Дуэль. Всемирная история - Ричард Хоптон

Основой для понимания психологии английского дуэлянта той эпохи служит так называемая концепция «трюма». Историк Т.Х. Уайт объяснял это следующим образом:

В восемнадцатом веке, но особенно во время регентства от благородного господина ожидали наличия у него «полного трюма». В смысл слова включалось понятие о некоторой обстоятельности, однако оно означало и то, что в двадцатом столетии стали называть «потрохами» (то есть смелостью/храбростью и т.п. — Пер.). Человек с «полным трюмом» не должен был терять голову в экстремальных ситуациях, в финансовом же смысле — скорее располагать капиталом, чем быть бесшабашным искателем приключений. В общем, «трюм» служил синонимом для храбрости, хладнокровия и солидности. Метафора выросла из сравнения с кораблем{414}.

«Трюм» представлял качество, достойное восхищения, которое, между прочим, все еще находило спрос и ценилось в определенных кругах партии консерваторов вплоть до 90-х гг. двадцатого века. Согласно Уайту, для джентльмена восемнадцатого столетия «дуэль являлась самой крайней проверкой его на наличие трюма». Иметь «полный трюм» означало иметь храбрость рискнуть жизнью прежде всего в вопросах чести. Надо было обладать хладнокровием — sang-froid, чтобы без дрожи стоять и смотреть в дуло пистолета оппонента, а также великодушием, чтобы, чувствуя, как уходит жизнь, похвалить поведение противника — сказать, что того не в чем упрекнуть. Именно о «полном трюме» говорил Хорас Уолпол, когда писал о Уильяме Чауорте, получившем рану «глубиной в четырнадцать дюймов» (35 см) на дуэли с Байроном, рассказывая, как тот, «когда его принесли в дом на улице Беркли, с великим самообладанием составил завещание и надиктовал бумагу, в которой отметил, что дуэль была честная, и скончался в девять утра»{415}.

Через пять лет Уолпол вновь вернулся к теме дуэли, на сей раз к встрече между лордом Джорджем Сэквиллом и полковником Джонстоном. Лорд Джордж снискал печальную репутацию «Минденского труса», поскольку считалось, что он не выполнил приказ в сражении при Миндене[59]. В итоге Джонстону удалось спровоцировать Сэквилла на вызов на дуэль. Уолпол описал событие в письме другу:

Лорд Джордж вел себя с чрезвычайным хладнокровием и невероятной отвагой. Каждый выстрелил из двух пистолетов, и лорд Джордж покачнулся было, когда Джонстон открыл огонь, но никто не пострадал. Так или иначе, кем бы ни был лорд Джордж Сэквилл [он сменил имя], лорд Джордж Джермен — герой{416}.

Какие бы ошибки ни совершил лорд Джордж в битве при Миндене, его поединок с Джонстоном однозначно показал наличие у Сэквилла «трюма».

Дуэли всегда особенно затрагивали армейские души, и период между вступлением на трон Георга III и 1850 г. вовсе не являлся исключением. И в самом-то деле, дуэли настолько распространились в среде военных, что армия (и в несколько меньшей степени флот) сделалась самым настоящим оплотом подобной практики. Она ни в коем случае не сократилась даже тогда, когда потеряла былую привлекательность в глазах штатских. Однако когда распространению традиции в армии в 1844 г. было сказано решительное нет, она быстро стушевалась и, что называется, ушла со сцены и там. Отношение армии к дуэлям на данном этапе важно потому, что вследствие длительного вооруженного конфликта — а более половины царствования Георга III Британия воевала — военные стали занимать особенно заметное положение в обществе — даже большее, чем ранее. Равно и большее количество людей, чем до того, оказались вовлечены в военную жизнь на протяжении Революционных (то есть связанных с Великой Французской революцией. — Пер.) и Наполеоновских войн. Создание местных сил самообороны, территориальных добровольческих частей, ополчений или так называемых фенсиблей привнесло армейский дух в округа. По мере роста числа полупрофессиональных офицеров увеличивалось и количество людей, считавших собственным долгом защищать честь на дуэлях.

Армейское руководство продолжало демонстрировать амбивалентное отношение к дуэлям. Поединки никто не исключал из списка действий, оценивавшихся как нарушение военной дисциплины, и в самом деле, вызов старшего по званию офицера однозначно считался проступком. Офицеров изгоняли из вооруженных сил приговорами трибуналов как за участие в дуэлях, так и за поведение, способное послужить поводом для поединка. В июле 1813 г. энсин Т.Р. Деланнуа из Королевского Пергширского полка милиции (ополчения) предстал перед военным трибуналом за «недостойное поведение, не совместимое со званием офицера» из-за того, что назвал трусом своего однополчанина, капитана Макдаффа. Интересно отметить в данном случае, что оба фигуранта по делу являлись офицерами местного ополчения. Точно так же и лейтенант Доминик Френч из 82-го пешего полка в 1811 г. попал под суд за «поведение, недостойное офицера и джентльмена, ввиду использования им оскорбительных и провокационных выражений в адрес помощника полкового врача Скотта с намерением подбить последнего к драке на дуэли». Френч обвинил Скотта во лжи, был признан виновным в этом и уволен со службы{417}.

