Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья - Марк Еленин

Объявление:

«Генеральный консул СССР в Париже сим напоминает всем бывшим подданным Российском империи, проживающим во Франции, гражданским эмигрантам, бывшим военнопленным, солдатам бывшего экспедиционного корпуса, солдатам бывших белых армий и матросам бизертского флота, что желающие приобрести права граждан СССР должны подать об этом письменное заявление в Генеральное Консульство. Началом этой регистрации считать 20.11.1925 года. Регистрация производится в Генеральном Консульстве по вторникам, средам и пятницам с 10 до 1 часу, по субботам от 1 часу до 4 вечера.

Генеральный консул О. X. Ауссем».

Объявление

«Сегодня, 12 июля, в 2.30 после полудня возле Снсиэте Савант, рю Дантон (метро Одеон) состоится перед отправкой на родину первого эшелона общее собрание «Союза возвращения на родину».

Доклад Правления.

После собрания будут демонстрировать фильмы «Кремль и жизнь в нем» и «Жизнь Советского Союза».

Собрание приглашает г-на Милюкова посетить это заседание и разъяснить свои доводы невозвращения. Ему гарантирована полная безопасность и свобода слова».

Подписное обязательство (образец)

«Я, нижеподписавшийся... уроженец... принят постановлением Президиума Центрального Исполнительного Комитета СССР в число граждан СССР и обязуюсь уважать и защищать от всяких посягательств Конституцию и государственный строй СССР».

Подпись[42]

2

Положение русской эмиграции, сложившееся после провозглашения Кирилла императором, не могло удовлетворить большую часть монархистов и в первую очередь — самого Николая Николаевича. Казалось, все он делал правильно — не кричал, не суетился, жену в заморские страны не гонял, с политическими заявлениями, несмотря на давление «слева» и «справа», не торопился. И упустил момент, упустил. Он проигрывал по всем статьям. Не мог и не хотел с этим мириться — искал выхода. Его советники подсказывали: нужен новый «всемирный русский съезд», объединяющий эмиграцию, рассеянную по миру, — первое. Провозглашающий Николая Николаевича ее верховным вождем, — второе. Николай Николаевич подумал, порассуждал сам с собой и с ближайшими советниками и, наконец, дал «добро». Пусть будет съезд, пусть будет широкое объявление его «вождем национального фронта», призванным возглавить борьбу с большевизмом и III Интернационалом. Пусть. Он готов! Он возглавит. Пора.

Первой об опасности узнала — от верных людей в стане Николая Николаевича — Виктория Федоровна. Безрезультатная поездка в САСШ не прошла даром, многому ее научила. «Нынче ветер дует явно не в наши паруса! — внушала она императору, упивающемуся атрибутами своей иллюзорной власти. — Если съезд пройдет под водительством клевретов «дяди Николаши», возникнет двоевластие. Надо что-то решать», — наставляла она мужа. Кирилл I хмыкал, отмахивался: «Пока эти рамолики столкуются, чтобы сесть за один стол, и заговорят на одном языке, я на своем авто успею объехать земной шар по экватору». — «И не один, конечно?» — язвила Виктория Федоровна. — Необходим, как минимум, еще один спортсмен, не так ли?» Кирилл щурился: умная жена, ничего не поделаешь, ей бы впору разведку возглавить...

Итак, съезд! Объединение всех сил эмиграции! Создан оргкомитет, состоящий почти из ста представителей монархических групп, Национального комитета и Торгово-промышленного комитета. 1 апреля 1926 года французская газета «Тан» сообщила, что через неделю начинаются заседания «всемирного русского съезда». Многие и в Париже, и за рубежом восприняли это как не очень удачную первоапрельскую шутку. Трезвомыслящие и скептики утверждали: депутаты переругаются в первый же день работы (хорошо, если не подерутся!). На этом съезд и кончится... банкетами разных групп в разных ресторанах.

Раздоры начались уже на заседаниях оргкомитета. Несмотря на все предварительные заявления о намерении спокойно выяснить отношения, инициаторы созыва антибольшевистского форума кинулись в борьбу за места на съезде. Левые, часть умеренных, казачьи организации критиковали систему выборов, которая давала полное главенство правым. Те навязывали свою волю съезду, чтобы стать у кормила власти во главе с великим князем Николаем, подчинив себе армию и рядовую эмиграцию.

Канцелярия его императорского величества Кирилла 1 выступила с резким заявлением: «...Инициаторы и вдохновители съезда под маской патриотизма проводят цели, гибельные для дела возрождения России, клонящиеся к замене принципа законности политиканством частью злонамеренных, частью близоруких партийных вождей». Кирилловцам запрещалось участвовать в заседаниях съезда. Его императорское величество выражал уверенность, что резолюции так называемого «съезда» будут иметь самое отрицательное значение, голосование будет подтасовано, цели — самые раскольнические.

