Под чужим знаменем - Игорь Болгарин

– А кто там начальником штаба? – спросил Фролов.

– Адмирал Немитц. Это меня и волнует. Не завел бы куда-нибудь.

– Немитц – не Сусанин.

Александр Васильевич Немитц, контр-адмирал сорока лет, в первые годы Советской власти командующий Черноморским флотом, был блестящим военным умом, к тому же отличался абсолютной честностью и верностью слову. Это Фролову было известно. Адмирал сможет проложить курс среди минных бандитских полей и ловушек и петлюровских конных эскадронов. К тому же больше года адмирал воевал на суше.

– Немитц вытянет, – сказал Фролов. – Если поможем. Он не подведет…

– Хорошо бы… – сжал губы Лацис. Не верил он адмиралам, но знал, что Фролов просто так человека не охарактеризует. Подумает.

Мартин Янович нервно подошел к окну, задумался. Затем повернулся к Фролову:

– Если бы знать, что известно Ковалевскому и какие у него планы?

– Вы думаете про Кольцова, Мартин Янович? – спросил Петр Тимофеевич.

– Да. Но дело тонкое. Не провалить бы Кольцова, а вместе с ним и Южную группу. На эстафету полагаться нельзя. Надо кому-то идти к Кольцову. Тому, кто ни под какой пыткой не выдаст.

Они помолчали. Фролов несколько раз взглянул на Красильникова, но тот, погруженный в раздумье, этого не заметил. Зато прекрасно понял смысл взгляда все замечающий Лацис. Он вопросительно взглянул на Фролова, подняв бровь, и получил утвердительный кивок.

– Да, единственный такой человек – Семен Алексеевич. И опыт, и кругозор, и ловкость.

– Я? – изумился бывший комендор. – Какой из меня разведчик?

Но Лацис мгновенно осознал все выгоды предложения Фролова.

– Речь идет не только об ответственном посыльном, – сказал он. – О помощнике Кольцову! О диспетчере, который будет связан, с одной стороны, с подпольем, с другой – с Кольцовым. Нужно проверять явки, следить за работой связников. Проверять их. И первое важное дело – сведения, касающиеся Южной группы.

– Ну, если дело идет о помощи товарищу Кольцову, – вздохнул Семен, понимая, что Мартин Янович уже все решил и возражать дело бесполезное.

– Семен! – Фролов положил белую тонкую руку на загорелое запястье Красильникова. – С кровью от сердца отрываю тебя. Вот я вернусь в строй – ты мне еще нужнее будешь, чем раньше, я же поотстал… Но там ты нужнее. Выучишь адреса явок как молитву.

– Ясно. Как молитву.

– Вот-вот. Уточни у Сазонова пароль. Если его еще не поменяли, он такой: «Скажите, не доводилось ли нам с вами встречаться в Ростове?» – «Ваше имя?» – «Я – человек без имени».

– Я – человек без имени! – медленно повторил Красильников последние слова пароля, словно пробуя их на слух, покачал головой. – Мудрено шибко! Как из книжки.

– Мудрено, зато надежно.

В эту минуту за дверью послышался шум, и в комнату в сопровождении нянечки ворвался врач – маленький, толстенький и воинственный старичок. Лациса врач знал, но, видимо, он никого не боялся, если осмелился сделать выговор председателю ВУЧК.

– У меня одно начальство, товарищ Лацис, – старик Гиппократ. На этой территории все подчиняются его предписаниям. Раненому уже пора отдыхать. Я отвечаю за его состояние.

Врачу пришлось подчиниться, разговор, в сущности, был окончен, все решили. Лацис был рад показать перед Фроловым и Красильниковым, что он, вопреки общему мнению, человек покладистый.

Прощаясь, Фролов задержал руку Красильникова в своих ладонях:

– Скажи, Семен, что с мальчишкой? Где он?

Красильников неуклюже заерзал на табурете.

– Виноваты, Петр Тимофеевич… Столько было хлопот с этим Сперанским и другими. Поначалу забыли про пацана… Потом всюду искал, даже по станциям и вокзалам, на пристани… Нету. Но я его разыщу!

Фролов вздохнул, стараясь не тревожить рану.

