Андрей Сахаров. Наука и свобода - Геннадий Горелик

Оставшаяся в ФИАНе часть таммовской группы именовалась группой поддержки» и эффективно работала над задачами, которые возникали на Объекте. Особенно важной оказалась теория устойчивости, разработанная Беленьким и Фрадкиным и давшая метод поиска наилучших вариантов ядерных изделий.[202]

В то же время у фиановцев оставалась возможность заниматься чистой теоретической физикой. В результате, например, в 1950 году Гинзбург сделал свою самую известную работу по теории сверхпроводимости (за которую получил Нобелевскую премию 2003 года),[203] а Фрадкин сделал работы, о которых Сахаров сказал:

Из всей нашей компании Фрадкин единственный достиг того амплуа высокопрофессионального физика-теоретика «переднего края», о котором мы все мечтали.

У Сахарова на Объекте не было возможности заниматься чистой наукой. Слишком велик был груз задач, связанных с реализацией Слойки. Выяснилось, что свойства термоядерного изделия, как они выглядели в ФИАНе, — это лишь очень предварительные, во многом неверные соображения». Нелегко разглядеть в семечке свойства взрослого невиданного до тех пор растения, тем более что очень многое зависит от условий, в которых это растение выращивается, — в иных условиях оно может вообще погибнуть. Однако без зерна никакими агрономическими усилиями ничего не вырастишь.

Команде теоретиков во главе с Таммом и Сахаровым предстояло найти условия, в которых фиановское семя Слойки могло превратиться в чудовищной мощи термоядерный гриб. Это означало огромный объем расчетной и пересчетной работы. Надо было ставить задания экспериментаторам, затем результаты их измерений использовать в новых расчетах. А результат должен был быть совершенно определенный — в сантиметрах и граммах: сколько лития, сколько трития. То, чем занималась команда Тамма и Сахарова, было не теоретической физикой, а физикой технической, соединенной с вычислительной математикой.

Параллельно продолжалась работа над проектом Труба. Этой группой теоретиков руководил Зельдович, его заместителем был Давид Франк-Каменецкий.

Две эти группы, в обшей сложности около двадцати человек, несколько лет — до 1953 года — напряженно трудились, каждая над своим проектом. К ним на помошь — на Объект — прибыли сильнейшие теоретики Исаак Померанчук и Николай Боголюбов. В расчетных работах помогали несколько мощных групп в Москве и Ленинграде, две из которых возглавляли будущие нобелевские лауреаты Л.Д. Ландау и Л.В. Канторович.

Необходимость сложных математических вычислений объясняется попросту тем, что экспериментирование методом проб и ошибок практически исключалось. Атомная взрывчатка — слишком дорогая вещь, и слишком ее мало, чтобы расходовать на «ошибки». Именно необходимость сложных термоядерных расчетов стимулировала создание первых компьютеров. Но в СССР первые компьютерные расчеты начали делать только в 1954 году, а до того считали вручную — на арифмометрах. Многие десятки операторов-вычислителей — точнее сказать, вычислительниц — по инструкциям, которые им ни о чем не говорили, складывали и умножали непонятные числа, не ведая, что результат их Работы может ответить на вопрос, какой мощности будет термоядерный взрыв и произойдет ли он вообще. А физики и математики должны были придумать такие вычислительные схемы, которые дали бы надежный результат в обозримое время.

«Голь на выдумку хитра», — гласит русская пословица, и в соответствии с ней в СССР сумели вручную обсчитать свои первые термоядерные бомбы. Английский вариант этой пословицы звучит слабее: Necessity is the mother of invention («Необходимость — мать изобретения»), и, возможно, поэтому американцы откладывали настоящие расчеты до создания у них подходящего компьютера в 1952 году.

Но у людей, занимавшихся спецматематикой по заданиям Сахарова, возникали свои спецпроблемы.

Рассказывая о первых месяцах на Объекте, Сахаров упомянул математическую группу при теоротделе, которую

возглавлял Матес Менделевич Агрест, инвалид Отечественной войны, очень деловой и своеобразный человек. У него была огромная семья, занимавшая целый коттедж, я несколько раз бывал у него. Отец М.М. был высокий картинный старик, напоминавший мне Рембрандтовских евреев; он был глубоко верующим, как и М.М. <> Вскоре Агресту пришлось уехать с Объекта, якобы у него обнаружились какие-то родственники в Израиле; тогда всем нам (и мне) это казалось вполне уважительной причиной для увольнения; единственное, что я для него мог сделать, — это пустить его с семьей в мою пустовавшую квартиру, пока он не нашел себе нового места работы.

То, что у Сахарова поместилось всего в одном предложении, для Агреста было одним из наиболее драматических поворотов в жизни, и без того не скучной.[204]

На шесть лет старше Сахарова, он родился в Белоруссии, в семье учителя еврейской религиозной грамоты. В школу не ходил. Отец сам занимался с ним, а в 11 лет отправил его в религиозное еврейское училище. В 1930 году училище закрылось, и пятнадцатилетний знаток Торы и Талмуда отправился в Ленинград заниматься более советскими — светскими — науками. Особенно его влекла астрономия, но при всем его умственном развитии за пределами священных книг он был малограмотен. За несколько недель «прошел» пятилетку и поступил в ФЗУ — фабрично-заводское училище. Закончил его токарем 4-го разряда с семилетним образованием. За старшие классы подготовился самостоятельно и стал сдавать экзамены в университет. Успешно сдал экзамен по математике, но получил «двойку» по русскому языку — слишком уж орфография отличалась от древнееврейской и арамейской.

Однако с учетом способностей в точных науках его все же приняли в университет — как еврея, для которого русский язык неродной. То был 1933 год, до начала государственного антисемитизма оставалось еще лет десять.

Окончив университет, он поступил в аспирантуру по небесной механике, занимался кольцами Сатурна… Но началась война. Его мобилизовали в службу аэростатов заграждения. Там случилось ЧП, вину за которое возложили на него. Военный трибунал. Смертный приговор, замененный штрафным батальоном. Тяжелое ранение. Госпиталь. Инвалидность второй группы.

Капитан в отставке вернулся в Москву, в 1946-м защитил диссертацию и начал решать математические задачи для группы Зельдовича в Институте химфизики. В составе этой группы в 1948 году он оказался на Объекте и занимался расчетами специзделий до 13 января 1951 года, когда от него вдруг потребовали в 24 часа убраться с Объекта.