К. Н. Батюшков под гнетом душевной болезни - Николай Николаевич Новиков

1829 — Сошла с ума А.Н. Батюшкова, сестра поэта (умерла в Хантонове в июне 1841).

1830, 22 марта — на всенощной у Батюшкова присутствовал А.С. Пушкин, пытался заговорить с больным, но Батюшков не узнал его.

1833, март — Батюшков перевезен из Москвы в Вологду и помещен в семье своего племянника Г.А. Гревенца.

9 декабря — распоряжение Николая I уволить числящегося в отпуску Батюшкова со службы, назначив ему пожизненную пенсию в 2 тысячи рублей.

1833–1855 — Батюшков живет у родственников в Вологде; летом его отправляют в пригородную деревню Авдотьино. В Вологде его посетили А.В. Никитенко (1834), П.Н. Батюшков, М.П. Погодин (1841), С.П. Шевырев и Н.В. Берг (1847) и др.

1834 — В издании И.И. Глазунова вышли в свет «Сочинения в прозе и стихах» Батюшкова.

1850 — А.Ф. Смирдин выпустил 3-е издание сочинений Батюшкова.

1855, 7 июля, 17 часов — Батюшков умер от тифозной горячки.

10 июля — похоронен в Спасо-Прилуцком монастыре близ Вологды.

А. С. Власов

Заметки о жизни К. Н. Батюшкова в Вологде[130]

Сведения о последних годах жизни К.Н. Батюшкова (1833–1855), опубликованные в разные годы (в основном в прошлом столетии), крайне неполны и скудны. Это — ряд попутных замечаний в дневниках и путевых заметках современников, приезжавших в Вологду (А.В. Никитенко, М.П. Погодин, С.П. Шевырев, Н. В. Берг)[131], воспоминания П.Г. Гревенца, внучатого племянника поэта[132], некрологи, появившиеся в центральной и местной печати[133], и несколько упоминаний в позднейших статьях и речах[134]. Публикуемые заметки А.С. Власова — пожалуй, наиболее обширные и яркие в ряду сохранившихся воспоминаний, записей, писем современников.

Автор этих заметок Александр Сергеевич Власов был в 1852–1857 гг. директором училищ Вологодской губернии[135]. Должность эту, кстати, в предшествующий период занимали близкие родственники Батюшкова: в 1824–1829 гг. директором училищ был Павел Алексеевич Шипилов (муж старшей сестры поэта Елизаветы), а в 1830–1832 гг. на этой же должности находился Аркадий Аполлонович Соколов (муж Варвары, его младшей сестры)[136]. Обстоятельства создания заметок раскрывает приложенное к ним письмо:

«Милостивый государь Алексей Ефремович!

При всем желании я не мог ранее выполнить Вашего поручения, потому, что семейство Гревенц[137], в котором жил и скончался Батюшков, только в первых числах октября возвратилось в Вологду. Другой источник сведений о Батюшкове — живший при нем в продолжение 12 лет компаньон — оказался весьма недостаточным: не все владеют талантом наблюдать. Немногие сведения, которые честь имею при сем Вам представить, имеют совершенную достоверность: для убеждения себя в этом я читал мои заметки гг. Гревенц, отцу и сыну. Портфель, содержащая 6 рисунков, — также работы Батюшкова[138].

Что касается до переписки его с литературными друзьями, то ее у Гревенц не имеется: я ни слова не упомянул о семейной переписке, потому что читал у Гр<игория> Абр<амовича> Гревенц письмо Помпея Николаевича Батюшкова, в котором он просил о доставлении ему писем покойного его брата для князя Петра Андреевича, что, конечно, будет исполнено. Примите, милостивый государь, выражение истинного моего почтения и совершенной преданности, с которыми имею честь быть

Ваш покорный слуга А. Власов.

7 октября 1855 года. Вологда».

Письмо, по всей вероятности, адресовано А.Е. Кисловскому, вице-директору департамента народного просвещения, непосредственному начальнику Власова и подчиненному упомянутого в письме князя П.А. Вяземского, в то время служившего товарищем министра народного просвещения. Следовательно, можно предположить, что данные заметки составлены по указанию Вяземского, который в 1855 г. предпринял сбор материалов о жизни и деятельности умершего друга юности. Косвенным свидетельством этого является характер первой заметки Власова: она представляет собой ответ на вопросы, очень квалифицированно поставленные.

Публикуемые заметки любопытны не только фактами, но и своим тоном. Они обличают в авторе педагога-чиновника, вологодского обывателя, не приемлющего никаких нарушений житейского «порядка». Оценивая «экстравагантности» поведения душевнобольного поэта (во второй заметке), он оказывается совершенно неспособен понять их подоплеку и, в силу этой неспособности, очень объективен. Некоторые детали этих заметок интересно сопоставить со свидетельствами других современников, отразившимися в переписке. Эти свидетельства (также неопубликованные) приводятся нами в примечаниях.

Печатается по автографу: Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ). Ф.63. Оп.1. Ед. хр. 17. Лл. 1-11 об.

Подробные сведения о последних днях Константина Николаевича Батюшкова

1. В 1832 году К. Н. Батюшков был перевезен из Москвы в Вологду к родному племяннику его, ст<атскому> сов<етнику> Григорию Абрамовичу Гревенц[139]. В Москве Батюшкова держали в совершенном удалении от людей, в одиночестве; здесь же он жил в семействе. В первые годы его здесь пребывания душевная болезнь его обнаруживалась сильными припадками бешенства, и его должно было удерживать, чтобы он не нанес вреда себе или другим; но впоследствии постоянная заботливость, с которою предупреждали и исполняли все его желания, деликатное с ним обращение (что он в особенности любил) имели благодетельное влияние на его нервную систему; припадки стали делаться с ним реже, и он сделался спокойнее. Эта перемена в его моральном состоянии воспоследовала около 1840 года[140].

Окруженный родным семейством, оказывавшим ему, как старшему в роде, всевозможные угождения, Батюшков проводил жизнь без всякой задуманной цели, ни к чему не стремился, находясь в тихом помешательстве, которое началось в нем удалением от общества, и в это время проявлялось в расположении его к уединению; он весьма редко выходил из своей комнаты и не любил, чтобы к нему входили. Впрочем, по большей части он обедал, а иногда проводил и вечера, со своим племянником, его женою и детьми, из которых одних любил, а к другим показывал совершенную ненависть, и эти чувства в нем быстро изменялись: так, старшую дочь Григория Абрамовича, когда она была девицею, он почти обожал, и возненавидел, как только она вышла замуж. Если бывали в доме гости, то он весьма редко являлся в зале, явившись же в собрании, употреблял всю энергию своего характера, чтобы сохранить приличие в обращении, и умел щеголять теми утонченными и остроумными манерами, которые составляли принадлежность образованного общества в конце прошлого столетия. Разговор его отличался решительными, резкими суждениями и по большей части сарказмом. Когда он бывал болен, то вместе с упадком его физических сил возвращалась к нему его раздражительность, и тогда он становился очень зол, так что должно было предпринимать в отношении к нему, меры предосторожности.

Вообще говоря,