Фарсаны - Cемен Слепынин

— Понимаю. Недоступная смертным тайна? Так? А чтобы докопаться до этой тайны, ученые готовы вас чуть ли не анатомировать. Шучу, шучу, — поспешил президент, заметив, что при слове “ученые” лицо посетителя исказилось, как от зубной боли. — Шучу. Они не такие уж изверги.

Жестом руки президент показал на кресло около стола.

— Присаживайтесь, синьор… Э-э… Извините, как вас именовать? Синьор…

— Иисус, — подсказал гость и сел в кресло.

— Хорошо, пусть будет синьор Иисус, — по лицу Луиджи Мелини скользнула мягкая, необидная улыбка. Усевшись по другую сторону стола, он продолжал: — Почему бы вам, синьор Иисус, и в самом деле не показаться ученым. Например, биологам и медикам.

Предложение “показаться” ученым, да к тому же медикам (может быть, даже психиатрам!), так подействовало на самолюбие Бога, так покоробило, что нижняя губа его вздрогнула и затрепетала.

— Уж не хотите ли… Не хотите ли сказать, что я не в себе? Так сказать, свихнувшийся мутант?

— Что вы, синьор Иисус! — вскочив на ноги, воскликнул президент.

Понимая, что допустил оплошность по отношению к чрезмерно обидчивому гостю, он сконфуженно засуетился, несколько раз прошелся вокруг стола. Затем, ласково и совершенно безбоязненно коснувшись плеча Бога, произнес:

— Извините, синьор Иисус. И как вы могли подумать такое?

“Скверный, однако, у меня характер, — кисло отметил про себя Иисус. — Я смутил и обидел такого приятного человека”.

Луиджи Мелини сел за стол.

— И как вы могли подумать такое? — продолжал он. — Я хотел лишь сказать, чтобы вы вошли в контакт…

Президент на секунду задумался, подыскивая вместо слова “ученые” другое, которое не так бы резало слух гостя.

— Чтобы вы подружились с людьми, познающими природный мир, — нашелся он. — В конце концов дадут же они когда-нибудь объяснение вашим чудесам.

— Какое объяснение? Материалистическое?

— Разумеется, — удивился президент. — Какое же еще? Ах, да! Извините. Забыл, что имею дело с представителем, так сказать…

— Трансценденции, — подсказал гость. — Овеществленным представителем нематериальной сущности, которую ваши люди, изучающие природный мир, — Иисус саркастически усмехнулся, — объявили несуществующей. Между тем это недоступное чувствам и научному познанию небытие есть высшее бытие, фундаментальная основа изменчивого, преходящего физического мира.

— Нечто подобное я уже слышал раньше, — проговорил хозяин кабинета. — Философская традиция, утверждающая приоритет духовного бытия, идет еще от Платона. Она, как ни странно, сильна и в наше время. Сам я не верю в вашу божественную трансценденцию. И если вы пришли в нашу страну вести религиозную пропаганду, то не могу сочувствовать вам.

— Запрет? — губы Иисуса вздрогнули.

— Нет, нет! Ни в коем случае. В этом отношении вы имеете полную свободу, как и любой гражданин, — поспешил президент успокоить гостя и с добродушной усмешкой продолжал: — К тому же, насколько понимаю, для Бога не существует запретов.

— Но я пришел вести не религиозную пропаганду. Жаль, что вы упрощенно понимаете мою миссию.

— Тогда не пойму, в чем цель вашего прихода. Нет, не ко мне, а вообще, — президент улыбнулся. — Цель, так сказать, вашего второго пришествия.

Иисус заговорил о том, что человечество подошло к роковой грани, когда оно или утратит свои высокие духовные качества, или создаст царство божье на Земле — тот самый “Золотой век”, о котором давно мечтало. Могущество науки и техники — вот та роковая грань.

— Как я заметил к своему прискорбию, научно-технический прогресс сопровождается механизацией и выхолащиванием внутренней жизни человека, утратой им высоких нравственный целей.

— Правильно заметили, — поддержал президент, с возрастающим любопытством поглядывая на гостя.

Далее Иисус обрушился на “цивилизацию сытости”. Последнее слово он произносил не иначе, как только брезгливо искривив губы. В его воображении неизменно вставал при этом образ Вилли Менка.

— Я пришел, чтобы выпрямить человека, вытащить его из уютненького болота сытости и комфорта, показать ему красоту и величие его же собственного, ныне растоптанного духа!

— Послушайте, синьор Иисус, — уставившись на гостя, произнес президент. — Да знаете ли, кто вы такой? Вы… Вы отчаянный безбожник!

Сначала Бог хотел обидеться. Но изумление президента было настолько неподдельным, а его слова показались такими неожиданными и забавными, что Иисус рассмеялся.

— Браво! — воскликнул он. — Просто восхитительно! Такого парадокса не ожидал даже от ученых.

— А никакого парадокса здесь нет. Вы высказываете подчас верные мысли. Они противоречат всем догмам церкви, которой нужны послушные люди с рабской психологией. Противоречат даже священному писанию, утверждающему, что блаженны нищие духом. Зародыш ваших верных мыслей содержится уже в проповеди. Ее вы произнесли еще в Гамбурге. Помните? Не случайно наиболее догадливые церковники всполошились и осторожно намекнули, что, возможно, на Землю сошел вовсе не Иисус, а этот… Э-э…

— Антихрист, — криво усмехнулся Иисус. — Не бойтесь произнести это слово при мне. Я уже начинаю привыкать.

“Какая странная загадка”, — размышлял Луиджи Мелини, поглядывая на гостя, на его обыкновенное лицо, на котором выделялись умные с грустинкой синие глаза и тонкие нервные губы.

— По-моему, синьор Иисус, — задумчиво произнес он, — вы похожи на одного литературного героя, благородного рыцаря…

— На Дон-Кихота? — догадался гость.

— Не совсем похожи, но что-то общее есть. Вы типичный либеральный буржуазный интеллигент, оторвавшийся от социальной действительности. Так сказать, просветитель, абстрактный гуманист. Проблема, волнующая вас, — растущая бездуховность. Так?

— Именно так. Я не против сытости. Но цивилизация изобилия и материального богатства порождает нищих духом.

— И вы хотите спасти человечество от бездуховности одним ударом? Путем реставрации обветшалой идеи Бога?

— Не совсем обветшало, — хмуро возразил гость.

— Послушайте, синьор Иисус. Это же наивно! Вы не разобрались в историческом аспекте проблемы бездуховности. Вы, по-моему, давно не бывали в России, пережившей семидесятилетний тягостный период диктатуры, нравственного и экономического унижения. А посмотрите, что там делается сейчас. Она вышла из полосы экономических неудач, духовного рабства и догоняет западные страны…

— В сытости, — криво усмехнувшись, добавил Иисус.