала головой кастелянша, – спаси господи! Никто не входил. Никто, нет.

Она так усиленно меня в этом убеждала, как будто я мог подумать о ней что-то дурное, если бы выяснилось, что уборщица, скажем, вытерла пыль в комнате Русалки.

– И после того, как она уехала, никто не входил? После того как она последний раз уехала?

– Нет, – язвительно сказала кастелянша, и её бородавка презрительно затряслась, – как мы и договорились, до истечения месяца никто туда не входил. А месяц ещё не закончился. Да, признаться, я не знаю, как туда зайти, даже когда он закончится.

– А что такое? Что-то не так с этой комнатой?

– Нет, – задумчиво проговорила она, – с комнатой всё в порядке… наверное… Я ведь там не была уже почти три недели. Но… не к добру это всё. Не к добру.

– Что не к добру?

– Всё не к добру. Зря я согласилась тогда. Зря заключила этот договор. Подкупили меня эти рассказы про потерянных родственников…

– …и деньги… – добавил я.

– И деньги тоже. Ох не надо было, не надо было. – Она перекрестилась, повернувшись к иконе в углу.

– Ну что, – сказал я, – идёмте. Покажете нам, что там, в этой комнате.

– Нет-нет – перепуганно замотала она головой, – я не пойду, я не пойду. Месяц не закончился ещё. Я не пойду.

– Послушайте, – я сделал грозное выражение лица, но она меня перебила:

– И не пойду, и ни за что! Я вам ключ дам. Сами идите. А я туда не войду до конца месяца ни под каким предлогом!

И она, и её бородавка были настроены чрезвычайно решительно, так что я не стал настаивать.

Мы взяли ключ. Медсестра, которая привела нас сюда, пошла впереди, показывая дорогу. Мы поднялись на второй этаж по скрипучим деревянным ступеням, прошлись ещё по одному коридору, повернули за угол. Впереди были точно такие же, как и раньше, ряды крашеных дверей по обеим сторонам. Ничего необычного.

– Вот эта, – показала медсестра и быстро пошла назад – спустя секунду я услышал скрип ступеней лестницы.

Я посмотрел на Вербу.

– Открывай, – сказала она, – чего тянуть? Вряд ли мы там увидим что-то такое, чего мы ещё не видели.

Я вставил ключ в замочную скважину и провернул. Раздался громкий щелчок. Я провернул ещё раз – раздался ещё один щелчок. Ключ упёрся, дальше провернуть было нельзя. Я взялся за дверную ручку, набрал в грудь побольше воздуха и открыл дверь.

Свет от лампы из коридора упал на дощатый деревянный пол и на стоявший посреди комнаты стул. Я протянул руку и пошарил по стене – выключателя не было. Я сделал шаг внутрь, обогнул дверь и тут же нашёл выключатель с другой стороны.