Маг полуночи - Дмитрий Емец

– Где у нас тут свидетельства о рождении? Ага, вот!.. Ну-с, потопали к моему столу, а то тут всю мебель вояки разрубили! – распорядилась Улита и, таща за собой чемодан, пошла в приемную.

Усевшись на стол, она извлекла из-за уха внезапно появившееся там перо черного грифа.

– Чего писать? – поторопила она. – Фамилию придумала? Давай думай скорее, пока я не вспылила и не записала тебя какой-нибудь Мухозасидайко или Оболтусовой!

– Я хочу быть Патрокловой! – подумав, сказала Даф.

– Патрокловой? Ну уж нет! Слишком громко! Лучше ты будешь Пименовой! Скромненько и – хи-хи! – без вкуса!.. Никому не завидно, никто не дразнится, никто не ошибается в написании и… никто не запоминает. Обожаю простые фамилии. Они проскакивают мимо слуха, как кусок мокрого мыла. Для нашей работы это в самый раз. Так и запишем: «Пименова Дарья Афанасьевна». Нормуль?

И, не дожидаясь ответа, Улита начала быстро строчить пером, даже не окуная его в чернильницу. Мефодий обомлел. Улита писала… компьютерным шрифтом, не отличимым от шрифта среднего лазерного принтера.

Графы заполнялись одна за другой. Даф получила родителей, место рождения и номер записи акта о рождении.

– Еще вопросец! Дата рождения! Сколько тебе годков, киса?

– Тринадцать т… – начала Даф, но осеклась, заметив, что Улита уже пишет.

– Так я и думала. Больше тринадцати тебе не дашь. Итак, готово. Пименова Дарья Афанасьевна. Город Москва. Гражданство российское. Национальность указана по желанию родителей. Номер записи: 4543. Подписано: руководитель органа записи актов гражданского состояния Сушняк О.А. Пол гражданина или гражданки Сушняк не указан, но это ее проблемы. Готово!..

Улита убрала перо, довольно оглядела документ и коварно крикнула Арею:

– Какой кругляш шлепнуть? Мрака или Савеловского загса города Москвы? Или, может, наш комиссионерский штампик?

– Не придуривайся! – отвечал бас из кабинета.

– Ну, так и быть! – заявила Улита и с чувством тиснула на свидетельство круглую печать. «Управление записи актов гражданского состояния г. Москвы. Савеловский отдел загса», – прочитал Мефодий.

– Все, гражданка Пименова! Забирайте ваше свидетельство! Нечего мне тут стол макулатурой заваливать! – распорядилась Улита.

Дафна хотела заявить, что стол у Улиты и так завален, но решила не связываться с разгневанной секретаршей. Тем более что Мефодий уже успел ободряюще подмигнуть ей, показывая, что с Улитой можно иметь дело. Просто сейчас она не в духе.

– Оно хотя бы настоящее? – спросила Дафна, разглядывая зеленоватый бланк.

– А то! Думаешь, документы придумали лопухоиды? Да они сами бельевой прищепки изобрести не в состоянии! – фыркнула Улита.

Взяв свидетельство, Даф вновь зашла в кабинет к Арею.

– Готово? Ну-ка дай взглянуть! Отлично!.. Теперь ты присутствуешь в мире лопухоидов на вполне законном основании. Запомни, минимум магии, никаких лишних бултыханий, никакого нового использования рога Минотавра – сразу засветишься! – и… главное… никаких фотографий и видео! Даже случайных! К крыльям тоже прибегай как можно реже… Это и к котику твоему относится! А теперь все свободны! – приказал Арей.

Глава 10

Одолжи мне на вечерок свое тело

Вовва Скунсо стоял на спортивной площадке во дворе школы и лениво бросал мяч в баскетбольное кольцо. Толстый Паша Сушкин сидел на корточках в паре метров от него и сосредоточенно тыкал перочинным ножом в муравьев.

– Блин… Никак не попадешь! Мелкие гады! На двенадцать ударов только два муравьиных трупака! – пожаловался он.

– Просто ты косой. Зажигалка есть? Ты зажигалкой пробуй! Работает как огнемет, только надо быстро переворачивать, пока не потухло, – посоветовал Скунсо.

Он хотел забросить мяч в корзину, но внезапно что-то отвлекло его внимание. Мяч ударился о кольцо.

– Смотри, кто там! Наш контуженный Мефодий Буслаев, сын космонавта, а с ним вместе какая-то девица! Интересно, с какой это радости Глумович разрешает ему шляться по целым дням неизвестно где? – сказал Скунсо.

С площадки было хорошо видно, что у ворот Мефодий и девчонка что-то объясняют охраннику. Потом ворота открылись, и они прошли на территорию школы.

– А девчонка ничего… Мне нравится. И где он ее подцепил?.. В любом случае, пусть он с ней попрощается. Мефодию нужно что-нибудь попроще. Типа: точка, точка, запятая, вышла рожица кривая! – заявил Скунсо.

– Ты с ним поосторожнее. Не нарывайся! Забыл вчерашнее? – опасливо сказал Паша Сушкин.

– Да ну. Это были дешевые фокусы. И потом, не будет же он при этой девчонке… Пошли подойдем! – Скунсо решительно направился наперерез Мефодию.

Сушкин заспешил за ним.

– Привет! Я Скунсо, сын того самого Скунсо. Так и быть, для тебя просто Вова. Не комплексуй – я великий, но скромный, – сказал Скунсо, улыбаясь Даф.

Дафна вопросительно взглянула на Мефодия, точно спрашивая: кто это.

– Мой сосед по комнате, – пояснил Мефодий.

Он был удивлен, как скоро Скунсо восстановил самоуверенность после вчерашней ночи. Верно говорят, наглость – второе счастье. Для Скунсо же наглость явно была не только вторым, но и первым счастьем.

– А ты ничего! В смысле, ножки и все такое прочее! Лицо тоже прикольное! Так как тебя зовут? Забыла свое имя? – продолжал Скунсо.

– Я польщена. Допустим, я Даша. Дальше что?

– Ты ведь будешь здесь учиться? – продолжал Скунсо, мало смущенный холодным приемом.

– Как ты догадался?

– Интуиция, подруга. Иначе бы тебя не пропустили на территорию школы. У нас тут с этим строго. Чужим башку отворачивают и туда вон бросают. Что у тебя там за барабан из рюкзака торчит? Рояль в кустах, пианино в пальмах? – Скунсо кивнул на забор.

– Это флейта!

– О, типа, тоже музыкальный инструмент! Завидую! Есть тут у нас один флейтист! Паш, бреди сюда! – окликнул Скунсо.

Паша Сушкин, стоявший чуть в стороне, подошел, солидно покашливая.

– Знакомься! Это наша культура и физкультура! – представил Скунсо. – Не правда ли, похож на папочку? Такой же щекастенький, курчавенький! Поцеловал бы, да губы с мылом вымыть негде!

– Ты умеешь играть на флейте? – спросила Даф, обращаясь к Паше.

Со Скунсо ей было уже все ясно. Он явно ожидал, что после первого же сомнительного комплимента она рухнет в обморок от счастья и задымится от любви. Этого не произошло, и Скунсо начинал злиться. Он любил мгновенные подтверждения своей неотразимости.

– Я все умею. Я одаренный, – сказал Сушкин и, подняв голову к баскетбольной корзине, надрывно прочитал:

В кабаках, в переулках, в извивах,В электрическом сне наявуЯ искал бесконечно красивыхИ бессмертно влюбленных в молву…[9]

– Это что такое? – спросила Даф. – Небось что-нибудь начала двадцатого века?