Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса - Нассим Николас Талеб

Может статься, что и Фридрих Хайек оказался бы в категории антихрупких антирационалистов. Этот живший в прошлом столетии философ и экономист выступал против социального планирования на том основании, что система цен выражает посредством сделок знание, которым обладает общество, и это знание недоступно тем, кто пытается повлиять на устройство социума. Но Хайек упустил из виду понятие опциональности, заменяющее суть социального планирования. В каком-то смысле он верил в разум, только в распределенный и коллективный – а не в опциональность как замену разуму[84].

Антрополог Клод Леви-Стросс показал, что у неграмотных дикарей есть своя собственная «наука конкретного»: глобальное мировоззрение, вмещающее объекты и их «вторичные», чувственные характеристики; оно не обязательно менее связно, чем многие наши научные теории, а во многих отношениях равно им или даже их превосходит. Опять же, «зеленый лес».

Наконец, вот Джон Грэй, современный политический философ и эссеист, противостоящий человеческой спеси и борющийся с господствующей идеей о том, что Просвещение – это панацея. Мыслителей определенной категории Грэй называет фундаменталистами Просвещения. Он неоднократно доказывал, что наш так называемый научный прогресс может оказаться всего лишь миражем. Когда мы с Грэем и эссеистом Брайаном Эпплярдом решили вместе пообедать, я приготовился было спорить и защищать мою концепцию. Меня приятно удивило то, что наш обед оказался лучшим обедом в моей жизни. Мы ни о чем не спорили, так как понимали, что защищаем одни и те же позиции, и сразу перешли к следующему шагу, заговорив о практическом приложении теории – скажем, о такой приземленной вещи, как замена валютных резервов драгоценными металлами, не принадлежащими правительству. Грэй работал в одной комнате с Хайеком и сказал мне, что тот был довольно скучным парнем. Ему недоставало игривости, а значит, и опциональности.

Отличие лоха от не-лоха

Вспомним теперь о философском камне. Сократ говорит о знании. Ну а Жирный Тони понятия не имеет, что это такое.

Тони делит жизнь не на Истинное и Ложное – скорее он оценивает мир в терминах «лох» и «не-лох». Для него все всегда просто. В реальности, как мы видели на примере идей Сенеки и сделки Фалеса, уязвимость важнее знания; последствия решения замещают логику. «Знание» из учебников, как и понятие «среднего», ничего не говорят о важном измерении – о скрытой асимметрии приобретений. На протяжении истории мыслители, как правило, игнорировали необходимость сфокусироваться на отдаче от действий вместо изучения структуры мира (или понимания «Истинного» и «Ложного»). Самое важное – это всегда отдача, то есть то, что происходит с вами (ваши приобретения или причиненный вам вред), а не событие как таковое.

Философы рассуждают об истине и лжи. В жизни люди рассуждают об отдаче, уязвимости и последствиях (риске и вознаграждении), отсюда – хрупкость и антихрупкость. А иногда философы, мыслители и исследователи смешивают Истину с риском и вознаграждением.

Истинное и Ложное (далее мы будем называть это мировоззрение «верой») играют в наших решениях вторую, еле слышную скрипку; главное для нас – отдача от Истинного и Ложного, а она почти всегда асимметрична, потому что одно последствие всегда важнее другого, то есть в событии скрыта позитивная или негативная асимметрия (хрупкость или антихрупкость). Сейчас я все объясню.

Хрупкость, а не вероятность

Перед посадкой на самолет мы проверяем, нет ли у пассажиров оружия. Полагаем ли мы, что они террористы? Это Истина или Ложь? Ложь: скорее всего, никакие они не террористы (вероятность этого ничтожна). Но мы все равно проверяем, есть у них оружие или нет, потому что террористы могут причинить нам вред – мы хрупки. Вот вам и асимметрия. Нас интересует результат – и если пассажир окажется террористом (Истина), последствия (или отдача) будут масштабными, в то время как расходы на проверку малы. Считаете ли вы, что ядерный реактор, скорее всего, взорвется в следующем году? Нет. Но мы ведем себя так, словно ответ – «да», и тратим миллионы на дополнительные меры безопасности, поскольку ядерные катастрофы влекут за собой страшные последствия, перед ними мы хрупки. Третий пример: верите ли вы в то, что некое лекарство вам повредит? Нет. Глотаете ли вы эти таблетки? Нет, нет, нет.

