Когда улетают журавли - Александр Плетнев

В сарае Сан Саныч пригляделся; Под крышей в углу — глиняный ласточкин домик. — Ласточка влетела, помахала крыльями на месте, вцепилась коготками в край домика и отдала птенцам большую муху. Потом она сидела, смотрела на Сан Саныча и нисколько его не боялась. Он перевернул высокое лукошко, залез на него и потянулся к ласточке рукой. Ласточка вспорхнула и с криком «тви! тви!» заметалась по сараю. Сан Саныч всунул руку в гнездо и нащупал мягких и теплых птенцов, вынул сразу двух, розовых, с мелким пушком на спинках. Сердце Сан Саныча заколотилось восторженно и умиленно.

— Ой вы маленькие! И как вас не тошнит от мух. Я вам вкусненькое что-то принесу.

Не раскрыв птенцам секрета, что он принесет, положил их в гнездо, спрыгнул с лукошка и только сейчас заметил, что пол сарая засыпан крупной черной смородиной. Сан Саныч набрал горсть и вышел.

— Чтой-то ты долго, цыпленок?

Сан Саныч разжал горсть:

— Для чего смородину на грязный пол сыплете?

Бабушка смотрела непонимающе и вдруг спохватилась:

— Брось, брось-ка ты! То ж кака овечья.

Сан Саныч, сконфуженный, умывался, а бабушка вытирала концом платка слезы, смеялась:

— Боже-ж ты мой… Смородина… — А потом серьезно для себя: — «В рот фронт» знает, а назем не видывал. Ну и слава богу, слава богу: мы вот жизнь в наземе, так хоть дети да внуки…

Сан Саныч побежал в избу, отломил от плитки кусок шоколада и — в сарай:

— Сейчас я.

— Ай, животик расстроился, — забеспокоилась бабушка. — Я черемушкой тебя попою, враз завяжет.

А Сан Саныч стоял на лукошке и крошил шоколад в гнездо. Ласточки кричали тревожно, летали по сараю и чуть не клевали Сан Саныча в голову.

— Это вам не мухи. Распробуйте, так…

Потом они сели завтракать.

— Зачем вы волосы в парикмахерской собираете?

— Где?

— А в мешке, в чулане.

— На-ко, да это овечья шерсть. Поярковая, — пояснила бабушка. — Валенки из нее сваляем. «Парикмахерская», — засмеялась она. — Ничегошеньки ты, в этом городе живши, не знаешь.

Сан Саныч решил, что овцы для него — сплошная загадка: два раза опростоволосился из-за них.

— Покажи, бабушка, овец.

— А сейчас, цыпленок, увидишь. За огородами Машка пасется с ягнятками. Окотилась она, так в стадо не пускаем пока.

— Как окотилась?

— Родила ягняток. Пойдем вот на озеро дедушку с отцом встречать — и увидишь Машку-то. Дедушка с отцом рано встали. Карасей поплыли ловить.

Из-за плетня Сан Саныч не видел озеро, а когда вошли в огород, увидел. Озеро было тихое-тихое, и берегов почти нет: вода на ровном месте. Камыш только высокий. Чайки летают, как над морем, скрипуче кричат. И Сенька со своей семьей с краю плавает.

Вышли из калитки. На берегу, на мелкой и мягкой как одеяло траве паслась Машка. Она была маленькая. Сан Санычу по грудь. И хотя было жарко, но на ней была длинная, густая шерсть, такая же, что видел Сан Саныч в мешке. Около Машки топтались два ягненочка, совсем крошечные. Мелкая кудрявая шерстка черно блестела на них как начищенные ботинки. Ушки обвисшие, на копытцы напускалась прямая шерсть, будто на ягнят надели расклешенные штанишки.

— Возьми ягненочка на руки, — сказала бабушка.

Но только Сан Саныч протянул к ягненку руки, Машка строго поглядела на него и топнула ногой.

— Не бойся, она смирная, — успокоила бабушка и, взяв ягненка, подала его Сан Санычу.

Мягкий, будто бескостный, теплый и покорный ягненок лежал на руках Сан Саныча. Сан Саныч, сюсюкая, стал целовать покачивающуюся головку, пахнущую солнцем, и ему ни за что не захотелось расставаться с ягненком никогда.

— Бабушка, можно, я его увезу с собой?

— Вот-то. Куда ж его от матери? Без титьки-то он жить не сможет.

Сан Саныч отпустил ягненка, и он побежал к матери, за ним — другой, и они стали тыкаться мордочками в вымя, сосать, часто помахивая хвостиками.

Далеко у другого берега чернела лодка. Сан Саныч и бабушка сели на теплое дно перевернутой лодки и стали ждать. Пришел кот, сел с ними рядом и, облизываясь, стал смотреть на озеро.

— Ждет Васька, — сказала бабушка. — Любит карасиков.

Положила коричневую шершавую руку внуку на плечо, спросила:

— Тесно жить в городе, утомно? Вишь, какой ты бледный да худой.

— Машин много, — сказал Сан Саныч, — всяких, и автобусов.

— То-то машин. А тут — волюшка, — бабушка повела рукой. — Просторно тут.

