Инъекция страха - Александр Щёголев

Конец безумию…

Начался новый этап.

Во-первых, девочка Алиса посещала занятия логопеда, как и прежде. Никаких выяснений отношений между молодыми родителями и Ефимом Марковичем не состоялось, никаких скользких разговоров, развивающих его недавний телефонный монолог. Он повел себя так, словно ничего не произошло. Только уважения со стороны знаменитого педагога явно добавилось, по крайней мере, внешнего. Как всякий умный и порядочный человек, он признавал чужую силу в качестве решающего аргумента.

Монета продолжала храниться в земле, у могилы бабули.

Во-вторых, Андрею приспичило возобновить поиски справедливости. Но теперь он решил пойти обычной тропой – тропой цивилизованных людей. А именно: обратиться в соответствующие инстанции с жалобой. В конце концов, он гражданин, имеющий права! И какие бы обожравшиеся свиньи ни устроили себе лежбище в конфискованных у коммунистической партии дворцах, есть же на свете вещи, ради которых они обязаны поднять туши и пошевелить копытами!

Смешно… Было очень смешно – всем, кроме жертвы преступных экспериментов. Особенно смеялись в прокуратуре, в Главном управлении внутренних дел и в дежурной части службы безопасности. Впрочем, заявления у Андрея принимали – а куда товарищам было деться? Обещали разобраться и примерно наказать виновных, стараясь ржать не в лицо посетителю, а лишь когда он выйдет и закроет за собой дверь.

Андрей написал письмо в думскую Комиссию по безопасности, но ответа не дождался до сих пор. Сходил в Городское собрание – в комиссию по правам человека, но там активно готовились к грядущим выборам, хотя, надо признать, были очень, очень внимательны. Дошла очередь до общественных организаций. В Красном Кресте ему предложили бесплатную психиатрическую и наркологическую экспертизу, в «Международной амнистии» сочувственно сообщили, что этот случай не по их профилю, в Доме прав человека с энтузиазмом записали все его паспортные данные, заверили, что правительству будет заявлен решительный протест, и заявили, что давно пора положить конец бесконтрольному применению спецслужбами психо-фармакалогических веществ. В общем, Андрея либо не понимали (эндорфины, энкефалины, управление эндокринной системой – не каждый правозащитник с ходу вникнет), а чаще всего попросту не верили. Штаб-квартир организаций «Хельсинки уотч» и «Врачи без границ» он так и не нашел. В посольствах ему заученно объясняли, что прием заявлений на выезд временно прекращен. На радио и телевидении ему грубили. Правда, в одной из телепередач заинтересовались было, даже стали выспрашивать, какую фирму он представляет и зачем ему понадобилась столь необычная рекламная акция, но быстро разобрались, что человек рассуждает о психотронном оружии всерьез и надолго…

Конечно, как тут было поверить? Людей, подобных Андрею, которые ходят по инстанциям и жалуются, будто их психикой управляют, оказалось невероятно много! Причем, не менее половины ходоков утверждали, что они являются жертвами испытаний именно психотронного оружия. И все без исключения были агрессивными, шумными, сверхвозбужденными. Спецслужбы, оказывается, сверлят дырочки в стенах и каждую ночь пускают секретный газ, заставляющий мужей испытывать непреодолимую ненависть к женам. Иногда дырочку высверливают уже в голове, помещают внутрь микрофончик, заделывают обратно и подслушивают мысли. «Пострадавших» – немеряно. Попадались и более редкие варианты: шею одного бедолаги обвязали невидимым лучевым шнуром и водили, как на веревочке, заставляя передвигаться только по четным сторонам улиц. Кому смех, кому горе… Дело вовсе не в том, что было мало приятного попасть в компанию явно сдвинутых людей, одурманенных тем же телевизором и радио с их истеричными разоблачениями бывшего КГБ, а в том, что ситуация принципиально не позволяла добиться хоть какого-то результата. Бороться по-настоящему – значило стать одним из многочисленных психов.

Интересно, кстати, кто направляет в обществе кампанию по идиотизации наших представлений о спецслужбах? Не сами ли спецслужбы – чтобы воспитать армию шизофреников, способных дискредитировать любой реальный протест?

Тем не менее, нашелся журналист из некой газеты, который выслушал бредовую историю Андрея (без лишних подробностей, касающихся жены, мамы и папы) и даже захотел разобраться. Начал с того, что пришел в гости на пару со специалистом по поиску подслушивающей аппаратуры. Специалист принес с собой прибор, похожий на приемник из спортивной игры «охота на лис». Собственно, как объяснили Андрею, это и был приемник-индикатор, улавливающий излучение от элементов питания. К счастью или сожалению, засечь «пуговицы», «булавки» и прочую галантерею не удалось. На том помощь и закончилась: газетчик сказал, что при полном отсутствии каких-либо доказательств сделать ничего невозможно. Но отношений почему-то не прервал. Лишь когда Андрею шепнули (во время второго визита в редакцию), чтобы тот был поосторожнее, выяснились причины странной заинтересованности журналиста. Они со своим приятелем-специалистом на самом деле одержимы поисками тайников, оставшихся с царских времен, вот и пользуются любым предлогом для обследования квартир старого фонда, прощупывают стены квартир с помощью ультразвукового локатора, мечтая обнаружить скрытые пустоты… В результате Андрей стал скрываться и от этого психа, панически испугавшись раскрутки нового бреда.

Короче говоря, он недолго трепыхался, не упорствовал в поисках правды.

Тем более, что страх его остался. Страх жил собственной жизнью, мешая человеку спокойно выходить на улицу, заставляя вздрагивать на каждый телефонный звонок и яростно шипеть, обращаясь к жене: «Если там Саша, меня нет дома!» Друг детства больше не звонил и не приходил, но от этого почему-то не становилось легче. Образ Саши с пистолетом сделался навязчивым, вечным, преследующим и днем, и ночью. Продолжали сниться сны – одни и те же. Перед выстрелом человек неизменно просыпался и о чем-то думал, что-то мучительно решал для себя, но утром ничего такого не помнил. Продолжало висеть объявление на внутренней стороне входной двери, удивляя друзей и знакомых. Родственники, впрочем, привыкли. Лишь Зоя частенько взбрыкивала – и по поводу дурацкого объявления, и по поводу телефонной истерии, нагнетаемой мужем. Приходилось ругаться. Хотя понятно, что ей не очень-то нравилось существовать в условиях осажденной крепости. Страх не отпускал крепко схваченную жертву. Ни днем, ни ночью.

Изредка возвращался прежний вопрос: в чем цель эксперимента, зачем все это понадобилось?

Или, например, такой: что толкнуло Сашу поучаствовать в подлости? Детские комплексы – месть, самоутверждение, уверенность, что настал его день, его час? Или, может, достаточно было приказа, который он инициативно выполнил? И существовал ли этот приказ, трижды остановивший руку убийцы? Чего Саша боялся – ведь он боялся! – и до какой степени пьяный оперативник был искренен, в какой части он разыгрывал комедию, развлекался, а в какой – выпускал на волю накопившуюся дрянь?