Царь Алексей Михайлович - Александр Боханов

В начале 40-х годов в Речи Посполитой был учинен очередной антирусский «династический проект»: откуда-то был вытащен очередной «претендент на Русский Престол», якобы сын «царя» Ажедмитрия I (†1606) и Марии Мнишек (1688–1614) «Иоанн Димитриевич». Потом выяснилось, что на самом деле он — сын мелкопоместного польского шляхтича Дмитрия Лубы, убитого в России то ли в 1611, то ли в 1612 году. Мальчик был крещен по католическому обряду и назван при крещении Ян-Фаустин. Этого самого Яна-Ивана опекали Король Сигизмунд III и литовский гетман Лев Сапега, что уже само по себе весьма показательно для оценки далеко идущих антирусских планов польских правящих кругов. После смерти Сигизмунда в 1632 году попечение над новым самозванцем перешло к его сыну, Королю Владиславу (1595–1648).

В 40-е годы в Москве уже знали, что в польских землях обретается новый самозванец. Это известие было принято со всей серьезностью; память о кровавой Смуте, вызванной воцарением Лжедмитрия в 1605 году, еще была слишком живой и болезненной. Русская сторона вела переговоры с поляками о выдаче «вора», но результатов не добилась. В Варшаве прекрасно понимали, какой козырь оказался у них на руках. Русские же так легко могут увлекаться какими-то героями, стоит только им заявить о своей царскородной «законности». Ведь убитый в 1606 году «Царь всея Руси Дмитрий Иоаннович» (Лжедмитрий) являлся, как считалось, сыном Иоанна Грозного, вступил в июне 1605 года на Престол по воле русских людей и был правителем миропомазанным. Неважно, что его потом разоблачили, свергли и убили; главное что его «сын» законный «преемник». Подобный персонаж мог сыграть важную роль в деле раскачивания внутренней ситуации в ненавидимой поляками Московии.

Однако с этой Московией полякам надо было считаться, надо было — воленс-ноленс — изыскивать некую форму сосуществования. Когда в 40-е годы начались русско-польские переговоры о размежевании пограничных территорий и установлении «сердечной дружбы» между Царем Михаилом Федоровичем и Королем Владиславом, то надобность в самозванце отпала. Мало того. Чтобы доказать свое искреннее расположение, пресловутый Иван Луба был включен в состав «великого польского посольства» под главенством Стемпковского, которое прибыло в Москву в ноябре 1644 года. Король особо гарантировал Царю, что Луба человек «безвредный» и Москве угрожать не может.

Русско-польские переговоры были длинными, сложными и продолжались до лета 1645 года, когда на Престол Государства Российского вступил Алексей Михайлович. Надо было решать, что делать дальше: пресловутого Яна-Ивана поляки не выдавали. А без этого «великое посольство» никак не могло покинуть Москву. В конце концов 26 июля в аудиенции, данной Стемпковскому, новый Царь заявил, что «хочет быть с Королем в крепкой братской дружбе, и любви, и в соединении» и разрешил Лубе покинуть Россию. Посол же дал гарантию, что он никогда «царским именем называться не станет». Дальнейшая судьба Яна-Ивана не совсем ясна; по некоторым данным он погиб во время восстания Богдана Хмельницкого в 1648 году…

Только стала затихать история с «Иоанном Дмитриевичем», как в Европе начала разыгрываться новая антирусская интермедия, еще с одним «претендентом» на Престол Государства Российского — самозваным сыном (по женской линии) Царя Василия Шуйского Тимофеем Дементьевичем Анкудиновым (1617–1654)[368]. На самом деле это — уроженец Вологды, сын стрельца, служивший в молодости в Вологде в качестве «пищика», а затем перебравшийся в Москву. Здесь он стал подьячим в приказе Новой Чети, где ему покровительствовал известный администратор и дипломат дьяк Иван Патрикеев. Украв казенные деньги, будущий «царский сын» осенью 1643 года сжег свой дом (вместе с собственной женой, собиравшейся его выдать) и бежал за границу; сначала на Украину, потом в Константинополь (Стамбул), а затем в Польшу.

