Мастер-снайпер - Стивен Хантер

Еще было достаточно света, чтобы рассмотреть здания, лежащие внизу перед ним. Построенные пятьсот лет назад ярым иезуитом, здания были модернизированы и обнесены стеной в начале двадцатого столетия, когда ими завладел орден святой Терезы и превратил все это в монастырь. Все строение выглядело как тюрьма. Церковь, самое старое здание, была невыразительной, даже рядом нельзя поставить с Фрауэнкирхе в Мюнхене: там настоящий памятник папизма, а здесь утилитарное каменное здание с высокой крутой крышей, с двумя колокольнями, на куполах которых установлены маленькие мрачные кресты. Но Репп навел свой бинокль на другое, более крупное строение, жилое помещение ордена, выходившее во двор. В угасающем свете он терпеливо изучал здание, пока не обнаружил недалеко от главного входа с крылечком и импозантной аркой темную деревянную, надежно запертую дверь. Дети должны будут выскочить оттуда.

Их будет двадцать шесть, и ему надо поразить их всех: двадцать четыре, даже двадцать пять будет недостаточно. В рапорте СД говорится, что дети выходят во двор каждую ночь и играют там около сорока минут. Репп прикинул, что примерно в течение пяти секунд они все вместе будут находиться в убойной зоне, которая находится перед дверью, прежде чем рассеются по двору, что существенно затруднит его задачу. Он начнет стрелять, когда последний выйдет из дверей. Конечно, фантастическая задача, но с его — и «Вампира» — способностями вполне выполнимая.

А что, если выйдет двадцать семь целей, или двадцать восемь, или двадцать девять, вместе с монашкой, послушницей или обеими сразу, которые вздумают наблюдать за детьми? Это было вполне возможно, даже вероятно. В Берлине они на этот счет говорили с нотками вины в голосе и неопределенно. Возможно, даже рейхсфюрер, который миллионами посылал на смерть на Востоке, в отношении швейцарской монашки испытывал сомнения. Но они выбрали Реппа благодаря его воле и умению и предоставили ему самому принять это трудное решение. Если монашка должна умереть для того, чтобы сделать мир Judenrein, чистым от евреев, то так оно и будет. Он убьет всех, кого увидит в прицеле.

Когда последний луч света угас, Репп отложил в сторону бинокль, похлопал руками и плотнее запахнул куртку. Он замерз и боялся усталости, которая могла помешать ему. К тому же им владело странное беспокойство: все так просто, все детали оказались на своих местах. Репп был достаточно опытен, чтобы не доверять такой простоте. Он повернул руку и взглянул на часы. Почти девять.

Еще несколько часов.

Было почти девять часов. Пьяный лейтенант пытался что-то объяснить, но его слова то и дело утопали в икоте. Он принял Роджера за офицера и, кажется, думал, что чем больше он икает, тем больше неприятностей ему предстоит, и из-за этого икал еще больше.

— Перевозчик танков, сэр, э, он надорвал свой двигатель, стараясь вытащить его из грязи, э, или просто думал, что он сможет это сделать, сэр, э, он начал его разворачивать и соскочил с дороги...

Окончание сообщения утонуло в икоте.

Лейтенант пытался объяснить, почему грузовик с платформой, предназначенный для перевозки танков, лежит на боку поперек дороги в сверкании дюжины красных огоньков. Вокруг него собралась группа американцев, которым выпало дежурить в эту праздничную ночь, у кого-то из них была бутылка, и это означало, что сегодня ночью они своих обязанностей выполнять не будут.

Что-то подобное случалось на всем пути от самого Шлосс-Поммерсфельдена. Нюрнберг, мифический, как Камелот, все так же лежал где-то вдалеке, и, чтобы попасть туда, им надо было преодолеть еще больше всяких препятствий, чем они уже видели: пьяные радостные мужчины всех национальностей, дорожные аварии, ревущие гудки автомобилей, ослепительные вспышки, стрельба из ручного оружия. И женщины. В маленьком городке Форххайм (на солдатском жаргоне «Факхим»), через который им пришлось просто прорываться, закон о запрещении братания нарушался сплошь и рядом, и самыми ярыми его нарушителями оказались молодые офицеры. В основном это были ребята из колледжей, которых впереди не ждала военная карьера. Они превратили весь город в братскую попойку или студенческую вечеринку. Джип застрял на углу, в хвосте колонны сбившихся в кучу машин, и Литс, в дикой ярости ринувшийся вперед, чтобы выяснить причину затора, увидел две столкнувшиеся штабные машины, в каждой из которых на заднем сиденье горячо обнималась парочка, в то время как вокруг спорили и кричали военные полицейские. Литс вернулся обратно, и они развернулись, пытаясь найти обходной путь, но чуть было не оказались в реке под названием Регниц и чуть не заблудились, пока совершенно пьяный британский майор из гвардии подчеркнуто вежливо не указал им правильный путь.

