Жизнь по обмену - Ким Леопольд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Весьма вдохновляющая точка зрения, – пораженно произношу я. Конечно, о многом из этого я уже знала, однако услышать все еще раз от него такими связными фразами… почему-то это задевает меня за живое. – Но вернемся к теме шкафа. – Я просматриваю свои заметки, чтобы не потерять нить разговора. – С тех пор как мы познакомились, я еще ни разу не видела тебя в яркой одежде. Такое возможно?
Паскаль смеется:
– Вполне возможно. Я ношу только черное, серое и белое, а большинство джинсов и футболок – одного кроя. Так гораздо проще сочетать между собой вещи, а по утрам экономишь время при выборе одежды.
– А разве это не скучно? – не отступаю я. – То есть, я имею в виду, тебе идет, но ты не скучаешь иногда по какому-то разнообразию? Я бы не смогла обойтись без своих разноцветных сарафанов. Когда у меня хорошее настроение, оно обычно отражается и в цвете моей одежды.
– У меня есть синие джинсы. Я надеваю их, когда хочется добавить в жизнь ярких красок, – шутит Паскаль, а мне вспоминается вечер у меня на балконе, когда он действительно надел синие джинсы. И что это означает? – Ав остальном это освободило меня от лишнего беспокойства из-за одежды и дало возможность покупать что-то новое, только если старое уже нельзя носить. Теперь я почти не трачу время на поиск вещей, которые мне нравятся, и не трачу деньги на вещи, которые в конечном итоге будут просто лежать без дела.
– То есть в твоем шкафу нет ни одной ненужной вещи?
Он ухмыляется:
– Разве что носки с рождественским узором, которые пару лет назад подарила мне моя сестра Аллегра. Но это сентиментальная составляющая, поэтому я их оставил.
– Уверена, она будет очень рада. – Улыбнувшись, я заглядываю в свой список вопросов, однако решаю еще немного углубиться в сказанное Паскалем. – Как у тебя это сочетается? Сентиментальность и экзистенциализм? У меня дома сотни фотографий и разных памятных безделушек. Вещей, которые мне подарили, с которыми у меня связаны воспоминания и чувства, старых поделок. Думаю, мне было бы очень тяжело жить без них.
– Понимаю. И по-моему, так бывает у многих людей. Но равно как и с любым другим принципом, ты можешь сам решать, насколько глубоко готов применить его к своей жизни. Не существует идеального минималиста и идеальной минималистской квартиры. Важно, на мой взгляд, то, что ты осознанно решил сохранить определенные вещи, так как они приносят тебе радость, а не из чувства долга перед другими.
– Привет, Мари Кондо, – дразню его я.
Паскаль лукаво улыбается. Мое сердце делает кульбит.
– Именно! Если что-то не приносит радость – долой его.
– После того как в прошлый раз ты сказал, что в моей квартире не помешает навести порядок, я изучила матчасть, – отвечаю я, выгнув бровь. – И мне кажется, ты прав. Благодаря нашему обмену я осознала, насколько проще может быть жизнь, когда не нужно постоянно беспокоиться о куче вещей.
– Не за что.
Мы смеемся, и я спрашиваю, научился ли он тоже чему-то за время нашего обмена.
– На самом деле научился, – медленно кивает он. – Наш эксперимент, а вместе с ним и возвращение в Лос-Анджелес дали мне понять, что в принципе не имеет значения, живешь ты в фургоне или в – прошу прощения – забитой под завязку квартире. Счастье исходит изнутри и связано не столько с тем, что у тебя есть или чего ты добился, сколько с людьми, с которыми ты проводишь время.
Мое сердце пропускает удар. Черт! Теперь еще и слезы навернулись. Ну почему я не могу быть с ним? Почему не могу оставить в покое прошлое и наконец сделать шаг вперед? С ним.
– Прости. – Смахнув слезинку со щеки, я издаю смешок, чтобы скрыть свое сентиментальное настроение. – Думаю, твои слова могут очень многому научить всех нас.
Его взгляд смягчается.
– А что насчет тебя? – спрашивает Паскаль, полностью выбивая меня из колеи. Вообще-то сейчас речь не обо мне, а о нем и его мудрых словах. – Чему ты научилась благодаря нашему обмену?
– Не знаю, – с трудом выговариваю я и делаю глубокий вдох, чтобы сдержать подступающую панику и дать ему разумный ответ. – Кажется, я буду скучать по фургону, – продолжаю я. Взгляд Паскаля настолько пронзителен, что на секунду я забываю про видео, которое мы записываем. – Наверное, я буду с тоской вспоминать, какой свободной себя чувствовала, когда сидела на крыше фургона, смотрела с тобой на небо и считала звезды. Буду вспоминать о закатах в пустыне и о том, как прекрасно было в мою первую ночь в пустыне слушать твое дыхание. А каждый раз, почувствовав запах свеже-сваренного фильтр-кофе, буду вспоминать, каково заваривать его твоим способом, хотя он мне до сих пор совсем не нравится.
Паскаль улыбается, но по его глазам я вижу, как трогают его мои слова.
– До сих пор?
– Ну, может, немножко, – со слабой улыбкой признаюсь я.
– Знаешь, я могу тебе кое-что предложить, только не уверен, что это то, чего ты действительно хочешь. – Мгновение он медлит, задумавшись, набирает полную грудь воздуха, а потом продолжает: – Можешь забирать мой фургон. Можешь купить его, если хочешь. Он мне больше не нужен.
Проходит несколько секунд, прежде чем его слова по-настоящему до меня доходят.
– Ты… Что? – оторопело переспрашиваю я. Я удивлена, нет, шокирована тем, что он мне предлагает. – Ты собираешься продать свой фургон? Но… но… Так же нельзя!
– Я хочу снова быть ближе к своей семье, – отвечает Паскаль с извиняющейся улыбкой. – Последние недели ясно показали, чего мне больше всего не хватало. Да, жизнь на колесах была прекрасна, благодаря этому я сильно вырос как личность. Но, как я уже говорил, жизнь без самых дорогих мне людей – это для меня ненастоящая жизнь.
Я бессильно откидываюсь на спинку стула. Он хочет продать фургон. Фургон. Свой дом, своего верного спутника в течение двух последних лет. Что я натворила?
– Но ты ненавидишь город, – все так же не веря, выдыхаю я. Просто представить себе не могу, как Паскаль вдруг поселится в Лос-Анджелесе. Как откажется