На протяжении девяти лет (1644–1653) авантюрист ездил по Европе, сперва под именем «князя Великопермского», затем под именем «князя Иоанна Шуйского», всюду рассказывая о своем «происхождении» и прося материальной и политической помощи. Во время своих странствий принял Ислам; (после смерти обнаружилось, что он был обрезан). Заручался в разное время поддержкой Турецкого султана (1640–1648) Ибрагима I, польских магнатов, Шведской королевы Кристины (1626–1689). Опекателем шарлатана стал и Римский папа (1644–1655) Иннокентий X, для чего Анкудинов принял католичество. Всем самозванец предлагал в случае своего воцарения на Руси различные уступки и прибытки. Издавал указы, для которых изобрел особую печать.

В конце концов, эта самозваная нечисть, как и следовало ожидать, «угнездилась» в пределах польско-литовского государства — Речи Посполитой. Летом 1650 года, когда в Варшаве предполагался очередной тур мирных переговоров между Россией и Польшей, русская сторона включила в проект нового соглашения статью «про Тимошку Анкудинова». В тексте говорилось, что «Царь Василий Иванович» Шуйский «детей не имел», что Тимошка — «вор» и Государь Алексей Михайлович просит «Тимошку Анкудинова выдать, и отправит к Его царскому Величеству»[369]. Польская сторона, как было и в вышеназванном случае с самозванцем «Иоанном Дмитриевичем», авантюриста не выдала.

Беспорядки, вспыхнувшие в 1650 году в Пскове и Новгороде, вселили в самозванца Тимошку надежду, что позиции новой Династии ненадежны. Он добрался до Ревеля, откуда собирался «шпиговски или лазутчески» пересылать в Псков пропагандистские «грамотки». Однако волнения утихли, и в 1651 году самозванец переехал из Ревеля в Швецию, где опять переменил Веру, став «лютеранином»; затем жил в Нарве и Кенигсберге. В итоге проходимец был выдан Шлезвиг-Гольштейнским герцогом русскому правительству, изобличен как самозванец и казнен (четвертован) в Москве…

Царь детально был посвящен в указанные авантюрные антирусские истории, но главное внимание — военные баталии. О том, насколько детально Царь был осведомлен о состоянии дел на фронтах, свидетельствует сохранившееся его письмо А. С. Матвееву от января 1655 года. В начале того года польско-литовские войска под командованием гетмана Януша Радзивилла и гетмана Викентия Гонсевского (Госевского)[370] вторглись в очищенные от польско-литовского господства районы Белоруссии, освободили от осады Старый Быхов и заняли Копысь, Дубровну и Оршу.

«Подлинно Радзивилл да Гонсевский, — писал Самодержец, — пришли под Новой Быхов, а с ними пришли всякого чину 12 000 и обложили Новый Быхов, в двух и в трех верстах, а на приступ не смеют идти, а сперва языки говорили 100 000, а другие сказали 50 000, а третьи — 40 000, а четвертые — 24 000, да подлинно доведалися, что всякого человек 12 000, а с Золотаренком всего 6000 сидит, а запасу у него конского до масленицы, а своего до Пасхи, только им и тесноты, что дороги отняли, а стоят в деревнях. И он выходил на князя Несвицково[371] и его побил и обоз весь взял и опять возвратился в Быхов, а гонцы из Быхова с нужею приезжают к нам, а сказывают, что можно проезжать меж Аяцкова облеженья (окружения). Брата его Василия не пропустили в Быхов к нему, и он стоит в Стародубе, а с ним 10 000. И мы, Великий Государь, писали к нему, а велели идти к Могилеву и сходитца со стольниками нашими и воеводами, с князем Юрием Ивановичем Ромодановским и с Поклонским[372] и, сошедшись, за милостию Божиею, велели выручать его… А мы, Великий Государь, идем тоже, а не потому что Радзивилл гордитца пред Богом, а хочет взять Новой Быхов с Золотаренком да Могилев да Шклов и, взяв, идти к Москве. И то свинство есть, что пред Богом хвалится, а Король подлинно хотел посылать послов к нам, Великому Государю, да Радзивилл отговорил…».