— О господи, сколько же нам еще ждать, лейтенант? — спросил Литс, перегнувшись через Роджера.

Что-то в его голосе очень удивило юношу. Он сделал шаг назад и начал говорить, стараясь изобразить максимальную трезвость:

— Ремонтный автомобиль уже вышел из Нюрнберга, сэр.

— Господи, — с отвращением простонал Литс.

Он вылез из джипа и, оттолкнув лейтенанта, подошел к грузовику. Чертова штуковина застряла безнадежно, двойная задняя ось соскочила с дороги в кювет и зацепилась за его край, и, когда шофер пытался высвободить его, он просто сотрясал огромную платформу. Теперь все это выглядело как разводной мост на пересечении шоссе и полностью перегородило дорогу. Здесь требовался по меньшей мере тяжелый тягач, а то и вообще подъемный кран. Где-то впереди раздавалась громкая перебранка. Литс посмотрел в круг живого розового света фар и увидел двух стоящих друг перед другом мужчин. Они явно готовы были перейти к кулачным аргументам.

— Эй, что там происходит? — крикнул он.

— Этот гад поставил свою тачку посередине дороги и не хочет ее оттуда убирать, поэтому я сейчас уберу его самого, — объяснил один из них.

— Только попробуй, сосунок, — ответил другой.

— Кончайте это, черт подери, — приказал Литс.

— В этом «Факхиме» есть бабы, — сказал первый, — и я хочу сегодня поразвлечься.

— Ладно, — махнул рукой Литс.

— Эта чертова скотина со своим драным гру...

— Прекратите, я сказал! — рявкнул Литс.

— Капитан, — встрял Роджер.

— Замолчи, Роджер, иди к чертовой матери, с меня на сегодня довольно...

— Капитан, пусть он возьмет наш джип. А мы возьмем его машину. И все счастливы.

— Ты на какой машине? — спросил Литс у солдата.

— Штабной «форд», — мрачно ответил солдат. — Я водитель генерала Таплова. Но слушайте, я не позволю, чтобы с этой машиной что-нибудь случилось.

— Там, в этом «Факхиме», больше кисок, чем ты когда-либо видел за раз в одном месте, — уверенно сказал Роджер. — Некоторые немки так вообще ходят с голыми титьками.

— О господи, — ослабевшим голосом проговорил мужчина.

— Поспеши, а то сейчас все нарвемся на неприятности.

— С голыми титьками?

— Некоторые вообще без всего.

— О господи. На такое стоит посмотреть.

— Поспеши.

— Послушайте, но вы действительно ничего не сделаете с моей машиной?

— Знаешь аэропорт Гросройт в Нюрнберге?

— Ну конечно.

— Машина будет там. Все будет закрыто.

— Отлично, — согласился солдат, — отлично, отлично. — Тут его возбуждение несколько утихло. — Ух ты! Не видел, что вы офицер, сэр.

— Не бери в голову. Сегодня ночью единственное правило — это никаких правил.

— Так точно, сэр.

— Забирай майора и наше барахло, — сказал Литс Роджеру, который уже направился к джипу.

Две группы людей разошлись в тускнеющем свете фар. Один из пьяных солдат взглянул на трех проходящих мимо него мужчин с серьезными лицами, несущих свое автоматическое оружие с какой-то мрачной целеустремленностью.

— Господи, — сказал он, пораженный увиденным, — вы что, ребята, знаете, где еще идет война, или как?

Но ответа так и не получил.

Влезая в штабной «форд», Литс взглянул на свои часы. Он не хотел этого делать, но в эту ночь было много вещей, которых он не хотел делать и которые, он точно знал, ему все же придется сделать, и самое простое из них было посмотреть на часы.

Было почти десять часов.

Было почти одиннадцать часов. От длительного ожидания на холодных камнях Репп испытывал вялость. Все это время он, используя свою незаурядную способность к самоконтролю, полностью блокировал свой мозг, прогнал неприятные мысли, сомнения, укоры сожаления. Он положил свой мозг в огромное, холодное как смерть место, давая ему возможность очиститься в пустоте. Репп никогда с уверенностью не знал, что может произойти в этом похожем на транс состоянии и никогда не разговаривал об этом с другими. Он просто знал, что такое упражнение воли во многом идет ему на пользу, рождает ледяное, сверхъестественное спокойствие, которое является прочным фундаментом для хорошей стрельбы, для действительно фантастической стрельбы. Этому он научился в России.