Побег аферистки - Любовь Овсянникова

— Кто была эта девушка? — спросил кто-то из соседей у Татьяны.

— Не знаю, пришла поздно вечером, сказала, что ей нужны какие-то редкие травы. Любовь Петровна уже отдыхала, поэтому я предложила ей остаться здесь на ночь.

Любовь Петровна, услышав те слова, облегченно вздохнула — не надо будет разбираться с поджогом, давать кому-то объяснение, кому-то предъявлять обвинение. Она мало верила в действенность следственных органов и вообще в справедливость судебной системы. Так для чего затеваться? Ее больше всего беспокоило состояние здоровья Игоря Свиридовича, получившего немалые ожоги и нуждающегося в серьезном лечении. Народных методов здесь было недостаточно.

Побеждая боль от полученных от бандитов травм, Любовь Петровна поднялась и начала оказывать мужу первую помощь, причем обрабатывала ожоги и делала перевязки довольно профессионально — конечно, целительница должна уметь оказывать первую помощь при несчастных случаях. Ничего странного.

На рассвете, когда пожарище, все-таки залитое водой, лишь кое-где дымило, приехал Григорий и отвез пострадавших в больницу.

5

Об отдыхе на море можно было забыть — Татьяну снова госпитализировали, только на этот раз с ожогами лица и конечностей. Григорий оставил своих подопечных, пострадавших на пожаре, в приемном отделении, где их оформляли в стационар, и поднялся в кабинет дежурного врача, производившим осмотр. Тот уже сидел в кресле и разговаривал по телефону, и, как понял Григорий, именно о только что поступивших пациентах. Увидев посетителя, врач завершил беседу и приветливо показал Григорию на кресло у стены.

— Ваша жена задержится у нас недели на две-три, а потом долечится дома, — сообщил он Григорию. — И будет как новенькая.

— У вас же нет ожогового отделения, — сказал Григорий. — Дайте направление в область.

— Мы ее у себя оставим. Не волнуйтесь, наших возможностей хватит, чтобы справиться с ее травмами. А вот вашего отца придется везти в область, здесь вы правы.

— Это не отец, — недовольно буркнул Григорий.

— Ну тесть, какая разница? Ему нужна будет пересадка кожи, а там это сделают лучше.

Григорий только засопел, не прибегая к деталям, что жена пострадала в доме абсолютно чужих людей. Зачем? Еще прицепятся с вопросами, чего она там была ночью.

— А с пожилой женщиной что? То есть…. — Григорий замешался, — которую звать Любовь Петровна.

— С ней все обстоит благополучно. Сейчас этой больной окажут помощь, обработают и перевяжут раны, и забирайте ее домой. Она, как говорится, отделалась испугом. Правда, где-то получила травмы, не типичные для пожара.

— Что за травмы?

— В основном счесанная кожа, ссадины, ушибы и синяки по телу.

— Как же не типичные? Падала, наверное, когда от огня убегала, — сказал Григорий.

— Кстати, здесь не было криминала?

— С чего вы взяли? — с убедительной искренностью посмотрел на врача Григорий, предупрежденный Татьяной, что о поджоге лучше помалкивать; а последние детали она ему вообще не успела рассказать.

— Да у нее синяки такие, вроде ее связывали веревками. Тут, — сказал врач, показывая на запястье, щиколотки и верхнюю часть туловища. — Кроме того, у нее есть рана на голове и отмечаются признаки сотрясения мозга.

— Так, — не зная, как реагировать на сказанное, протянул Григорий. — Безусловно, спасая мужа и имущество, она тащила на себе что-то тяжелое, наверное, и падала, ушибалась, царапала себя. Старая женщина, что вы хотите.

— Может, — согласился врач. — Но это все у нее заживет в домашних условиях. Здесь нужны только время и чуткий уход. Пусть недельки с две побольше спит, хорошо питается и гуляет на свежем воздухе.

В кабинет заглянула женщина в белом халате.

— Можно?

— Заходите, — разрешил врач и встал из-за стола, протягивая Григорию руку для прощания. — Извините, у нас здесь спешные дела. Еще вопросы есть?

— Есть, — заторопился Григорий. — Кто отвезет… Игоря Свиридовича в область?

— Как раз, когда вы зашли, я договаривался c ожоговым центром областной больницы. Они согласны его принять.

— Спасибо. А кто отвезет его?

— А, — врач ударил себя по лбу. — Мы, конечно. Извините, я не понял вопроса. Уже сегодня он будет там, вечером можете посетить его. До свидания.

Любовь Петровна сидела на лавочке у входа в больницу. Вид у нее был жалкий: прежде всего бросался в глаза накинутый поверх бинтов, намотанных вокруг головы, грязный от копоти платок; сравнительно чистая одежда была ужасно измята, на руках и ногах виднелись многочисленные бинты, пластыри и места, просто обработанные зеленкой, ступни ног — босые.

