Ладья света - Дмитрий Емец

Заметив, что Буслаев на него смотрит, юный страж приветливо помахал ему флейтой. Мефодий в ответ помахал ему спатой, но вышло несколько двусмысленно, и Меф сунул спату под мышку.

— Кто это?

— Bapcуc, друг Корнелия! — представила Дафна.

После такой характеристики Меф стал относиться к Bapcуcy несколько снисходительно.

— Такой же боец, как… э-э… Корнелий? — сказал Меф, ощутив запоздало смущение, потому что Корнелий… ну понятно что…

— Ты еще увидишь, какой он боец! Мы с ним вместе занимались у Шмыгалки! А уроки фехтования он брал у самого Троила! — в голосе Дафны появилась легкая обида.

— Он златокрылый?

— Нет. Он вечно в какие-то авантюры влипает, дуэли у него, истории всякие, а златокрылый — он должен быть… облико морале! Ну понимаешь! У него даже перья два раза темнели, как у меня, но потом как-то обходилось!

Мефодий ревниво покосился на Варсуса и спиной загородил от него Дафну. Ему показалось, что тот смотрит на нее слишком радостно. Видимо, чтобы Меф был абсолютно спокоен, на Дафну все должны были глядеть, как на пейзаж «Тошнотное утро в сером саду».

Чуть поодаль можно было углядеть и бонз мрака. Вот китайский страж Чан — мурлыкающий, чем-то крайне довольный. Глаз почти не видно — они прорезываются внезапно, как у кота, а потом столь же стремительно исчезают. Рядом жадно пьет из плетеной бутылки сын Большого Крокодила. С последнего раза шрамов у него стало как будто больше. Впрочем, кто их считает, эти шрамы? Вот Вильгельм Завоеватель, как всегда скучающий. Вид у Вильгельма победительный, на пальцах поблескивают перстни, в глазах небрежность успеха — но многих ли это обманет? Вон с какой насмешкой косится на него Чан! Ему-то известно, что год от года эйдосы, которые приносит английский отдел Лигулу, все гнилее и гнилее, и таким же пропорционально гнилым становится и отношение Лигула к Вильгельму.

Рядом с Вильгельмом толстенький Буонапарте, похожий на пингвинчика с новогодней открытки. Стоит и, мурлыча что-то ласковое, снимает у него с лацкана ниточки. А ведь когда-то даже на остров Эльба его Вильгельм ссылал! Но теперь все позабыто. Они друзья, но друзья с оговоркой, по формуле мрака «Пока выгода не разлучит нас!».

— Много сегодня всяких собралось! Дышат на меня, рукавами задевают! И нет бы кто значительный, а так, мелочь все… шушера… — процедил Вильгельм, движением породистого лица выражая крайнее презрение.

— Лигул намекнул, что на сей раз к Запретным Боям отнесется снисходительно. А вот что решил Троил… впрочем, здесь я не дерзаю! — отозвался Буонапарте, делая язвительный полупоклон, адресованный небу.

Вильгельм поморщился. Тонким хлыстиком щелкнул себя по сапогу, сбивая грязь.

— Большие надежды… хм… у всех большие надежды! — пробормотал он.

— Десять лет! — вздохнул Буонапарте. — Десять лет назад я выиграл на Запретных Боях много эйдосов!

— В то время несложно было выигрывать. Ставь на Арея, да и все! Главное было найти глупца, который поставит против! — отозвался Вильгельм.

У Буонапарте заалели щечки.

— Арей-то Арей! Но ведь выиграл же кто-то и на Буслаеве! В том бою, когда… И много! — завистливо пробурчал он, оглядываясь.

У проходящего мимо китайского стража Чана прорезались и сразу скромно исчезли глазки. Опустив голову, он шагнул туда, где вызывающе громко смеялись красивые отравительницы из свиты Буонапарте. Пытались обратить на себя внимание. И внимание на них обратили. Рыжебородый Барбаросса лениво повернулся, и у ближайшей отравительницы голова скатилась в болото. И лишь потом уже в руке у Барбароссы вспыхнул, исчезая, длинный двуручник. Все произошло так быстро, что никто из светлых вмешаться не успел. А спустя секунду Барбаросса вновь стоял с невинным видом, скрестив на груди огромные руки.

