Душераздирающее творение ошеломляющего гения - Дэйв Эггерс

а) ПРИЕМ «ЛЕТЯЩИЙ ПРЕДМЕТ». Для проведения этого приема, самого распространенного из всех, он берет в руки какой-нибудь предмет — например, мяч, полотенце или подушку, — и, выгнувшись, рассчитанным движением швыряет в меня. А поскольку предполагается, что летящий предмет меня отвлечет, он несется на меня вслед за ним, выставив вперед плечо. Нетрудно догадаться, что цель приема — сначала вызвать у противника замешательство, а затем нанести решающий удар.

б) ПРИЕМ «ХЛОПОК ПО ЛОКТЮ». Этот прием, который он и проводит в данный момент, появился позже приема «летящий предмет», и в нем чуть меньше смысла. Техника проведения приема «хлопок по локтю» такова: он мчится на меня, выставив вперед правый локоть, оттопырив его, как человек, который набрасывается на кого-нибудь с ножом или хочет отогнать. И вот, когда он приближается ко мне, выставив правый локоть, он зачем-то хлопает по нему левой рукой. Зачем он это делает, не совсем ясно — разве что с целью отвлечь, как в случае с приемом «летящий предмет». Но, если прием «летящий предмет» хоть в какой-то степени достигает своей цели, то прием «хлопок по локтю» каждый раз обнаруживает свою несостоятельность, потому что он лишь привлекает внимание к выбранному виду оружия, т. е. его локтю.

в) ПРИЕМ «ХЛОПОК ПО ЛОДЫЖКЕ». Он, как нетрудно догадаться, очень похож на прием «хлопок по локтю», с тем исключением, что при проведении этого приема Тоф не хлопает себя по локтю, а мчится на меня, подпрыгивая на одной ноге, а вторую ногу придерживает рукой и хлопает себя по лодыжке. Дальнейших комментариев этот прием не требует.

И вот сейчас он ползет на коленях прямо на меня. Он выставил правый локоть, хлопает по нему левой ладонью и похож на озлобленного мазохиста с ампутированными конечностями. У меня не хватает энергии, чтобы маневрировать быстро и точно, поэтому он валится мне на спину. И вот мы катаемся по траве, а через несколько секунд он уже лежит на животе, а я прижимаю его к земле, свожу его ноги под прямым углом, так что лодыжка одной ноги оказывается под коленом другой, а потом я нажимаю на другую ногу, как на рукоятку щипцов для колки орехов, зажимаю ему лодыжку и причиняю страшную, чудовищную боль.

— Ну как? — с трудом выдавливает он, потому что под тяжестью моего тела ему, кажется, не набрать в легкие воздуха. — Получил., от… меня… как… следу…

— Что я получил? — Теперь я на нем как бы подпрыгиваю.

— Как еле…

— Что-что? Ерунду какую-то говоришь. Скажи по слогам.

— Кхаксле…

— По слогам!

На нас смотрят.

Я соскакиваю с него, как всегда, когда замечаю, что люди наблюдают за нашей борьбой: ведь теперь я стал старше, крупнее, на лице у меня творческая растительность, и мне не хочется, чтобы люди подумали то, что, наверняка подумал бы и я, если б увидел, как посреди парка взрослый мужик сидит верхом на маленьком мальчике и пыхтит.

Когда начинает темнеть, исчезают любители воздушных змеев и появляются любители бега трусцой, мы уходим.

Мы приходим домой, а там меня ждет сообщение от Мередит.

— Перезвони сразу, как придешь, — говорит она.

Я звоню.

— Джон, — говорит она. Она только что поговорила с Джоном. По ее словам, он заплетающимся языком сообщил, что собирается съесть таблетки, которые лежат рядом с ним на столике у дивана в его квартире в Окленде.

— Господи, — говорю я, закрывая дверь в спальню.

— Вот-вот.

— Почему он позвонил тебе?

— Сказал, что тебя не было дома.

— Думаешь, это серьезно?

— Не знаю. Может быть. Надо тебе туда съездить.

— Может, лучше позвонить?

— Нет, лучше съезди.

Я говорю Тофу, что он остается.

— Запри дверь.

Я в машине.

Я герой.

На самом деле Джон никогда этого не сделает.

Он просто добивается внимания.

А может, и сделает. Черт возьми, может, и сделает.

Пробки будут убийственные. Уже пять часов. Блядь, машин будет немеряно, блядь, блядь. По трассе? Нет, еще хуже. Я доезжаю до Сан-Пабло, еду на юг, по прямой — но только зачем же обязательно в пять? У меня есть радио, и его надо включить, потому что если едешь на большой скорости, а дорога петляет, надо включать радио. Радио работает. Так осмысленнее, что-то происходит. Надо открыть окно. Теперь, когда окно открыто, надо сделать радио погромче. Что-то происходит.

Никогда он этого не сделает. С какой стати он стал бы говорить Мередит про таблетки, если бы собирался всерьез? Ага!