Честно говоря, Григория просто мало била жизнь, или полученные уроки не шли ему в прок. Вот вчера вечером рассказала Татьяна, что на них может быть осуществлено нападение, сказала, что готовится к отпору бандитам, а он слушал и не представлял, что это на самом деле может произойти. Будто она ему сказку читала. А когда увидел утром, что у них произошло, — растерялся, как последний слюнтяй. Сколько же еще можно его учить?

Или вот с Огневыми. Сам же сказал, что они ему нравятся, что он хотел бы им помочь, что беспокоится о них, так как они напоминают ему родителей, а когда случилось несчастье, — обо всем забыл. Хорошо, что хотя бы вспомнил теперь слова, сказанные недавно Татьяной: «Та поговорка, что человек должен родить ребенка, выстроить дом и посадить дерево, является неполной. А от этого усечения — почти аморальной». «Почему?» — спросил удивленный Григорий, который не привык подвергать сомнениям и обдумывать общеизвестные истины, ибо фактически не владел привычкой размышлять о жизни. «Потому что человек еще должен досмотреть своих родителей, и, может, это — первейшая и главнейшая обязанность, так как именно она делает его человеком». Да! И прибавила задумчиво: «А у меня родителей нет. Значит, мне суждено кого-то другого досмотреть. Так почему бы не их?». Он еще тогда радовался, что она решила пригласить Огневых пожить в ее доме. А теперь ни о чем не позаботился бы, если бы не увидел Любовь Петровну в таком плачевном состоянии. Ну куда она, выйдя отсюда, подалась бы, бедная? Ужас! Григория аж в пот бросило от собственного тупоумия.

— А чего мы загрустили? — обратился он к Любови Петровне на манер врача, касаясь ее руки. — Садитесь быстро в машину и поехали домой.

— Какой дом? — заплакала женщина. — Там даже сарая не осталось. Все сожгли, изверги. Даже мои травы. А я ж их так тщательно собирала и сушила, так старалась! Что же я теперь буду делать…

— Поехали, поехали! Забудьте о том селе. У нас, слава Бог, есть для вас запасной вариант. С сегодняшнего дня будете жить в Славгороде, в Танином доме. Мы с ней вам удобства там устроим. И будет все, как в лучших домах, — с легким сердцем говорил Григорий, радуясь, что у него такая замечательная жена и что он может выручить из беды таких прекрасных людей, как эти Огневы. — Сейчас мы заедем к нам, просмотрим всю одежду, что осталась от моих родителей. Может, вам что-то на первой поре подойдет, так возьмете. А потом все, что надо, наживем. К счастью, все живы остались. Это главное.

— Спасибо, — откликнулась женщина. — Мы в долгу не останемся. Мне бы только Игоря на ноги поставить. А там мы вас не будем стеснять.

— Даже не думайте об этом! Вот живите, как возле своих людей, и все. Да вам об этом лучше моя Татьяна объяснит. У нее целая теория есть о судьбе, человеческом назначении и все такое. Я в этих материях не разбираюсь. Но от себя мы вас никуда не отпустим. Это наше окончательное решение.

— А ты же чей будешь, Гриша? — вдруг спросила Любовь Петровна.

— Я? — Григорий из неожиданности оглянулся на собеседницу, что сидела сзади. — Моя фамилия Летюк, это отцова, а мамина девичья — Куропат.

— Летюк… — повторила Любовь Петровна. — Не знаю… Может, он нездешний?

— Ага, — Григорий улыбнулся. — Мама с ним познакомилась, когда он был солдатом срочной службы. Их присылали в наш колхоз на сбор урожая. А родом он с запада.

— А мама твоя в девичестве очень красивой была, веселой, подельчивой. Все возле дома новые сорта цветов разводила и с людьми семенами и корешками делилась. Тогда это здесь было новинкой, и все удивлялись, откуда оно у нее.

— Разве вы ее знали? Вы же приезжие.

— Нет, не знала, — уже суше ответила Любовь Петровна. — Люди рассказывали.

Раздел 8

1

Отцвел жасмин, а за ним и липа — отшумела мятущаяся пора, лето возмужало, загрустило, потемнело лицом и принялось выхаживать урожаи. Уже не бродил по миру пьянящий духовитый воздух и не будоражил души людей. Разве кто-то из них выбирался на выходные дни на природу, то там еще успевал подышать ароматом цветущих маслин — последним приветом весны. Успокоилось буйство благоухания, улеглось. А дальше оставалось утешаться только разнообразием тех звуков, которые тоже являются украшением природы: ночными криками коростеля, цокотом сороки, стонами филина, соловьиным пением и высвистами скворцов. И все — лето поворачивало к осени, начинало сокращать дни. Хотя солнце еще этому сопротивлялось и пекло невыносимо, но все чаще приходилось ему рано закатываться за горизонт и разгонять на рассвете все более густой мрак.