Маленькая Луна (сборник) - Андрей Столяров

Тогда он взял заранее наточенный на конце «глазной» узкий скальпель, быстро, чтобы не возникли сомнения, кольнул себя в подушечку безымянного пальца, до боли сдавил этот палец, морщась, чтобы не застонать, и, опрокинув ладонь, стряхнул тяжелую каплю крови в аквариум. «Приди, Аннаель!.. Приди, Элоим!.. Приди, Меттарон!..»

Некоторое время ничего особенного не происходило. Гарольд по-прежнему, точно груша, сидел в донной части аквариума. Нитяные ворсинки на голове медленно колыхались. И вдруг – некое пузырчатое просветление появилось в срединной области тела. Стало видно, что там, будто в студне, переплетаются жилочки и комочки. Вот они уплотнились и выделили из себя нечто вроде карикатурного человечка: вытянулись косточки рук, от хребта, расколовшегося на позвонки, отошло загнутое подобие хвостика, приподнялась-опустилась грудь, распираемая изнутри, и запульсировало-забилось то место, где, по идее, должно было быть расположено сердце. Пленочки на поверхности тела опять нервно затрепетали. Только трепетали они теперь уже совершенно иначе: согласованно, равномерно, будто подчиняясь единообразному ритму. Причем биение их постепенно становилось все мельче. Вот оно прекратилось – кожистый упругий покров снова обжимал тело. Одновременно разгладились ворсинки на голове. Гарольд резко дернулся, и вода в аквариуме громко плеснулась. Жужжание рабочих блоков «Бажены» приобрело новый тембр. Словно громадная знойная муха звенела за стеклами.

Все произошло в считаные секунды. Муха вдруг перестала звенеть, словно лопнула от натуги. Индикаторы на панелях погасли, став тусклой пластмассовой дурнотой. Щелкнуло и отключилось реле, поддерживающее температуру. Арик даже моргнуть не успел: Гарольд, ставший заметно больше в размерах, уже выбрался из аквариума. Он сидел на крышке питающего устройства – черный грузный мешок, подрагивающий толстыми складками. Кожа у него влажно поблескивала, а по бокам головы, как у жабы, вспучились массивные бугорки. Вдруг они распахнулись – одним ударом. Желтые, без зрачков, глаза выглядели янтарными. Свет в них был такой силы, что Арик попятился. Звякнул скальпель, уроненный на пол, хрустнула под подошвой раздавленная пробирка. Тогда Гарольд тоже вздрогнул и переместился по скату «Бажены». Непонятно как – конечности у него отсутствовали. Он не перекатывался, ни за что не цеплялся, не струился, не вытягивался, не переползал. Просто как тень очутился в нужной ему точке пространства. Затрещала копоть свечей. Арик вздрогнул. Ну вот я и стал богом, – смятенно подумал он. – Вот я и стал тем, кем хотел. Если только я им действительно стал.

У него раскалывалась голова. Янтарь сиял так, что больно было смотреть. Серая хвостатая паутина плавала в воздухе, и казалось, что с каждой секундой ее становится все больше и больше. Он понимал, что это значит. За пеленой светлого неба, в немыслимой высоте, во мраке, перед которым равнозначными были и жизнь, и смерть, торжествующая, холодная, неощутимая никем, кроме него, всходила Маленькая Луна…

10

Всхлипывающего, пристанывающего вахтера погрузили наконец в скорую помощь, и эксперт, сопровождавший его, поднялся обратно в лабораторию, на второй этаж. Следователь в это время склонился над тревожно помаргивающим глазком блока питания. Руки он заложил назад, чтобы не коснуться торчащих отовсюду контактов и проводов, а в зрачках его красными точками отражался свет индикатора.

– Прибор, оказывается, не обесточен. Значит, инцидент произошел во время работы.

– Кто вообще дал сигнал? – спросил эксперт.

– Ну, этот и дал, – следователь, вытаскивая сигарету, ткнул ею куда-то к полу. – Услышал крик, звон стекла. Поднялся сюда – открыл дверь. Остальное ты сам мог наблюдать…

– «Черт… черт… черный черт… мокрый»… – прочел эксперт по бумажке.

– Завтра с ним разговаривать будет можно?

– Не знаю…

– А с этим – как?

Следователь кивнул на тело, вытянутое вдоль стула. На песочном, сухом, как камень, лице блестели яркие зубы.

Мертвец оскалился навсегда.

– Говоришь, вчера видели его живым? – спросил эксперт. – Я бы сказал, что он умер, по крайней мере, месяца три назад. И не просто умер, а был специально мумифицирован. Потребовалась высокая температура, сухой воздух, смотри…

Он тронул руку, свисающую почти до пола. Кисть закачалась так, будто кости были скреплены тонкими ниточками. Что-то негромко хрустнуло, и на линолеум высыпалась горстка песка.

– Совершенно не думают, чем занимаются, – проворчал эксперт. – Главное для них – быстренько получить результат. У меня сын такой, в Институте генетики: через три года вырастим в пробирке искусственного человека. Нет, чтобы сначала спросить себя: а зачем? Кому это нужно? Стоит ли его выращивать вообще?

– Кончай философию. Какое будет предварительное заключение?

Эксперт выпрямился.

– Никакого пока, – чуть раздраженно ответил он. – История нетипичная, придется делать обследование по полной программе. Хотя давай поспорим, это все равно будет «несчастный случай на производстве».

– Так это и есть несчастный случай на производстве, – сказал следователь.

– Меня другое интересует. Все-таки кого или что он отсюда выпустил?

– А вот меня – нисколько, – сказал следователь. – Говорю, хватит философии. Утомил…

Он, шевеля губами, делал неторопливые пометки в блокноте.

Эксперт посмотрел в окно.

– Думаешь? А ведь оно, наверное, где-то там…

– То есть?

– Не хотел бы я с ним столкнуться…

Следователь опустил блокнот и тоже посмотрел в летние сумерки. Здание напротив громоздилось уступами темноты. Светилось одно-единственное окно. Ветра не было, но шторы в лаборатории вдруг колыхнулись.

Эксперт зябко вздрогнул и отступил к дверям.

– Видишь?

– Вижу.

– И что?

– А ничего, – сказал следователь.

Снова поднял блокнот и что-то в нем записал. Почесал переносицу тупым кончиком авторучки.

Лицо у него сморщилось.

– Это уже не наша забота, – сказал он.

Свете тихий

В октябре выпадает несколько летних дней. Воздух становится зыбким и прогревается до теплоты сновидений. Погода такая, что можно ходить без пальто. Кажется, что зимы вовсе не будет, после осени сразу наступит весна.

Аля решает, что это событие надо отметить. Она вызванивает меня к Трем мостам, висящим над перекрестьем каналов. У нее уже все продумано. На спуске к воде она стелет салфетку, сшитую из мелких соломинок, ставит бутылку вина, два низких стаканчика, кладет шоколадку.

У нее даже штопор с собой, что на Алю уже совсем не похоже.

Как это она сумела его не забыть?