Джон теперь ходит к другому терапевту, сидит на золоф-те и ведет себя все безумнее и безумнее. Мы с Мередит по очереди возимся с…

— Меня рвало все утро, — скажет он.

Его все время рвет, выворачивает наизнанку, он харкает кровью, желчью и кусками печени. Почему — никто не знает. Он звонит, говорит странным голосом, медленно, тщательно выговаривая слова.

— Ты где?

— Дома.

— У тебя кто-то есть?

— Нет.

— А почему тогда у тебя пьяный голос?

— Это от лекарств.

По Сан-Пабло. Не так уж и страшно, теперь только проехать мимо Юниверсити, мимо всех этих бутиков…

Да проезжай ты, придурок! Да-да, ты, двигай!

По Сан-Пабло — в Окленд, там все дома перекошенные, запертые, пустые, похожи на декорации, они плоские — и все время включено радио, и там поет Пэт Бенатар, о эта Пэт Бенатар…

Да проезжай ты на своем грузовике, тупой говнюк, двигай! Давай, вперед! Придурок на «жуке», двигай! Каз-зел!

Ну что же так медленно-то? Время уходит, ушло уже слишком много времени. Сейчас он уже мертвый, наверняка мертвый. Да нет, жив. Придуривается. Хочет, чтоб на него обратили внимание, сочувствия хочет. Бесхребетное…

А может, и сделает. Может, теперь все по-настоящему. Не могу поверить, что все это снова творится со мной. Теперь у меня будет мертвый друг. А я хочу себе мертвого друга? Его можно использовать множеством разных способов… Нет, не хочу себе мертвого друга. Или, пожалуй, хочу мертвого друга, но чтобы при этом друг не умирал.

Около дома я начинаю размышлять, как попаду внутрь… Позвонить? Нет, звонить нельзя. Он мне не откроет, это же понятно… Как же я не придумал, как попаду в дом? Блядь, придется лезть по пожарной лестнице, а потом, наверное, вышибать окно… Черт, можно ведь позвонить кому-нибудь другому, в первую попавшуюся квартиру… Да, но только они спросят, кто я такой — а что я им скажу? Совершенно незачем рассказывать кому-то, что там творится… А впрочем, почему бы и не рассказать? Конечно, надо рассказать про этого придурка с таблетками! Я не подписывался хранить его секреты… Блядь, блядь… но вот — ага, наконец-то! выходит женщина! очень кстати! отлично! Проскользну в первую дверь, перехвачу вторую как раз вовремя, а женщина вполне себе ничего, такой шкодливый эльф на вид, а пахнет, как… что же мне ее запах напомнил? О! Джессику Стрэхэн в шестом классе! да, Джессика, я же должен был тебе позвонить, надо будет не забыть… А женщина-эльф действительно миловидная, может, чуть старовата, но тем не менее…

Блядь. Я взлетаю на четвертый этаж через три ступеньки, я стремителен, как индеец, и — черт побери, у него даже дверь открыта, и когда я врываюсь к нему и шарахаю дверью об стенку для пущего эффекта, то жду чего-то драматичного — крови, пены изо рта или мертвое холодное сине-зеленое тело, может, даже голое (почему голое-то?) нет, не голое, — но он просто сидит на диване, заваленном матрасами, и пьет вино.

Ебучка.

— Так. Какого хуя ты вытворяешь?

Он ухмыляется. Что я тут вытворяю? Ненавижу.

Или он все-таки их уже проглотил?

— Ты что, наглотался? — После езды и беготни по лестнице я взвинчен. — Ты их уже сожрал, да? Еб твою мать, если да, хуесос ебаный.

У него на столе таблетки лежат без упаковки, рассыпаны по скатерти из батика. Я показываю пальцем на россыпь таблеток — они лежат, как на выставке, как леденцы в стеклянной вазе.

— Это что такое, — спрашиваю я, показывая на кучку. — Это что за дрянь?

Он пожимает плечами.

Я обвожу взглядом комнату. Я теперь как полицейский. Полицейская собака. Робот. Ищу признаки чего-нибудь плохого — улики! Я спасу ему жизнь. Его единственный шанс — это я.

Я иду в ванную, открываю шкафчик с лекарствами, сметаю все чуть более яростно, чем нужно, что-то швыряю в сторону. Даже рушу что-то в душевой кабинке. Это своего рода развлечение. Возвращаюсь с двумя пузырьками — явно такого, что продают только по рецептам. Улика! С топотом выбегаю оттуда и нависаю над ним.

— Это что?

Он ухмыляется. Ебаная улыбочка.

— Что это за дрянь? Это оно? — Я тычу пальцем на стол, потом снова на пузырьки. Читаю этикетки. Золофт. Ативан. Что-то еще. Что такое золофт, я знаю, но понятия не имею, что такое ативан — может, от геморроя… — Так, ладно. Ладно. Слушай меня. Ты, ебанат, давай быстро говори, что за дрянь ты выпил, а то я звоню в полицию.