И в то же самое время армия карала офицеров, не пожелавших или не выразивших готовности постоять за честь и репутацию — как личную, так и полка. Мы уже касались примеров офицеров, которые судились трибуналами именно в связи с такими причинами. В 1809 г. капитан Гриффин из 14-го пешего полка оказался перед трибуналом по обвинению в «скандальном и бесчестном поведении, не совместимом со званием офицера». Хотя в его случае эпизод кончился оправданием, сам по себе факт, что его вообще судили, заслуживает особого внимания{418}. Двойственность отношения армии к дуэли отмечалась и на самом высоком уровне. Не кто иной, как герцог Веллингтон — фельдмаршал и национальный герой, — бывший поборником строгой дисциплины, тем не менее, сам участвовал в дуэли (хотя и как частное лицо) и, по всей видимости, склонялся к попустительству практике.

В 1824 г. лорд Лондондерри дрался на дуэли с мистером Бэттьером, являвшимся младшим офицером 10-го гусарского полка, полковником которого был сам Лондондерри. Бэттьер счел себя оскорбленным лордом Лондондерри во время обеда в офицерской столовой. После оживленного обмена «любезностями» Бэттьер обвинил полковника во лжи, затем перевелся из полка. Сделав это, он немедленно вызвал Лондондерри на поединок. Оба обменялись выстрелами, но дело кончилось без крови. Интересна одна фраза из письма, написанного после дуэли в адрес Лондондерри Веллингтоном. Самую малость пожурив герцога, Веллингтон так высказался в отношении климата в полку Лондондерри: «Думаю, нет ничего невозможного, что у них [у 10-го гусарского] случится одна или две дуэли. Но я полагаю, никаких последствий быть не должно»{419}. Если так к дуэлям относился самый уважаемый из солдат Британии, к чему же удивляться факту процветания этой традиции в армии?

Дуэль, по меньшей мере, терпели в войсках, несмотря на вредное влияние, оказываемое явлением на дисциплину, вероятно, из-за того, что все же, как считалось, поединки способствовали воспитанию боевитости в офицерах. Так или иначе, особенно во время войны, дуэли между офицерами сокращали их число, что не могло не находить пагубного отражения на качестве ведения боевых действий. Продолжительная сага между генералом Донкином и адмиралом Хэллоуэллом, бравшая начало еще во время войны на Пиренейском полуострове, уже цитировалась тут как вполне показательный пример. Потенциально еще более серьезной следует считать размолвку между адмиралом лордом Сент-Винсентом и вице-адмиралом Ордом. Два этих весьма высокопоставленных и опытных офицера договорились о встрече 7 октября 1799 г.

Дуэль стала следствием решения лорда Сент-Винсента как главнокомандующего Средиземноморским флотом назначить Нельсона командовать эскадрой, отправленной в 1798 г. к берегам Египта, чтобы противодействовать экспедиционным силам Наполеона Бонапарта. Теперь-то мы, располагая преимуществом взгляда из будущего, знаем об оправданности данного шага: Нельсон нашел французов в Абукирском заливе и в столь же мастерски, сколь и отважно проведенном бою полностью разгромил вражеский флот. Однако, с точки зрения Орда, решение вручить эскадру Нельсону представлялось ошибочным: Орд, служивший в то время на Средиземноморском флоте, будучи старше Нельсона по званию, должен был, в соответствии с традициями, получить под начало ту эскадру, которую отдали Нельсону. Услышав о назначении Нельсона, Орд в раздражении написал первому лорду адмиралтейства: «Сэр Хорейшо [Горацио] Нельсон, который есть младший по званию офицер и лишь недавно прибыл из Англии, отправлен из состава флота, в котором мы служим… Не стану скрывать от вашего лордства того, как сильно я задет». В результате предпочтения, дальновидно оказанного Сент-Винсентом Нельсону, Орд упустил возможность покрыть свое имя славой. Орд вовсе не скрывал собственных чувств и мыслей и от Сент-Винсента, который — после довольно крупного разговора на повышенных тонах — отослал Орда обратно в Англию{420}. Мы, конечно же, так никогда и не узнаем, удалось бы Орду выполнить приказ, отданный не ему, а Нельсону, так же блестяще, как сделал это последний.