Не выпускайте чудовищ из шкафа - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И указал.
Так и есть. Темная полоса была видна. Как будто кто-то поскользнулся. И устоял.
А вон еще одна, правда малозаметная.
Тварь взвыла, подзывая к себе. И Бекшеев, приняв мою руку, сполз с камней.
– Вот если бы вы свалились, а? – не удержалась я. – Мне бы Одинцов чайной ложкой мозг выел. Нотациями приправляя.
– Так бы испереживался?
– А то… Он вон отдел готовит, вас готовит. – Бекшеев посмотрел на меня с явным сомнением. – Ну вы же не настолько наивны, чтобы полагать, будто вас и вправду оставят в нашей дыре? Это так, опыту набраться. Здоровье укрепить. А там…
Я хлопнула себя по бокам. Становилось прохладно. И небо потемнело. Давешние тучи налились характерной синевой, стало быть, скоро снег посыплет. И не такой мелкий, как обычно.
Погода… Надо было прогноз узнать.
Что-то рано темнеть начинает. Плохая примета. Очень.
– Времени мало. Надо вернуться, пока не накрыло.
Погода на Дальнем в целом гадостная, но ровная, хотя порой случается вот. И чую, случится. С нашей-то удачей.
Псица сидела на горке камней и поскуливала.
С виду обычная… Нет, не обычная.
– Погодите. – Бекшеев выставил руку. – Вы могли бы…
– Отойди, – велела я, хотя можно было бы вслух и не произносить.
Зверь отступил, правда недалеко, не желая расставаться со следом.
А вот Бекшеев смотрел.
Опять.
И сосуды эти. И глаза бегающие. И лицо, мышцы которого вдруг ослабели. А если и вправду удар? Шутки шутками, но…
Вдох.
Выдох.
– И здесь не так. Не соответствует… – выдавил он.
А я протянула флягу, которую мне Отуля всучила. С травами. И он принял. Сделал глоток.
– Показывай. – Флягу я оставила Бекшееву.
Псица тявкнула.
Мхи.
Земля.
Камни. И снова мхи. Кровь? Впиталась. Смылась. И прошла сквозь песок. А вот камни – это другое, на камнях задержалась.
– Кровь, – сказала я, и Бекшеев поспешил.
А хромать стал сильнее.
Порыв ветра налетел с берега, пронизывая насквозь и плотную куртку, и свитер.
– Это не его кровь. – Он опустился на колени, отложив трость. – Смотрите, здесь. И здесь тоже. И крови много. Должно быть. Основная масса просочилась, смылась, но… если сломали шею, то много крови не будет.
Камни пористые. И кое-что впиталось.
Я подняла один. Подумала, взяла и второй. Может, получится группу определить. Но что-то мне подсказывает, что это кровь все той же женщины.
Которую здесь убили?
А Миха увидел?
Нет, тогда бы он не подошел… Или, наоборот, подошел бы? Если бы увидел, что женщине плохо? Если бы решил, что помощь нужна. Он ведь был славным парнем.
– И вот еще, – Бекшеев сгреб в платок горсть земли, – тоже надо. На всякий случай. Но… но если здесь были еще люди, ваша… собака, она может взять их след?
Я посмотрела на псицу.
Она на меня.
И… Мрак понимал лучше. Не сразу, нет. Связь ведь возникает слабой, это потом она уже и крепнет, и развивается, позволяя прорастать друг в друга.
Но она поняла. Кажется.
Подошла к пятну.
Ткнулась в кровь. Вздохнула.
Закружилась на месте, что-то бормоча на своем, на собачьем. Это звучало как жалобное потявкивание с рычанием вперемешку. Потом псица подбежала к берегу.
И назад, к пятну.
– Тот, кто стоял здесь, – я попыталась понять ощущения, – ушел к берегу. А потом обратно.
– Тело относил.
Где-то далеко громыхнуло.
Так, кажется, все будет хуже, чем мне представлялось.
– Что это? – Бекшеев развернулся и прищурился. – Гроза, да?
– Да. – Я вдруг поняла, что убраться мы не успеем.
И до машины не дойдем. Мать твою… одна бы я сумела. А он не понимает.
Конечно. Он же столичный житель, там если и случаются грозы, то совсем не такие.
– Все плохо, да? – Бекшеев понял по моему лицу.
– Очень, – сказала честно. – Грозы здесь… их лучше бы в укрытии где переждать.
Ветер, развернувшись, с новой силой ударил в берег. И сосны загудели, затряслись, выгибаясь, сбрасывая остатки снега и игл.
Стало еще темнее.
А псица, которую приближение грозы волновало постольку-поскольку, вдруг остановилась и завыла. Громко так, явно привлекая мое внимание. И повернулась даже.
– Хорошая девочка…
– Сколько у нас времени? Я могу и бежать, если понадобится. И… вы можете сами? Добраться до машины. – Это он предложил как-то смущаясь, явно понимая, что не могу я сама.
Никак не могу.
– Если подумать, главное – до смерти не замерзнуть, – сказала ободряюще. – А там у вас матушка целитель. Вытащит.
Ну да. С ободрениями у меня так себе.
Но я старалась! Честно.
– Идем, – потянула Бекшеева за рукав. – Потому что после бури тут точно ничего не найдешь…
Недалеко.
Тварь кружила на одном месте, то потявкивая, то припадая, то вскакивая. Она суетилась, тыкалась носом, а порой принималась копать.
– Что с ней?
– След оборвался.
– Смыло?
– Нет. – Я опять попыталась поймать ощущения зверя. – Он оборвался…
Я огляделась.
Вот что неправильно.
Земля!
Черные проплешины, точно рваные раны на теле. Дерево накренилось, но не рухнуло. И если отойти… да, если отойти на пару шагов, становится видно, что земля здесь просела. Провал не спрячешь, пусть и не особо глубоким вышел. Но на Дальнем такие – обычное дело.
Вот только нынешний появился не так давно. Жаль, не лето. Летом бы сказала точнее.
– Здесь был обвал, – я почти захлебнулась мелким снежным крошевом. И ветром. – Обвал! Тут! – И руками замахала. – Земля…
Грохот с небес перекрыл голос, и я поняла, что смысла стоять здесь нет. Даже псица рванула ко мне и прижалась к ногам.
Так… Укрытие.
Думай.
Если просела, то… то вниз. Логично. Почему? Потому что что-то там внизу засыпало. Что? Ход. И тогда ясно. Тот, кто убил Мишку, пришел из-под земли… и, может, Мишка сам сюда шел?
Ветер опять взревел, а потом полыхнула молния, ослепив на долю мгновения.
Нет, тут оставаться не вариант.
Снизу громыхало море, разбуженное ветрами. Сверху гремели медью небеса. Ветер хлестал водой и мелким ледяным крошевом. Еще немного, и, вообще ничего видно не будет.
Все потом.
– Ищи. – Я вцепилась в шерсть, в которой запутались льдинки. В лицо пахнуло вонью немытой пасти. – Укрытие. Яма. Ход.
Звери – они тем и отличаются от людей, что мир чуют тоньше.
Мрак вот каким-то непостижимым образом умудрялся выбирать правильную дорогу. И та, убитая мною собака тоже нужна была, чтобы по трясине пройти. Но тогда не вышло.
А теперь…
В полумраке глаза ее горели желтым. Смотрела она долго. А я мысленно пыталась достучаться. Объяснить.
