Простаки за границей или Путь новых паломников - Марк Твен

Мы шли Геллеспонтом, а справа и слева высились береговые батареи и форты, над которыми развевался малиновый турецкий флаг с белым полумесяцем, из­редка мелькала деревушка или караван верблюдов; мы глядели на все это, пока не вошли в Мраморное море, но тут берега расступились, а затем и вовсе скрылись из виду, и мы опять засели за юкр и вист.

Ранним утром мы бросили якорь у входа в Золотой Рог. Лишь каких-нибудь три-четыре пассажира подня­лись, чтобы поглядеть на столицу Оттоманской Пор­ты. Уже миновали дни, когда мы в самые неурочные часы вскакивали с постели, чтобы поскорей полюбо­ваться на диковинные чужеземные города. Пассажиры уже по горло сыты всем этим. Окажись мы теперь в виду египетских пирамид, они и то не выйдут на палубу, пока не позавтракают.

Золотой Рог — это узкий залив, который отходит от Босфора (подобия широкой реки, соединяющей Мраморное море с Черным) и, изогнувшись, делит Константинополь пополам. Галата и Пера расположе­ны по одну сторону Босфора и Золотого Рога, а Стам­бул (древняя Византия) по другую. На противополож­ном берегу Босфора — Скутари и другие предместья Константинополя. В этом огромном городе миллион жителей, но улицы его так узки, так тесно жмутся друг к другу дома, что весь он лишь немногим больше половины Нью-Йорка. Нет города прекрасней, если смотреть на Константинополь с якорной стоянки или с Босфора, когда добрая миля отделяет вас от него. Дома теснятся у самого моря, взбираются на многочи­сленные холмы, ими усеяны все вершины; разбросан­ные повсюду сады, купола мечетей, несчетные минаре­ты сообщают столице ту причудливую красочность, полюбоваться которой мечтает каждый, читая описа­ния путешествий на Восток. Константинополь необы­чайно живописен.

Но кроме живописности, он не радует ничем. С той минуты, когда покидаешь корабль, и до самого воз­вращения не устаешь проклинать этот город. Лодка, на которой съезжаешь на берег, годится для чего угод­но, только не для этого. Она красиво, богато отделана, но никому не под силу искусно переправить ее через бурный поток, который устремляется в Босфор из Черного моря, и даже в тихих водах лишь немногие совладают с ней. Это длинная и легкая лодка (каик) с широкой кормой и носом, узким, словно лезвие ножа. Можно себе представить, как кипящее ключом течение подкидывает и вертит лодку с таким длинным узким носом. Эти каики обычно двухвесельные, иногда четырехвесельные, но всегда без руля. Ты хочешь выса­диться в определенном месте на берегу, но куда только тебя не заносит, пока ты наконец доберешься до него. Гребут то одним веслом, то другим и почти никогда — обоими сразу. Нетерпеливого человека такое плавание в неделю сведет с ума. А лодочники до того неловки, неумелы и бестолковы, что хуже и вообразить невоз­можно.

На берегу попадаешь — как бы это сказать — в са­мый настоящий цирк. Людей в узких улочках — как пчел в улье, и одеты они в такие чудовищные, ошелом­ляющие, несуразные, крикливые наряды, какие может измыслить разве что портной в белой горячке. В одеж­де здесь дают волю самой дикой фантазии, мирятся с самыми причудливыми нелепостями, не гнушаются самыми сверхъестественными отрепьями. Тут не встре­тишь и двух одинаково одетых людей. Это какой-то фантастический маскарад, на котором представлены поистине невообразимые костюмы, любой человечес­кий водоворот на любой улице просто оглушает кон­трастами. Некоторые почтенные старцы носят внуша­ющие благоговейный трепет тюрбаны, по большинст­во толпящихся всюду басурманов ходит в огненно-красных ермолках, которые здесь называют фесками. Все остальное в их костюмах никак не поддается опи­санию.

Здешние магазины — это просто-напросто курятни­ки, каморки, закутки, чуланчики — называйте их как угодно, и ютятся они в полуподвалах. В этих лавках турки сидят скрестив ноги, мастерят что-то, торгуют, курят свои длинные трубки и пахнут... пахнут турком. Этим все сказано. Перед лавками на узких улочках толпятся нищие, и они вечно клянчат, но никогда ничего не получают; вас обступают калеки, изуродо­ванные чуть ли не до потери человеческого образа; оборванцы погоняют тяжело нагруженных ослов; но­сильщики тащат на спине огромные, как дома, ящики с галантерейным товаром, разносчики вопят как одер­жимые, на все лады расхваливая свои яства — вино­град, горячую кукурузу, тыквенные семечки, — все что угодно; а под ногами у снующих толп мирным, безмя­тежным сном спокойно спят знаменитые константино­польские собаки; в толпе бесшумно проплывает стайка турчанок, закутанных с головы до пят в ниспадающие мягкими складками покрывала; видны лишь блестя­щие глаза под снежно-белой чадрой да смутно угады­ваются черты лица. Они скользят в отдалении, под сумрачными сводами Большого базара, наводя на мысль о закутанных в саван мертвецах, что восстали из могил, когда буря, гром и землетрясение обруши­лись на Голгофу в страшную ночь распятия Христа. На улицы Константинополя стоит поглядеть один раз в жизни — но не более.

