Овидий - Наталия Вулих

Театром, конечно, интересовались далеко не все, а вот игры гладиаторов, цирк и другие зрелища пользовались шумным успехом. На них Август тратил целые состояния, как, например, на знаменитый морской бой, подражавший Саламинскому сражению греков с персами, разыгранный на специально прорытом для этого озере. Он был дан по случаю открытия храма Марсу Ультору (Мстителю) во 2 г. до н.э., и участвовало в нем 30 тысяч воинов, 30 тяжелых и масса легких кораблей. Бой этот буквально потряс римлян, долго вспоминавших о нем. И таких «исключительных» зрелищ, не входивших в число 67 обязательных праздников, было немало. В своих «Деяниях» император перечисляет их: 8 раз десять тысяч гладиаторов заполняли арену; 26 раз показывали звериные травли в цирке, где было убито 3500 хищников, а на других уничтожили 260 львов; в цирке Фламиния даже демонстрировали бой с 26 крокодилами. Животных привозили из Африки, а сами игры также должны были служить «великолепию публичной жизни». Традиции кровавых зрелищ восходили еще к этрускам. Современная коррида, чья история относится к стародавним временам Средиземноморья, — своеобразный пережиток этих жестоких сторон древней культуры. Правда, «интеллигенция» века Августа и сам Овидий не принадлежали, как кажется, к постоянным посетителям этих зрелищ. Но батальные сцены в «Метаморфозах»! Бои с чудовищами, полные метких подробностей! Все это доказывает, что и здесь броские детали не ускользали от наблюдательного поэта.

Другое дело — состязания колесниц, любимое развлечение римлян, неизменно посещавшееся самим императором. На них царил ажиотаж, зрители «болели» за своих любимых возниц и лошадей. Об этом свидетельствует и Овидий в одной из своих любовных элегий. Правда, его внимание привлекают не сами бега, а возможность завести интересное знакомство с соседкой (III, 2), но вот в «Метаморфозах» Фаэтон, летящий на солнечной колеснице, несомненно, возница, хотя и легендарный. Автор наблюдает за его неопытностью, незнакомством с техникой управления конями, стоя на известной высоте профессионализма.

Не оставался этот воспитанник августовской культуры равнодушным и к той торжественности и живописной праздничности, какой отличались римские религиозные ритуалы и культовые зрелища, достойные «золотых храмов» и «золотого века». На рельефах этого времени постоянно изображают пышные процессии, возглавляемые жрецами; необыкновенных по красоте, богато украшенных жертвенных животных, шествующих к алтарям. И этой стороне жизни Август стремился придать впечатляющую красоту, а Овидий живо отзывается на это в «Фастах». В первой книге так описывается праздник древнейшего бога Януса (1 января. Календы):

Видишь, душистым огнем блистает эфир благовонный,И киликийский шафран звонко трещит на кострах,Пламя сияньем своим ударяет по золоту храмов.Всходит трепещущий свет до расписных потолков.17В светлых одеждах идут в крепостные тарпейские башни.18Чтобы достойно почтить светлого праздника день.Новые фаски19 несут впереди, новый пурпур блистает.Чует слоновая кость20 новый торжественный гнет.Шеей, не знавшей ярма, под топор преклонились телята,Что на фалисских лугах вскормлены были травой,Сверху с твердыни смотря на окружность мира, ЮпитерВидит всюду одну Рима державную власть.Слава счастливому дню! О будь с каждым годом счастливей,Чтобы тебя прославлял власти достойный народ.

Эти празднества, торжества, триумфы создавали в городе ту особенную, радостную, не лишенную величавости, достойную, по мнению Августа, народа-избранника атмосферу. Принято считать, что Овидий в изгнании, рисуя красочные зрелища триумфов, льстит принцепсу, подлаживается к нему, хочет заслужить его милость. С этим нельзя согласиться. Нельзя забывать, что он был римлянином, художником, увлеченным праздником современной ему жизни. И этот праздник он пытается воспроизвести в своем воображении там, далеко, на тусклом и безрадостном севере.

Вот каким представляет он себе триумф Тиберия 23 октября 12 года над Далмацией и Паннонией, в нем участвовал и Германик, на кого изгнанник возлагал большие надежды, как на избавителя:

Я благодарен Молве, она и гетов достигла,Мог я здесь увидать мысленно этот триумф,Ты помогла мне узреть народа бессчетные толпы.Что собрались в этот день, чтобы вождя увидать.Рим, что может вместить весь мир в своих стенах обширных,Еле место нашел всем, кто явился сюда.Ты рассказала о том, как Австр, несущий ненастье,Рим, из нагнанных туч, долго дождем поливал.Но, по воле богов, вдруг ярко вспыхнуло солнце,Чтобы народный восторг светом своим поддержать.Ты-победитель награды раздал с торжественной речьюВсем, кто достоин их был, подвиг свершив на войне,И перед тем, как облечься в расшитые пышно одежды,Благочестиво возжег на алтарях фимиам...........Ты поведала мне, что, куда он шаги ни направил,Рукоплескала толпа, розами путь устелив.А впереди изваяния стен, разрушенных в битвах,Из серебра, и виды взятых несли городов.Так же и гор и потоков, и дротики, стрелы и копьяВ грудах огромных, в лесах диких, отняв у врага.И от этих трофеев, горящих в солнечном блеске,Форум сам засверкал золотом, став золотым.(Послания с Понта. II, 1, 21-43).

Во время триумфальных шествий несли изображения взятых городов, картины мест, где происходили бои, отнятое у врагов оружие. Это было грандиозное, театрализованное зрелище, и Овидий стремится передать его красочные, великолепные подробности.

А вот картина того же триумфа в «Тристиях» (IV, 2, 47-58):

Ты же (Тиберий) над этой толпой, в своей колеснице, о Цезарь,Радовать будешь народ в пурпур победный одет.Рукоплесканьями встречен повсюду, где путь твой проляжет,И в цветах утопать будет дорога твоя.Лавром Феба увенчан, услышишь воинов кликиГромким «Ио», «Триумф» славить будут тебя.Кони квадриги твоей, испуганы криком и пеньем,Встанут на месте не раз, не покоряясь возжам.В крепость поднимешься ты и к храмам богов благосклонных,Чтобы Юпитеру в дар лавры свои возложить.Все это, так как смогу, в мечтах своих я увижу.Право имеет душа эти покинуть места.

Эти элегии Овидий послал в Рим, туда же отправил он и особое парадное стихотворение, посвященное германскому триумфу. Он внимательно следил в Томи за битвами, какие вели в это время римляне, и напряженно ждал победы над Германией, но не дожил до нее. Триумф Германика отпраздновали вскоре после смерти поэта в 18 году н.э. Конечно, изгнанник рассчитывал на благосклонность Тиберия и Германика, надеялся вырваться из Томи, но и поступал как истый римлянин, воспитанный на идеях его величия и любующийся великолепием самого зрелища триумфа — праздника всегда исключительного.