Записки натуралиста - Евгений Спангенберг

Несколько лет тому назад, в одно ясное декабрьское утро, Когда выпавший ночью снег белым пухом окутал ветви деревьев, Услышав лай своей собаки, я приблизился к старой мохнатой ели. «Опять, наверное, белка», — с досадой подумал я и попытался отозвать собаку.

Ведь белка — это объект промысла, а я не промысловик, а спортсмен-охотник. Но пес, видимо, не разделял моей точки зрения. Он не обращал внимания на оклики, вертелся около ели, пристально всматриваясь в ее запорошенные снегом ветви. Веселый и задорный «лай звучно раздавался в тишине молчаливого зимнего леса. Азартный четвероногий охотник весь превратился во внимание, когда я выбрал толстую валежину и ударил ею по стволу дерева. Этим, однако, я не достиг цели. С дерева посыпался снег. Он запорошил мне глаза, набился за воротник куртки.

— Да нет там ничего! — прикрикнул я на Гаудика. С этими словами я поймал его за шиворот, перехватил под руку и понес в сторону. Но лайка, как вьюн, вертелась в моих руках, наконец, выскользнула из объятий и стремглав бросилась к уже знакомой нам ели. «Тахх…» — прозвучал ружейный выстрел, и с ели вновь посыпался снег. Это я издали выстрелил по дереву, рассчитывая спугнуть белку. Но осыпался снег, и вновь все осталось по-прежнему: белки не было видно. Однако и на этот раз собака не желала уходить от ели и, наученная горьким опытом, уже не давалась мне в руки.

«А вдруг в густых ветвях скрывается что-нибудь интересное?» — мелькнула у меня догадка. Я снял патронташ, отложил в сторону ружье, шарфом завязал шею, чтобы за воротник не насыпался снег, и полез на дерево. Недалеко от вершины ели я заметил что-то темное. Это оказалось гнездо белки. «Неужели там белка, а быть может?..» Мысль моя оборвалась на этом. Весь снег, скопившийся на гнезде, полетел мне в лицо. На одно мгновение совсем близко я увидел великолепную лесную куницу. Много лет прошло с того дня, но и сейчас я как будто вижу перед собой чудный светло-дымчатый мех зверька, яркое оранжевое пятно на горле и пушистый хвост. Быстро пробежав по ветви, куница перебралась на соседнюю ель, затем на другую и, не спускаясь на землю, пошла наутек. Следом за ней с лаем помчался Гаудик.

Пока я с весьма рискованной быстротой спустился, вернее скатился с ели на землю, одел патронташ и схватил ружье, куница успела уйти очень далеко. Все же, не теряя надежды, я бросился да где лаяла собака, но вскоре убедился, что догнать куницу не так то просто. Передвигаясь по деревьям, она часто меняла направление. Как только сбитая с толку собака несколько отставала, куница спускалась на землю, с большой быстротой пробежала значительное расстояние и, лишь достигнув участка крупного и густого леса, вновь взбиралась на дерево. В течение целого дня то по следу, то теряя его, пробродил я в поисках ценного зверя. Но кончился день, потемнел лес, напоминая, что пора прекратить охоту и выбираться к станции.

Хочется мне также рассказать читателям о жизни этих животных в неволе. Лесная куница с детства как-то особенно интересовала меня. Я перечитал все книги, где была описана жизнь зверька, и чем ближе знакомился с ней, тем больше мечтал достать живую лесную куницу. Когда наша семья переехала в Москву, я, наконец, смог это сделать. На добытых мной живых зверей и птиц я выменял самку лесной куницы в Московском зоопарке. День, когда это случилось, был памятным днем в моей жизни. Он начался для меня настоящим праздником, а закончился большим огорчением.

Это случилось в самом начале зимы. Полученная мной куница уже оделась в великолепный зимний мех и была замечательно привлекательна. Я принес клетку домой и выпустил из нее свою драгоценную пленницу в пустую просторную и светлую комнату. Из дров и ветвей здесь я соорудил искусственные деревья, а из ящика и еловой коры нечто вроде дупла.

Около получаса выпущенная куничка знакомилась с новым помещением. Мягкими, бесшумными прыжками она не спеша обежала комнату во всех направлениях, с какой-то особенной грацией и легкостью вскакивала на подоконники, на искусственные деревья, забралась в дупло и вновь спустилась на пол. Мне было ясно, что зверек, привыкший к другой обстановке, не находил себе места и, видимо, нервничал. Но, не зная в то время нрава куниц, я не мог предполагать, сколь велико это нервное напряжение. Счастливый, неподвижно сидел я в углу комнаты и, как зачарованный, следил за каждым движением красивого лесного хищника.

А в это время с куничкой творилось что-то неладное. Взобравшись на искусственное дупло, она вдруг как-то странно попятилась назад и оскалила острые зубы. Казалось, зверек пытается защититься от врага-невидимки. Еще мгновение, и, скатившись на пол, куничка забилась в страшных судорогах. Она извивалась, содрогалась всем телом и оскаленной пастью хватала воздух. Такое состояние продолжалось недолго. Конвульсии становились все реже и реже, потеряв силы, наконец, куничка затихла, в потухших глазах, как мне казалось тогда, угасала жизнь. Потрясенный случившимся и не зная, чем помочь бедной куничке, я ждал конца. Но это была не смерть, а сильный нервный припадок. Прошло минут пять. Измученный припадком зверек с трудом поднялся на ноги и неуверенной походкой скрылся в темный угол за поставленного дерева.

Сейчас, после того как у меня жили в неволе ласки, горностаи хорьки и куницы, мне хорошо известны эти припадки. Я не зная их происхождения и первоначальной причины, но знаю, что они обычно начинаются при сильном нервном потрясении. Если заболевшего зверька не изолировать от раздражающих внешних условий, припадки становятся чаще, сильнее и нередко ведут к гибели Интересно, что различные виды куньих в разной степени подвержены этому заболеванию. Чаще других от припадков погибают горностаи и ласки, очень часто и тяжело ими болеют все настоящие куницы, и, напротив, среди хорьков и перевязок, относящихся к тому же семейству, эта болезнь чрезвычайно редкое явление.

Куничка прожила у меня недолго. Вскоре припадки участились. Всякий незнакомый предмет, внесенный в комнату, где жила куничка, или незнакомый запах действовал на нервную систему больного животного и вызывал новый приступ. Не желая быть постоянным свидетелем этих мучений, я возвратил зверька зоопарку.

Прошло около года. Я достал другую куницу. На этот раз мне попал исключительно крупный и темный по окраске самец. Он, вероятно, происходил из тайги европейского севера, где обитают особенно крупные и темные куницы. Я назвал его Васькой. Вновь приобретенную куницу сначала я держал отдельно, в той же комнате, где жила первая, а позднее, когда Васька привык, предоставил ему полную свободу во всей квартире. Здесь он жил на правах домашней кошки. Однако я не привязался к Ваське. Среди окружавших его людей он жил своей собственной замкнутой жизнью, не терпел, когда на него обращали внимание, и каждого встречал сердитым ворчанием. Прожив в моей квартире около двух лет, Васька подох. Я снял с него шкурку и когда осмотрел череп, то понял, что зверь дожил до глубокой старости — сохранившиеся редкие зубы были стерты до самых корней.