Нам повстречался торговец гусями — он гнал це­лую сотню их через весь город на продажу. В руках он держал шест десяти футов длиной с крюком на конце; порою какой-нибудь гусь отбивался от стаи и, рас­топырив крылья и изо всех сил вытягивая шею, спешил завернуть за угол. Думаете, это тревожило хозяина? Ничуть не бывало. Он с неописуемым спокойствием поднимал свой шест, зацеплял крюком шею беглеца и в два счета водворял его на место. Этим шестом он правил гусями, как лодочник правит яликом. Через несколько часов на шумной и людной улице мы снова увидали этого продавца гусей: усевшись в углу, он крепко спал на солнышке, а гуси — одни расселись вокруг него, другие бродили по улице, то и дело увер­тываясь от пешеходов и ослов. Примерно через час мы снова прошли мимо него: он подсчитывал свой товар, проверяя, не отбился ли который-нибудь из гусей, не украден ли. Его способ подсчета был единственный в своем роде. Он протянул шест дюймах в восьми от каменной степы и заставил гусей проходить поодиноч­ке в образовавшийся коридор. Они проходили, а он считал их. Увильнуть было нельзя.

Если вы хотите увидеть карликов — нескольких карликов, просто из любопытства, — поезжайте в Ге­ную. Если пожелаете купить их оптом, для продажи в розницу, поезжайте в Милан. В Италии повсюду множество карликов, но, по-моему, самый большой урожай на них в Милане. Если бы вам вздумалось поглядеть на обычный, хорошо подобранный ассор­тимент калек, поезжайте в Неаполь или отправляйтесь путешествовать по Романье. Но если вам вздумается побывать на родине, в самом средоточии калек и уро­дов, отправляйтесь в Константинополь. Нищий, выс­тавляющий ступню, которая вся ссохлась в один чудо­вищный палец с бесформенным ногтем, в Неаполе становится богачом, а в Константинополе его попро­сту никто не заметит, и он умрет с голоду. Кто станет обращать внимание на подобные пустяки, когда на мостах Золотого Рога, у сточных канав Стамбула выс­тавляют напоказ свое безобразие целые толпы ред­костных уродов. Несчастный самозванец! Где ему тя­гаться с трехногой женщиной или с человеком, у кото­рого глаз посреди щеки? Не посрамит ли его человек, у которого пальцы на локте? Куда бы он спрятался, если б сюда пожаловал во всем своем величии карлик о семи пальцах на каждой руке, без верхней губы и без нижней челюсти! Алла Бисмилла![143] Калеки Европы — это чистый обман и мошенничество. Настоящие талан­ты расцветают пышным цветом лишь в закоулках Перы и Стамбула.

Трехногая женщина лежит на мосту, выставив на всеобщее обозрение свой основной капитал: каждому сразу бросается в глаза одна обыкновенная нога и две длинные, вывернутые, тонкие, точно руки, заканчива­ющиеся ступнями. Тут же человек без глаз, лицо сизо-багровое, словно засиженный мухами кусок мяса, в глубоких складках и бороздах, сморщенное, искрив­ленное, как обломок застывшей лавы; все черты так смяты и перекошены, что нарост, торчащий вместо носа, не отличишь от скул. Есть еще в Стамбуле человек с головой великана и невероятно длинным туловищем на коротеньких восьмидюймовых ножках со ступнями как охотничьи лыжи. Он не мог бы перед­вигаться, если бы вдобавок не опирался на руки, как на костыли, но и при этом он шатается и качается, будто его оседлал Колосс Родосский. Что и говорить, чтобы добывать пропитание в Константинополе, нищий дол­жен выставить напоказ что-нибудь из ряда вон выхо­дящее. Человека с сипим лицом, который только и мо­жет похвастать тем, что он пострадал при взрыве в шахте, здесь сочтут просто наглецом, а какому-нибудь солдату на костылях не подадут ни гроша.

Главная достопримечательность Константинопо­ля — мечеть св. Софии. Попав в город, надо первым делом получить фирман[144] султана и тут же бежать туда. Мы и побежали. Только вместо султанского фирмана каждый из нас предъявил при входе несколько фран­ков, что прекрасно его заменило.