– Пропасть может в этой заварухе… А жалко. Забавный парнишка. С характером и с головой. Из него большой толк выйти может…

– Это смотря в чьи руки…

– То-то и оно.

– Не сомневайтесь, найду, – упрямо повторил Красильников. – Все хлопцы, какие его в лицо знают, ищут. Расспрашивают.

…Спускаясь по госпитальной лестнице, Красильников вдруг сказал Лацису:

– Видать, серьезный старик. Стро-огий.

– Кто?

– Ну, этот… как его… Гиперкат…

– Гиппократ.

– Во-во! Сколько раз в этом госпитале был, и сейчас, и когда Сазонова ранило, а встретить его ни разу не довелось.

– Не мудрено, – сказал Лацис серьезно. – Это греческий знаменитый врач и философ. Жил он более двух тысяч лет назад.

Красильников сначала обиделся, а потом рассмеялся.

– Поймали меня… – сказал он, по-детски вытирая нос. – Надо же! – И снова насупился. – Вот так и эти… беляки поймают, не дай Бог. На слове. Они все грамотные, языки знают, небось и по-гречески…

– Они образованные, а ты смекалист, – парировал Лацис. – Будете на равных.

Они сели в автомобиль, и шофер, с натугой покрутив рукоятку, заставил мотор зачихать, задергаться, и под облаком дыма, как под зонтиком, «бенц» покатил по улице.

…А немного времени спустя этот же двор пересек Юра. Вошел в вестибюль госпиталя. Около лестницы за столиком дежурила сестра, что-то записывала в журнал.

Юра громко кашлянул, чтобы обратить на себя внимание. Сестра подняла голову.

– Тебе что, мальчик? – строго спросила она.

– Извините, я хотел бы посетить товарища Фролова, – замялся перед этой казенной строгостью Юра.

– Его сегодня уже проведывали!..

– Но мне тоже нужно… – Он подумал и тихо, но твердо добавил: – Мне необходимо…

– Вы – родственник? Сын? – с любопытством разглядывая мальчика, допрашивала сестра.

– Нет. Но…

По лестнице спускался маленький толстенький и сердитый старичок в белом халате. Он сердито махал руками:

– Ступайте! Ступайте! Часы приема посетителей кончились! Сестра, в чем дело? Немедленно удалите посторонних!

Юра, вздохнув, направился к выходу. Но потом вернулся. Вынул из-за пояса книгу, положил ее перед сестрой:

– Пожалуйста, передайте эту книгу товарищу Фролову!

Сестра взяла книгу, пролистала ее, удивленно прочла название:

– «Граф Монте-Кристо»…

Юра вышел из ворот госпиталя, и город в сумерках показался ему чужим и неприветливым. С глухой обидой он думал о том, что остался совсем один, что нет у него в этом огромном городе человека, дома, крова, куда бы он мог сейчас пойти. Страх одиночества родил и окончательно укрепил в нем то решение, которое он принял.

Где-то был его отец… Путь к нему далек и труден. Но, отойдя от госпитальных ворот, он сделал первые шаги по этому пути.

Глава четырнадцатая

Допоздна засидевшись в кабинете, Щукин тщательно обдумывал полученное от Николая Николаевича донесение о провале Киевского центра. Неожиданно наступила для него полоса неудач – арест Загладина, теперь провал Киевского центра. Щукин был верен своей всегдашней привычке не преуменьшать масштабов случившегося, хотя Центр, он знал, не был могущественной организацией. Но он был его детищем, пусть и худосочным. Донесение вызвало в нем поначалу приступ слепого нервного гнева. Когда острота известия несколько притупилась, Щукин весь отдался напряженному анализу. Провал заговора подтвердил его предположение, что события в Киеве – не цепь случайностей, что скорее всего это хорошо продуманная и организованная операция чекистов. Но как они вышли на Центр? Где, с какой стороны организация оказалась уязвимой? Кто допустил ошибку? Сперанский? А может быть, Лебедев? О его судьбе Николай Николаевич ничего не сообщал. Неужели причина провала в Лебедеве? Нет, это маловероятно, Лебедев очень осторожный, опытный разведчик. Значит, он, Щукин, что-то не предусмотрел, позволил застать себя врасплох?