Опрокинутый рейд - Аскольд Шейкин

Оттуда же: «…ни в коем случае не покидать окопов даже для преследования противника, не говоря уж о бегстве из них. Ибо это, во-первых, совершенно бесполезно, а во-вторых, можеткончиться печально… Строго держаться правила, чтобы ружейный и пулеметный огонь по кавалерии открывался не далее как на 1000 шагов, и ружейный обязательно залповый в составе взвода, роты (залпы батальоном не практиковать — вредное предприятие, ибо огонь может перейти в одиночный, частый)».

В этом плане было предусмотрено, как вести себя в бою с мамонтовцами пехоте, артиллерии, кавалерии, инженерным частям, куда перебрасывать резервы в случае вражеского прорыва того или иного рубежа.

Именно его, Седякина, распоряжением были своевременно разрушены мосты через Дон. Только железнодорожный не стали взрывать, решили сберечь для себя.

Его же приказом 607-й, 608-й и 609-й полки бригады, батареи тяжелых и легких орудий, кавалерийский дивизион своевременно заняли намеченные позиции.

Потому-то и не удался первый натиск мамонтовского бронепоезда и пехоты.

Герой — это исключительный по своим доблестям человек. Седякин, что теперь с особенной ясностью видно, был, конечно, героем. В те дни ему только-только исполнилось двадцать шесть лет. Сын солдата, участник русско-германской войны, штабс-капитан, член большевистской партии с мая 1917 года, он уже в январе следующего года стал служить в Красной Армии. Сам формировал ее первые части.

Поразителен дальнейший послужной его список: военком Псковской стрелковой дивизии, командир бронепоезда на Восточном фронте, командир 1-го Курского пехотного полка, командир 2-й отдельной Курской бригады, помощник командующего группой войск Курского, а затем Донецкого направления, военный комиссар штаба Южного фронта, — этот путь был пройден им менее чем за два года. Взлет так взлет! И, наконец, именно он оказался командиром 3-й отдельной стрелковой бригады Воронежского укрепленного района, принявшей на себя основные — с запада и северо-запада — удары мамонтовцев, особая трудность отражения которых объяснялась тем, что тут направление вражеских атак и направление естественного пути бегства казаков на Дон, к родным куреням, совпадали.

Разного рода белогвардейские очевидцы впоследствии изощрялись.

«.. Подойдя к Дону, генерал Постовский, — на страницах „Донских областных ведомостей“ сообщал один из них, укрывшийся под псевдонимом „В. К-ий“, — приказал бронепоезду остаться у моста и оберегать его от взрыва, а казаков отвел в деревню Латная и выслал разъезды для отыскания места переправы.

В этой деревне, находившейся от Воронежа всего в 20 верстах, мы неожиданно нашли телефонную станцию, соединенную с Воронежем прямым проводом.

Когда об этом доложили генералу Постовскому, он немедленно отправился на станцию и приказал вызвать к телефону главного комиссара Воронежского укрепленного района.

— А кто его вызывает? — послышался вопрос.

— Это неважно, — ответил генерал Постовский.

Через несколько минут вновь задребезжал звонок и раздался „властный, с апломбом“ голос:

— У телефона товарищ комиссар Егоров. Кто меня вызывает?

— Генерал Постовский!

— Генерал? — с недоверием повторил „товарищ“ Егоров. — Какой генерал?

— Из корпуса генерала Мамонтова, — ответил генерал Постовский.

— Слушаю! — тон комиссарского голоса значительно понизился.

— Генерал Мамонтов приказал передать вам, что он во главе шестидесяти тысяч донских, кубанских и терских казаков при двенадцати батареях наступает на Воронеж и что во избежание напрасного кровопролития требует от вас немедленной сдачи города!

— Простите, ваше превосходительство, — залепетал комиссар, очевидно пораженный перечислением сил корпуса, — но я один не могу исполнить вашего приказания… Я должен созвать совет обороны.

— Как вам угодно! — ответил генерал Постовский. — Вместе с тем я по приказу генерала Мамонтова требую, чтобы к завтрашнему дню в городе были приготовлены квартиры и продовольствие для корпуса. За подчинение его приказу генерал Мамонтов дарует вам и всем остальным комиссарам жизнь. Вы получите возможность идти куда вздумается. В противном случае Воронеж будет подвергнут беспощадной бомбардировке, а все комиссары и жиды — перебиты! За это ручаюсь я — командир авангарда в двенадцать тысяч казаков.

Перепуганный комиссар клятвенно обещал созвать „Совет обороны“ и доложить ему о приказе.

