Средневековая андалусская проза - Абу Мухаммед Али Ибн Хазм

Потом обнаружил он, что и сам он владеет самостоятельной сущностью. Если бы возможно было разделить сущность семидесяти тысяч лиц, то она, сказали бы мы, была бы частицей этой сущности. И не будь эта сущность возникшей после своего небытия, то, сказали бы мы, она и есть сущность мира Бытия и Уничтожения. И если бы она не получила в собственное обладание его тела при его возникновении, то можно было бы сказать, что она не возникла.

Он видел на той же ступени другие сущности, подобные его, принадлежавшие телам, которые существовали, а потом исчезли, и телам, существовавшим одновременно с ним. Он видел их беспредельно множественными, если можно сказать, что они множественны, или всех их чем-то единым, если можно их назвать едиными. Он видел в своей сущности и в сущностях, находившихся на одной с ней ступени, такую беспредельную красоту, блеск и наслаждение, которых «око не видело, ухо не слышало и не представлялось сердцу смертного». И не смогут их описать даже люди, владеющие искусством описания, разумеют их только те, кто достиг и познал их.

Он видел много сущностей: нематериальных, похожих на зеркала заржавленные, покрытые грязью и повернутые сверх того спиной к зеркалам полированным, отражающим образ солнца, отвернувшиеся от них. Он увидел в этих сущностях такую мерзость и недостатки, о которых никогда он и не помышлял. Он нашел их в бесконечных страданиях и в непрекращающейся скорби, испытывающими муки и сжигаемыми огнем разлуки с Существом, необходимо сущим. Помимо этих мучимых сущностей, он видел сущности то появлявшиеся, то исчезавшие, то сгущавшиеся, то рассыпавшиеся. Он остановился, на них и внимательно их исследовал. И испытал он волнение огромное, увидав вещи великие, созидание в кипении и устройство поразительно искусное, соразмерность, соединение и разъединение.

Но недолгое время был он в таком состоянии. К нему вернулись чувства, и он пришел в себя от этого состояния, похожего на обморок. Ноги его скользнули с этой стоянки, пред ним предстал мир чувственный и скрылся мир божественный, так как соединение их в один и тот же момент невозможно. Ибо мир здешний, и мир будущий — как бы две жены: если ты удовлетворил одну, то разгневал другую.

Если ты скажешь: «Из того, что ты рассказал об этом созерцании, ясно, что отдельные сущности, раз они принадлежат телу, вечно существующему, но уничтожающемуся, вроде небесных сфер, также будут вечными, а если они принадлежат телу, идущему к уничтожению, вроде разумного животного, то и они также уничтожаются, исчезают, гибнут согласно с твоим примером об отражающих зеркалах. Ведь образ существует только, поскольку существует зеркало; если уничтожается зеркало, то и образ непременно гибнет и пропадает».

В таком случае я отвечу: «Как скоро забыл ты уговор и нарушил союз! Разве мы не предупреждали тебя, что арена объяснений тесна и слова обязательно впутают нечто не являющееся истиной. В такую недоверчивость ты был вовлечен только тем, что не видел различия между тем, что сравнивают, и тем, с чем сравнивают».

Но этого не следует делать и в обычных словопрениях, тем более это недопустимо здесь. Ведь и солнце и свет его, и образ и фигура его, и зеркала и образы, возникающие в них, — все это нечто неотделимое от тел, нечто существующее только через них и в них, нуждающееся поэтому в них для своего существования и уничтожающееся с их уничтожением.

Что же касается до сущности божественных и духов верховных, то все они непричастны к телам и ко всему, связанному с ними, совершенно свободны от них, так что у них нет никакой зависимости и никакой связи с телами. Для них безразличны гибель тел и их существование, бытие и небытие их. И единственная связь и зависимость существует у них только по отношению к сущности Единого, Истинного, Существа, необходимо сущего, который есть первый из них, есть начало и причина их, вызвавший их к существованию, тот, кто дает им длительное существование и поддерживает их вечным и бесконечным бытием.

Они не нуждаются в телах, но тела нуждаются в них. Если бы прекратилось их бытие, то перестали бы существовать и тела, ибо сущности эти суть начала их, как равно если бы можно было прекратиться сущности Единого, Истинного, Высочайшего, Чистого от такого предположения (нет Божества кроме него!), — то перестали бы существовать и все эти сущности, прекратилось бы существование тел, и совершенно погиб бы мир чувственный, и не осталось бы ничего существующего, так как все связано между собой.