Если сесть и записать все решения, принятые человеком за неделю или, если бы это было возможно, за всю его жизнь, стало бы понятно, что почти у всех этих решений имеется асимметричная отдача – последствия одного варианта более важны, чем последствия другого. Ваши решения основаны на хрупкости, а не на вероятности. Или: вы принимаете решения исходя из хрупкости, а не из того, Истинно что-то или Ложно.

Обсудим теперь недостаточность Истинного/Ложного при принятии решений в реальности, особенно в ситуации, когда мы имеем дело с вероятностями. Истина и Ложь – это интерпретации, связанные с высокой или низкой вероятностью. Ученые говорят о такой штуке, как «уровень доверительной вероятности»; если у события 95-процентный уровень доверительной вероятности, значит, вероятность того, что что-то пойдет не так, составляет всего пять процентов. Разумеется, принимать решение на основе вероятности нельзя, потому что она не учитывает масштаб последствий, который, само собой, больше у исключительных событий. Если я скажу вам, что событие случится с уровнем доверительной вероятности 95 процентов, вы будете удовлетворены. Но что, если я поведаю вам, что самолет не разобьется с уровнем доверительной вероятности 95 процентов? Даже 99-процентная вероятность вас не обрадует, потому что один процент небезопасных полетов – это очень много (сегодня коммерческие полеты небезопасны в одном случае из сотен тысяч, и со временем соотношение улучшается, потому что, как мы видели, каждая ошибка ведет к увеличению общей безопасности.) Так что, повторю, вероятность (то есть Истинное/Ложное) в реальности не работает; важен только результат.

За жизнь вы приняли, вероятно, миллиарды решений. Сколько раз вы подсчитывали вероятность того или иного исхода? Конечно, это можно делать в казино, но не где-либо за его пределами.

Смешение событий и уязвимости

Этот довод возвращает нас к заблуждению «зеленого леса». Событие «Черный лебедь» и его последствия – воздействие на ваши финансы, эмоции, причиняемый им вред, – это не одно и то же. Проблема коренится глубоко в природе стандартных реакций; когда мы указываем на ошибки предсказателей, они обычно отвечают, что «нужно было лучше рассчитывать вероятность», чтобы предсказание стало более точным. Куда разумнее было бы ответить «сделайте себя менее уязвимыми» – и научитесь избегать неприятностей: на практике религии и традиционная эвристика справляются с этим куда лучше, чем наивная и поверхностная наука.

Выводы из Книги IV

В дополнение к медицинской эмпирике этот раздел призван отстоять честь неблагоразумных «белых ворон», инженеров, предпринимателей-одиночек, прогрессивных художников и настроенных против ученого сообщества мыслителей, которые в ходе истории немало пострадали от ругани и насмешек. Некоторые из них обладали мужеством и не просто защищали свои идеи, но храбро шли на контакт с миром, который (как они знали) их не понимал. И им это нравилось.

Завершая раздел, скажу, что практический подход всегда мудрее, чем вы привыкли думать, – и рациональнее. Я всего лишь развенчал эпифеномен обучения птиц искусству летать и «линейную модель». Я сделал это, используя среди прочего простые математические свойства опциональности, которая не требует ни знаний, ни интеллекта, а всего лишь рациональности выбора.

Кое-кто утверждает, будто организованная наука в том виде, в каком она преподносится нам сегодня, ведет к великим открытиям, которые обещают нам университеты. Помните, что это утверждение не подтверждено эмпирически. Те, кто пиарит советско-гарвардскую концепцию, не используют опциональность (или эффекты второго порядка), и отсутствие опциональности в их отчетах обесценивает их взгляды на роль телеологической науки. Для начала им нужно переписать историю технологии.

Что нас ждет дальше?

Во время последней встречи с Элисон Вульф мы обсудили ужасную проблему иллюзии вклада ученого сообщества в науку – в глазах нового высшего класса стран Азии и США диплом университета Лиги плюща превратился в статусный предмет роскоши. Гарвард стал чем-то вроде сумки от Vuitton или часов Cartier. Все это жутко сказывается на родителях из среднего класса, которые пашут как волы, чтобы вбухать большую часть сбережений в подобные университеты, обогащая администраторов, маклеров, профессоров и прочих посредников. В США растет кредитный долг студентов, автоматически становящийся доходом этих посредников, фактически живущих на ренту. В каком-то смысле это тот же самый рэкет: тому, кто хочет чего-то добиться в жизни, нужен диплом пристойного университета «с именем»; при этом мы знаем, что общество в целом не выигрывает от организованного образования ровным счетом ничего.