Что происходило на заседании этого Совета, к сожалению, неизвестно, так как вслед за переговорами с „товарищем“ Егоровым генерал Постовский приказал порвать провод…»

Вот такое «свидетельство». Но ведь в архивах имеется точная запись этого телефонного разговора! Глубокой ночью с 8-го на 9-е сентября он действительно состоялся между комендантом Укрепленного района Еремеевым и Постовским, который почему-то начал с заявления, что сам он не просто генерал, но социал-революционер и притом «светлая славянская душа» и что «донцами взяты Тамбов, Козлов, Лебедянь, Боборыкино, Измалково, Елец, Касторная, Задонск, Землянск, Грязи, Усмань». «…Час падения близок, — объявил он, — и за ним последует созыв Учредительного собрания, и русский народ, освобожденный от вашего террора, призовет всех главных советских деятелей беспристрастному страшному для вас суду. Я по политическим воззрениям социал-революционер и прежде всего человек с чистой любящей все душой… Еще раз, как честный славянин, заявляю: иду на вы, предлагаю… разойтись или сдаться… Третий раз заявляю…»

Да был ли он трезв во время этого разговора?

К тому же ответ Постовский тогда получил. Его в телефонную трубку зачитал начальник штаба Укрепленного района Гайдученко-Гордон:

— «…Генералу Постовскому. Комендант Укрепленного района, уполномоченный Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Совета рабочих и крестьянских депутатов Константин Степанович Еремеев приказал на ваши гнусные угрозы разграблением и поголовным избиением ответить шестидюймовым снарядом».

После этого трубка замолчала.

Кто-то из генеральских адъютантов покрутил ручку аппарата. Тишина в трубке осталась прежней. Вмешался телефонист. Не помогло.

И тут за Доном ухнула шестидюймовая гаубица.

Но всего-то через минуты после еремеевского ответа! Постовского, как профессионального военного, это ошеломило: столь быстро команда дошла от Воронежа! И было у красных, у железнодорожного моста, тяжелое орудие! И прислуга его стояла наготове!

И, вопреки утверждению «В. К-го», Постовский затем отнюдь не приказал порвать провод, а переговорил по нему еще с неким белоказачьим агентом в Воронеже. Запись этой беседы, поразительной по высокомерию, цинизму и бессильной злобе, сделанная одним из красных телефонистов, слушавших ее по параллельному аппарату, тоже сохранилась в архивах.

Возчики перепрягали лошадей, поили, навешивали им на морды торбы с овсом. Полуденный привал. Его всегда заполняли одни и те же заботы.

Шорохов стоял у экипажа, оглядывался. Желтеющие ракиты, особенная прозрачность небесной сини. Какие все это знакомые признаки завершения лета! Ни на чем другом он не мог сосредоточиться. Что за несчастье: слабеет. А путь еще долог. И ничего нельзя изменить.

Скачущий вдоль вереницы неподвижных возов всадник на гнедой лошади осадил ее возле него:

— Здравствуйте! Как славно! Я не ошибся?

Этого человека Шорохов узнал с первого взгляда: хорунжий Павлуша! Такой же франтоватый, чистенький, как в пору пребывания в лесной деревушке.

Соскочив с лошади и держа ее под уздцы, Павлуша протянул узкую белую ладонь.

— Лихо ж вы, — сказал Шорохов. — А мы в обозе. Надоело — нет слов.

— Но вы знаете? Впереди, всего в версте или двух, штабная колонна дивизии, — Павлуша говорил с таким жаром, будто щедро одаривал этим Шорохова. — Везу донесение. Наш полк в арьергарде: прикрывает обоз. Длина его, скажу, не поверите: покуда доскачешь — проходит полдня. Ну да теперь мне осталось — пустяк. Но как ваша поездка? Все хорошо?

«Будет спрашивать про обещание взять в Англию», — подумал Шорохов и ответил, опережая этот вопрос:

— Лично у меня, как и было. Пока еще никаких изменений. У Николая Николаевича, насколько знаю, тоже.

Желания посвящать Павлушу во все перипетии их жизни он не испытывал, но и врать не хотел. Слишком беззащитным от беспредельной своей доверчивости был этот юноша.

Павлуша продолжал, взглядом указав на бесконечную череду телег:

— Здорово пообчистили большевиков! Только на охране обоза занято полторы тысячи казаков, а в корпусе и всего-то уже шесть тысяч, не больше. И знаете, некоторые казаки никаких командиров не признают. Сговариваются и со своими возами уходят на Дон. Возмутительно! И совершенно невозможно в армиях цивилизованных стран. А если генеральное сражение? Да что там! В полках, идущих от станции Грязи, вообще настроение — ни малейших задержек, никакого наступления на Воронеж. Так прямо и заявляют: «Лишь бы возы домой дотащить». Я от многих офицеров слышал: эти полки полностью небоеспособны. И что самое обидное: их лично Константин Константинович ведет, а все равно ничего нельзя с ними поделать. Ничем не заставишь. Ведь и сами командиры и все сотенные считают: никаких отклонений от прямой дороги на Дон. А уж рядовые казаки — те и подавно.