Но мир чувственный хотя и следует за миром божественным наподобие его тени, в то время как мир божественный не зависим и свободен от него, однако невозможно признать прекращение бытия именно потому, что он следует за миром божественным и его расстройство может быть только изменением, но никогда не становится полным небытием. Об этом повествует и Книга Святая там, где она говорит, что горы задвижутся и сделаются подобными хлопьям шерсти, а люди — бабочками, что солнце и луна облекутся во мрак, и образуются моря «в тот день, когда земля превратится в нечто другое, чем земля, как равно и небеса».

Вот все те указания, которые я счел возможным дать тебе относительно того, что видел Хайй ибн Якзан на этой благородной стоянке. Не проси же прибавить слов к этому — это невозможно. Что же касается завершения его истории, то я тебе ее расскажу.

Вернувшись в мир чувственный после совершенного им странствования, он возымел отвращение к заботам здешней жизни, и влечение его к жизни дольней усилилось. И начал он искать возврата снова на эту стоянку такими же средствами, как и прежде, пока не достиг ее с меньшими усилиями, чем в первый раз. Пробыв на ней время более долгое, чем раньше, он снова вернулся в чувственный мир. Затем он задался целью опять приблизиться к ней, и теперь было это ему легче, чем в первый и второй раз, и оставался он на ней еще дольше. И не переставал он приходить на эту благородную стоянку, и все легче удавалось это ему, и все дольше оставался он на ней. Наконец достиг он того, что приходил на нее и уходил с нее, только когда хотел.

Он привязался к ней и покидал ее только в силу потребностей тела, которые он все ограничивал, пока не осталась только самая малая часть их[133]. Но он все желал, чтобы Господь, Великий и Славный, освободил его совершенно от тела, которое принуждает его покидать эту стоянку, дабы он мог вечно отдаваться своему наслаждению и избавиться от этих страданий, которые он встречал, расставаясь с ней и возвращаясь к телесным потребностям.

В таком положении он существовал до перехода за седьмую седьмицу своей жизни, то есть до пятидесяти лет. И вот тут он случайно сошелся с Асалем. История их сейчас будет рассказана, если то угодно Господу.

Рассказывают, что на остров, где по одной из двух различных версий родился Хайй ибн Якзан, переселилась одна из правоверных религиозных общин, заимствовавшая учение свое от некоего из древних пророков (да будут молитвы Аллаха над ними!). Эта община выражала все истинно существующее притчами, которые создавали отражение вещей и укрепляли их образы в душах, как это происходит на проповедях к простому народу[134]. Учение этой общины все распространялось по этому острову, усиливалось и обнаруживалось все более определенно, пока наконец не принял учения повелитель острова и не за ставил свой народ также принять его.

А на этом острове жили двое юношей из людей достойных, с благими стремлениями. Одного из них звали Аваль, а другого Саламан. Узнав про эту общину, они горячо приняли ее учение и стали следовать всем законам во всех делах своих, действуя в этом дружно. По временам они рассуждали о выражениях этого учения о Господе, Великом и Славном, об ангелах его, о воскресении из мертвых, награде и наказании.

Что касается Асаля, то он обладал большой способностью погружаться в сокровенное, схватывать духовное понятие и, склонностью к толкованию. Саламан же более держался ясного смысла и был очень далек от толкований, и остерегался самостоятельных трактовок и исследований. Оба они усердствовали во внешних обрядах, постоянно следя за собой и укрощая желания свои.

В этом законе были поучения, побуждавшие удаляться от мира и уединяться, указывавшие, что в этом лежит спасение и освобождение. Но были и другие поучения, склонявшие к общению и дружбе с людьми. Асаль почувствовал склонность к поискам уединения, и наставление об этом получило перевес у него, так как по своей природе он был склонен постоянно размышлять, толковать окружающее и погружаться в отвлеченные понятия. Наиболее благоприятную обстановку для этого ему удавалось найти в уединении.

Саламан же любил связь с обществом, и у него взяло перевес поучение, говорившее об этом, так как по природе он боялся размышлять и действовать самостоятельно. Связь с обществом была в его глазах средством, не быть искушенным, отстранить скверные мысли и убежищем от дьявольских наущений. Это разногласие во мнениях было причиной их отдаления друг от друга.