Голоса потерянных друзей - Лиза Уингейт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мэри-Эйнджел, должно быть, уже совсем большая. Она ведь всего на три года меня младше. Значит, сейчас ей пятнадцать. Возможно, она пошла в школу для цветных и научилась писать. Может, и ее объявление есть в одном из квадратиков на стене! Может, ее тут можно найти, а я об этом даже не знаю! Может, вся моя семья тоже здесь!
Это непременно надо выяснить! Узнать, что написано во всех до единого квадратиках!
— Прочитай мне все объявления, — прошу я Джуно-Джейн. — Я не могу отсюда уехать, не узнав, что тут написано. Я тоже потеряла всех близких. Когда янки приплыли по реке в своих канонерках, масса решил, что мы все на время спрячемся в Техасе, где и дождемся победы конфедератов. Но племянник хозяйки, Джеп Лоуч, выкрал некоторых из нас. И стал по пути распродавать — по одному или по двое. Из всех я одна сумела вернуться к Госсеттам. Я единственная добралась до техасского убежища вместе с семейством хозяина.
Нет, уезжать отсюда нельзя! Сегодня уж точно! Когда старуха с мальчишкой придут, я придумаю, что им сказать. Куда важнее прочесть все письма на стенах.
— А что написано в следующем? — спрашиваю я. Впервые в жизни во мне просыпается читательский голод, да такой сильный, будто он мучил меня еще с тех самых пор, как я была ребенком шести лет от роду. Я хочу разгадать все эти надписи и понять, какие люди и места за ними скрываются.
Джуно-Джейн зачитывает еще одно послание. А потом и другое, но я слышу уже не ее, а скрипучий голос старухи, разыскивающей свою мать, с которой ее разлучили, когда она была еще совсем малюткой, не старше Мэри-Эйнджел. Она по-прежнему несет эту боль в сердце, точно раны на теле. Они уже не кровоточат, но излечиться можно, лишь если вновь обретешь то, что у тебя отняли.
Я стою рядом с Джуно-Джейн и указываю ей то на один квадрат, то на другой, а потом и на третий, в самом углу.
Сестра, разлученная с братьями в Южной Каролине.
Мать, выносившая и родившая девятнадцать детей, которых у нее отбирали, всех до единого, как только малышам исполнялось четыре года.
Жена, ищущая своего супруга и сыновей.
Мать, разыскивающая сына, который вместе со своим юным хозяином отправился на войну и не вернулся.
Семья, потерявшая сына: он ушел воевать в составе «цветной» армии на стороне федеральных войск. О дальнейшей его судьбе ничего не известно: погиб ли он и похоронен в безымянной могиле на поле брани или здравствует и живет где-нибудь далеко, может, даже на Севере, а может, странствует по дорогам, не в силах оправиться от пережитого?
Я стою, гляжу на стену и считаю в уме квадратики. Сколько же тут людей… сколько имен…
Джуно-Джейн опускается на полную стопу и вытягивает руки по швам:
— Ты же сама говорила — надо нам поскорей уносить отсюда ноги, пока еще есть время. Лошади уже оседланы.
Я смотрю на мисси Лавинию: она лежит, съежившись, в дальнем углу комнаты, укутанная в лоскутное одеяло до самого горла, и глядит на радужные блики на фигурном оконном стекле.
— Если подождем денек, мисси, наверное, уже придет в себя, и с ней будет меньше мороки.
— Но ты боялась, как бы старуха, что приносит еду и одежду, ничего не заподозрила…
— Это я и без тебя помню! — резко обрываю я ее. — Но поразмыслив, я решила, что лучше все-таки поехать завтра.
Однако Джуно-Джейн продолжает спорить со мной, понимая, что ни о какой безопасности тут не может быть и речи.
— Ты избалованная маленькая девчонка! — наконец не выдерживаю я. — Неженка, которой уготовано быть до конца своих дней на содержании у мужчины! Да что ты вообще знаешь о том, что тут пишут? О той жизни, какой живу я и мне подобные? И каково это — тосковать по своим близким и не знать, живы они или умерли? Отыщете вы друг друга в этом огромном мире или нет?
Джуно-Джейн невдомек, что квадратики на газетной бумаге — все равно что загоны для рабов во дворе у торговца. Внутри каждого из них — история о человеке, проданном в чужие края.
— С тех пор как окончилась война, на плантации время от времени приходят чьи-нибудь родители. Они говорят: «Мы пришли за своими детьми. Отдайте их нам. Они теперь наши». Кто-то проходит через всю страну, чтобы только вернуть себе близких. После того как нам даровали свободу, никакие массы с их женами не в силах этому помешать. Но за мной так никто и не пришел. Я все жду, но никто не идет, а почему — я и сама не знаю. Может, это, — я показываю на газеты, — поможет понять, в чем тут дело. Я должна узнать правду, и пока не узнаю, никуда не поеду. Ни за что…
Но не успеваю я договорить, как Джуно-Джейн начинает срывать со стен газеты.
— Мы их возьмем с собой и будем читать по пути, — объявляет она и даже поднимает несколько обрывков с пола.
— Это же воровство! — возмущаюсь я. — Нельзя их забирать отсюда!
— Тогда я все это сожгу! — Джуно-Джейн кидается к печке — проворно, точно кошка, — и распахивает дверцу. — Сожгу — и всем спорам конец!
— Я тебе тогда руки твои костлявые повыдергиваю.
— Здешние прихожане уже их наверняка прочли, — говорит Джуно-Джейн, прижимая к себе ворох газетных листов. — А когда мы дочитаем, оставим там, где их еще не видели. Это же только на пользу, разве не так?
На это мне нечего возразить, да и, честно говоря, не хочется, и я соглашаюсь.
Когда утро уже в разгаре и старуха, наверное, уже нашла долларовую монетку из кошелька мисси — плату за постой в церкви… и за газеты, — мы успеваем отъехать на приличное расстояние от нашего