Было тихо, только черная с белой грудью птица — чибис взмывала вверх и падала, и спрашивала: «Чь-и-и вы, чь-и-и вы?», да издалека, из-за озера, доносился легкий звон.

— Что там звенит?

— Машины сено косят.

Сан Саныч смотрел на приближающуюся лодку и вспоминал свой тесный, жаркий двор, песочницу, ребятишек и мать. Все привычное было так далеко. Теперь там, на автобусной площади, томятся люди, ждут автобус, стоят в очереди к автомату за водой с сиропом, потом набиваются в автобус и, обливаясь потом, долго едут к морю. Все это было вчера, а сегодня совсем другой, неожиданный мир окружает Сан Саныча: и эта птица чибис, и ягнята живые, не игрушечные, и озеро, тихое и ласковое, в котором почему-то никто не купается, и где-то здесь растет хлеб, и сарай с ласточками, и злой Сенька, и земля ровная, без сопок и камней, что кажется: дунет ветер, и озеро перельется в другое место.

Лодка ткнулась в мягкий берег. Отец вынес из нее корзинку с карасями, желтыми, как пятаки. Дед взял мокрый вентерь, бабушка — весло, и все вошли через огород к дому. Дед кинул Ваське карася, и он не ел его, а нес в зубах домой.

Потом бабушка чистила у плетня карасей, Сан Саныч играл с пузырями, а куры наперебой клевали кишки, дрались.

А солнце поднималось все выше и выше. Становилось жарко, висели белые облака, и со звоном пролетали оводы. Бабушка занавесила в избе окна, чтобы не было жарко, легла, что-то зашептала и быстро уснула. Дед бросил на пол шубу, позвал Сан Саныча:

— Давай-ка, внук, храпанем.

Сан Санычу спать не хотелось.

— Дедушка, а кто гусят плавать научил?

— Никто — они сами.

— А я не умею.

— Надо учиться.

— А кот умеет?

— Умеет.

— А Машка?

— Всяк зверь и скотина умеют с рождения. Человеку только учиться надо.

Сан Саныч лежал с минуту, раздумывая, а у деда что-то заклокотало в горле, захрипело, и из ноздрей начал со свистом вырываться воздух. Сан Саныч осторожно зажал деду темные, заросшие кудрявым волосом пещеры-ноздри. Дед тянул изо всей силы носом, потом весь замер, побагровел:

— А! а! — открыл он усатый рот, шумно вздохнул. — Ну-к ты, прокудной, вали погуляй.

— Дед, а куры плавают?

— Плавают, — пробормотал дед и захрапел.

В чулане с открытой книгой на груди спал отец, а в сенцах на полу, вытянув лапы, — Васька. «Как им охота спать?» — подумал Сан Саныч и вышел на двор.

У плетня, под широкими обвисшими лопухами, лениво пурхались в черноземе куры. Некоторые лежали без движения, с широко раскрытыми клювами, распластав пересыпанные землей крылья. Под клювами часто бились белые пленки. «И чего на озеро не идут? Задыхаются лежат».

Большой цветастый петух с пупырчатой шляпой-гребнем и вовсе сомлел; лежал с закрытыми глазами. Сан Саныч подкрался из-за лопуха, цапнул за хвост. Тот заорал ошалело, обдав пылью. В руках затрещали перья, но Сан Саныч перехватил за ногу, из которой торчал, как гвоздь, палец, подмял под себя. Петух притих, но когда Сан Саныч начал подниматься с ним, стал брыкаться и бить крылом.

— Сейчас искупаемся. Задыхаешься, лентяй, а озеро рядом, — уговаривал петуха и нес через огород к озеру. Чтобы не упустить, раздеваться не стал: в трусиках и в майке полез в воду. Чувствовал: в руку тюкает петушиное сердце. Вытянув шею, петух орал, не закрывая клюва, длинно, хрипло, с прорывом. Сан Саныч зашел по пояс в воду, бросил:

— Плыви к Сеньке.

Петух забил крыльями и быстро стал тонуть. Сверкнул красный, обезумевший от страха глаз и скрылся под водой. Сан Саныч быстро нащупал его под водой и вынес на берег. И это уже был не петух, а страшилище: ноги длинные, узловатые, шея что веревка, а хвост тряпкой волокся. Он еле переставлял ноги, шатался и стонал, а Сан Саныч шел виновато сзади, озадаченный; гусята крошечные плавают, а здоровый петушина что железяка. Значит, и куры не все умеют плавать.

Дед стоял на крыльце в расстегнутой рубахе, почесывая грудь.

— Что ж ты, прокудной, наделал с кочетом? Страмота, а не кочет. Куры его уважать не станут.

— А что он не плавает? Ты говорил, что плавает.

— Костью он тяжел. Сказано: курица не птица. И птица не всякая плавает: коршун, ворона, ласточка. Перо у них не сальное, мокнет. Вроде как человек в одежде. — Дед засмеялся, глядя на петуха. — Ну ухлюпал ты его — шкилет шкилетом.

Сан Саныч с огорчением подумал, что будут над ним насмешки от бабушки и отца. Но отец посмотрел на валяющегося петуха, пояснил серьезно, но непонятно: