Отстойник - Дикий Носок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горыныч в их деревне человеком был уважаемым – бумажником. Дело, по мнению Матвея, часто помогавшего теперь дядьке, было нехитрое, но кропотливое. Требовало терпения и аккуратности. Сначала древесную стружку, негодную, порченую бумагу, рваную на мелкие клочки и измельченные обрывки льняных тряпок, пришедших в негодность, долго вываривали в чанах с водой до получения однородной массы. Перемешивать их содержимое было мукой мученической и скукой смертною. Потом масса помещалась в прямоугольные формы и оставлялась в покое, пока из них стекала лишняя вода. Затем форму переворачивали и вываливали содержимое на сырой войлок, а сверху закрывали другим войлоком. Стопку этаких войлоков, переслоенных вываренной массой, осторожно прессовали сверху, чтобы стекали остатки воды. Теперь листы уже можно было брать в руки без опасения, что они распадутся на волокна. Их вывешивали на просушку на толстых жердях, дабы на широких листах бумаги с неровными краями не было заломов. Высохшие листы снова ненадолго клали под пресс. Теперь можно было и книги печатать.
Изба – печатня, просторная и многоглазая широкими окнами, была по соседству. Там было не в пример интереснее. Но терпения и аккуратности требовалось еще больше. Шутка ли – выложить малюсенькими металлическими буковками-литерами на особой доске целую страницу текста, соблюдая точно расстояние между буквами, словами и строками, да не допустив ни единой ошибочки. Это же глаза сломать можно. Потом буковки смазывались специальной краской из смеси сажи и льняного масла, а сверху прикладывался чуть влажный бумажный лист. После того, как с помощью громоздкого винтового пресса нужное число оттисков было сделано, литеры рассыпались и набиралась новая страница текста. Для такой работы нужны были чуткие пальчики, зоркие глаза и предельная сосредоточенность, а потому получалась она лучше всего у женщин. Это какие же труды положить надо, пока одну-единственную книжку напечатаешь!
Поэтому и берегли книги как зеницу ока, передавая из поколения в поколение. Попадались среди них и интересные. Такие забористые, что и ночью спать забываешь, зачитавшись. Вот, например, сочинения Жюля Верна. Зачнешь читать и не оторвешься. То герои в подводной лодке по морям плавают, то на воздушном шаре летают, то вокруг всего света путешествуют. Странно, конечно, читать о том, чего давно уж нет. И не верится, неужто люди и правда и на Луну летали, и в подводных лодках плавали? Дивно как-то. А Алинка вон сказками пробавляется из старой, еще бабкиной книжки про девчонок всяких с нелепыми именами: Дюймовочка, Русалочка, Золушка. Что с нее взять? А бывают книжки до того серьезные, с графиками и чертежами, что откроешь ее, и вроде каждое слово по отдельности понимаешь, а что все они вместе означают уразуметь не можешь. К счастью, в школе такие не изучают.
Пока Матвей собирал, уже впотьмах, дрова, Горыныч чулком снял шкурку с попавшего в силки зайца. Сам Матвей так не умел, сколько не пробовал. Быстро сложив из камней подобие очага на месте старого кострища (а место для ночевки и костра незнакомцы выбрали удачно), запалили огонь. Распустив на дне котелка кусочки свиного сала, Горыныч подрумянил до прозрачной мягкости крупно порезанный лук, добавил к нему покрошенную моркошку, а чуть позже и порубленного на куски зайца. Припасенные в коробочке соль и засохший стручок острого красного перца пошли в ход уже в самом конце, когда томящийся в котле заяц исходил дурманящим запахом, а Матвей – слюной. Зачерствевший хлеб нанизали на палочки, да подержали чуток над варевом. Он помягчел и раздухарился, пропитавшись паром.
До острого красного перчика дядька был большой охотник. Он добавлял его и в щи, и в мясо. Выращивал в отдельном парничке, сушил связками, подвешенными под притолоку и использовал всю зиму по надобности. В парничках, натыканных в каждом огороде, росло многое из того, что в открытом грунте вызревало плохо и могло быть запросто побито заморозками: помидоры, огурцы, толтостенные сладкие перцы. Овощи нетребовательные и в неженках не числившиеся: картошка, лук, морковь, свекла, кабачки, заполняли все свободное пространство вокруг домов. Дядька Горыныч – на все руки мастер умел солить огурцы и квасить капусту не хуже любой женщины.
Для себя Матвей уже решил, что не будет ни огородником, ни бумажником, ни печатником, а подастся он в стеклодувы. Вот ведь ремесло какое интересное: и простое стекло для окон домов и парников делать, и фигурное: игрушки там новогодние, пузатые бутыли для настоек и наливок, склянки для аптекарских пилюль и мазей. В кузне, конечно, тоже интересно, но трудненько, ох трудненько. Молотом махать – это ему не сдюжить. Будь он здоровым, как дядька, тогда другое дело. А так … .
Матвей остался сторожить ночлег у костра первым и честно старался держать глаза открытыми, то обозревая темный лес, обрамляющий поляну с трех сторон, то пялясь на россыпь неярких звездочек в небе. Было на удивление тихо, лишь усыпляюще журчала река, да потрескивали дрова в костре. Едва темень вокруг начала бледнеть, а над рекой пополз белесый туман, Матвей растолкал дядьку и мгновенно отрубился, завернувшись в плащ.
Спать парень был большой охотник, ни шум ему не мешал, ни гам, ни свет дневной. А потому дрых Матвей до последнего и пробудился от дружеского тычка в ребра, когда Горыныч уже и каши сварить успел. Основательно подкрепившись (день впереди длинный, и до вечерней зари трапезничать некогда будет), увязали нехитрую поклажу и тронулись в путь.
Выслеживать незнакомцев было несложно. Правильно сказал дядька, словно стадо слонов. Слонов Матвей видел только на рисунках, но, надо думать, и они оставляли за собой тропу