И все же съезд открылся. 4 апреля 1926 года в фешенебельных банкетных залах отеля «Мажестик» близ Триумфальной арки собралось 425 делегатов из 26 стран. Заседание открыл молебном митрополит Антоний, приехавший из Югославии. Первый спор съезда — кому служить молебен. Второй спор — кому председательствовать? «Маркову!» — кричали одни. «Струве!» — возражали другие. Бывший легальный марксист, кадет, врангелевский министр иностранных дел и монархист Петр Бернгардович Струве получил 232 голоса «за» и 193 — «против». Стихийно возникли разногласия по поводу последовательности и порядка выступлений. Петь или не петь предложенный Марковым гимн «Боже, царя храни»? И не было им числа — спорам по любому поводу.

Съезд приветствовали представители организаций эмигрантов — зачастую никому не известные группы, состоявшие из пяти — десяти человек. Устроители ждали представителей правительства Бриана. Их не было. Некий Жан Эрлиш, объявленный политическим деятелем, уполномочивший себя выступать от имени «прекрасной Франции», оказывается выходцем из России. Случился скандал. Стало известно и другое: в это время на Кэ д’Орсэ французская правительственная делегация вела переговоры с большевиками (вот оно, двуличие европейцев!) о развитии торговли и укреплении экономических отношений. Делегаты съезда требовали послать протест Бриану. Но и тут голоса разделились: кто из французских торгашей обратит внимание на подобные протесты, когда речь идет о миллионных сделках!

Новые бурные дебаты — династический вопрос. И снова никакого решения. Он передан для рассмотрения специальной комиссии под председательством Трепова. При определении симпатий к «императору» или к верховному «вождю» Николаю Николаевичу съезд тоже не проявил единодушия, хотя, как казалось, большинство его делегатов принадлежали к «николаевцам».

Особо выделяли вопрос об отношении к русской армии. Монархисты требовали провозглашения русскими воинскими контингентами монархических лозунгов. Врангель продолжал отстаивать аполитичность своей армии. Большинство его друзей и недругов считало: Врангель нерасчетливо поторопился с подобным заявлением. Остаться между Сциллой и Харибдой (имелось в виду — между Кириллом и Николаем Николаевичем) не лучший выход: неизвестно, куда понесет и куда вынесет история. В любом случае мог бы и подождать, отмолчаться. Съезд постановил: обязательность проведения монархической пропаганды в армии, необходимость всемерной поддержки монархических организаций, долженствующих стать ядром будущих воинских формирований.

...Выступающие сменяли один другого. На следующий день для делегатов в Булони был устроен роскошный обед. Но и во время пиршества не смолкали споры: ничто не могло остановить политиканов.

К Николаю Николаевичу в Шуаньи была послана делегация. Собственно, без особых полномочий, просто приветствовать великого князя и выразить надежду на иные времена. Николая Романова посещали и дальновидные делегаты-одиночки — выразить верноподданнические чувства. Великому князю пришлось воспользоваться для ответа газетой «Возрождение» — носительницей духа борьбы и возрождения былой России, издаваемой на средства известного нефтепромышленника Гукасова. Николай Николаевич сдержанно, чисто по-монарши писал, что высоко ценит «засвидетельствованную съездом готовность зарубежных сынов России содействовать моим начинаниям по спасению Родины». Нерешительность рождала стремление изъясняться неясно. Великий князь призывал делегатов съезда не предрешать будущей судьбы своей многострадальной страны, полагая, что дело русского народа самому установить образ жизни — «основы для бытия и устроения». О статье для «Возрождения» не знали даже в ближайшем окружении «хозяина Шуаньи». Он ни с кем не посоветовался, никого не поставил в известность.

Сторонники великого князя, стихийно собравшиеся тем же вечером, единодушно оценили эту статью как упущенный шанс в борьбе с узурпатором Кириллом, сильно осложнившим положение сторонников Николая Николаевича. «Я прошу прощения за дерзость, ваше высочество, — с трудом сдерживал себя генерал Лукомский. — Но ваше слово в этом бульварном листе буквально подрезало нам крылья!» Ему вторил князь Белопольский: «Да, да, именно, ваше императорское величество! Я согласен с генералом. Вы не вполне доверяете нам, своим верным слугам. Приходится скорбеть об этом». — «Ничего не потеряно, господа, — отмахивался Николай Николаевич. — Я так решил и сделал исключительно ради блага России. Это окажет положительное влияние на умы и охладит противников. Если вообще не выбьет их из седла». И каждый из сидевших в кабинете подумал о великом князе: он сдался, не хочет бороться, он устал...