— Эй! Это была моя секретарша! — крикнул Буонапарте, подпрыгивая и приводя в волнообразное бултыхание свой животик.

— Так оставил бы ей эйдос! Тогда бы я ей ничего не сделал! — насмешливо прогудел Барбаросса. Он вечно насмехался над Буонапарте за его жадность, имеющую, впрочем, самые благообразные, самые бюргерские очертания.

Рядом с Аттилой и Тамерланом, надутыми и, как всегда, малоподвижными, Ирка увидела Мамзелькину. Аида Плаховна была одета, как тургеневская барышня. Такое же белое стремительное платье, платок, наброшенный на плечи. Коса в ее руке маскировалась под зонтик и лишь неизменный рюкзачок несколько не к месту болтался на плече.

Аидушка что-то прихлебывала из фляжки и изредка одобрительно похлопывала Тамерлана по плечу. Тамерлан в ответ на ее ласку пытался улыбнуться, но улыбка на его деревянном лице выглядела так, как если бы кто-то бил током труп.

Когда Барбаросса обезглавил отравительницу. Мамзелькиной пришлось ненадолго отлучиться, чем она была не очень довольна.

— Иди вон Варсуса заруби, герой! Хочешь, я его тебе вызову? — предложила она Барбароссе.

Германский страж с достоинством приосанился, так что казалось, он даст согласие, но почему-то так его и не дал, а, притворившись, что его позвали, торопливо нырнул в толпу. «Ого!» — подумал Меф.

Заметив Ирку, Мамзелькина перепорхнула к ней и одним быстрым, упреждающим движением зонта отогнала от нее Багрова:

— Ступай-ка, милый, подыши болотцем! А ты, милая, постой! Ты договор наш не забыла ли?

Ирка шарахнулась от Мамзелькиной, да так, что сбила с ног пожилого порученца мрака, в обязанности которого входило повсюду таскать с собой голову Вольтера, заставляя ее говорить колкости и скармливая ей мелкий мусор.

— Вижу, что не забыла! — сказала Аидушка одобрительно.

— И вы отладите косу… копье валькирий Брунгильде?

— Вот они, оговорочки по Фрейду! Не столько говорим, сколько проговариваемся! — зарумянилась Плаховна.

Стоявший рядом с Мамзелькиной Аттила выкатил глаза. Аида Плаховна немедленно спохватилась, что была слишком умна, засюсюкала и стала выяснять у Аттилы, знали ли гунны малиновое варенье и во что они его закатывали. В человеческие черепа?

— Так отдадите или нет? — спросила Ирка, прерывая этот цирк.

— Я свои обещания помню! Ты-то свою клятву не забудь! Ай!

Чьи-то зубы впились Аиде в пятку. Старушонка от неожиданности подскочила. Ирка увидела своего щенка, подкравшегося к Мамзелькиной со спины. Щенок рычал. Шерсть на нем стояла дыбом. Особенно смешно это выглядело на середине носа — получалась узкая полоска, где шерсть торчала щеточкой.

— Фу! — крикнула Ирка, топая ногой. — Фу!

Щенок не успокаивался, продолжая рычать на Мамзелькину. Аттила, которого Ирка считала ни на что не годным стариканом, вдруг быстро, как ласка, метнулся к щенку и придавил его коленями. В руках у Аттилы появился стилет. Раньше, чем Ирка успела схватить его за запястье, он нанес Щенку быстрый, без замаха удар. Он был направлен точно в сердце, но почему-то стилет безобидно скользнул по шерсти, оставив лишь алую полосу. Изумленный Аттила ослабил хватку. Щенок вывернулся, а в следующий миг страж, выронив стилет, уже тряс прокушенной рукой.