Лирика. Поэмы - Александр Блок

Предугадала голова…

«Нет, он не любит, он играет, —

Твердит она, судьбу кляня:—

За что терзает и пугает

Он беззащитную, меня…

Он объясненья не торопит,

Как будто сам чего-то ждет…»

(Смотри: так хищник силы копит:

Сейчас – больным крылом взмахнет,

На луг опустится бесшумно

И будет пить живую кровь

Уже от ужаса – безумной

Дрожащей жертвы…) – Вот – любовь

Того вампирственного века,

Который превратил в калек

Достойных званья человека!

Будь трижды проклят, жалкий век!

Другой жених на этом месте

Давно отряс бы прах от ног,

Но мой герой был слишком честен

И обмануть ее не мог:

Он не гордился нравом странным,

И было знать ему дано,

Что демоном и Дон-Жуаном

В тот век вести себя – смешно…

Он много знал – себе на горе,

Слывя недаром «чудаком»

В том дружном человечьем хоре,

Который часто мы зовем

(Промеж себя) – бараньим стадом…

Но – «глас народа – божий глас»,

И это чаще помнить надо,

Хотя бы, например, сейчас:

Когда б он был глупей немного

(Его ль, однако, в том вина?),—

Быть может, лучшую дорогу

Себе избрать могла она,

И, может быть, с такою нежной

Дворянской девушкой связав

Свой рок холодный и мятежный, —

Герой мой был совсем не прав…

Но всё пошло неотвратимо

Своим путем. Уж лист, шурша,

Крутился. И неудержимо

У дома старилась душа.

Переговоры о Балканах

Уж дипломаты повели,

Войска пришли и спать легли,

Нева закуталась в туманах,

И штатские пошли дела,

И штатские пошли вопросы:

Аресты, обыски, доносы

И покушенья – без числа…

И книжной крысой настоящей

Мой Байрон стал средь этой мглы;

Он диссертацией блестящей

Стяжал отменные хвалы

И принял кафедру в Варшаве…

Готовясь лекции читать,

Запутанный в гражданском праве,

С душой, начавшей уставать, —

Он скромно предложил ей руку,

Связал ее с своей судьбой,

И в даль увез ее с собой,

Уже питая в сердце скуку, —

Чтобы жена с ним до звезды

Делила книжные труды…

Прошло два года. Грянул взрыв

С Екатеринина канала,

Россию облаком покрыв.

Всё издалёка предвещало,

Что час свершится роковой,

Что выпадет такая карта…

И этот века час дневной —

Последний – назван первым марта.

В семье – печаль. Упразднена

Как будто часть ее большая;

Всех веселила дочь меньшая,

Но из семьи ушла она,

А жить – и путанно, и трудно:

То – над Россией дым стоит,

Отец, седея, в дым глядит…

Тоска! От дочки вести скудны…

Вдруг – возвращается она…

Что с ней? Как стан прозрачный тонок!

Худа, измучена, бледна…

И на руках лежит ребенок.

ВТОРАЯ ГЛАВА

(ВСТУПЛЕНИЕ)

I

В те годы дальние, глухие,

В сердцах царили сон и мгла:

Победоносцев над Россией

Простер совиные крыла,

И не было ни дня, ни ночи,

А только – тень огромных крыл;

Он дивным кругом очертил

Россию, заглянув ей в очи

Стеклянным взором колдуна;

Под умный говор сказки чудной

Уснуть красавице не трудно,—

И затуманилась она,

Заспав надежды, думы, страсти…

Но и под игом темных чар

Ланиты красил ей загар:

И у волшебника во власти

Она казалась полной сил,

Которые рукой железной

Зажаты в узел бесполезный…

Колдун одной рукой кадил,

И струйкой синей и кудрявой

Курился росный ладан… Но —

Он клал другой рукой костлявой

Живые души под сукно.

II

В те незапамятные годы

Был Петербург еще грозней,

Хоть не тяжеле, не серей

Под крепостью катила воды

Необозримая Нева…

Штык светил, плакали куранты,

И те же барыни и франты

Летели здесь на острова,

И так же конь чуть слышным смехом

Коню навстречу отвечал,

И черный ус, мешаясь с мехом,

Глаза и губы щекотал…

Я помню, так и я, бывало,

Летал с тобой, забыв весь свет,

Но… право, проку в этом нет,

Мой друг, и счастья в этом мало…

III

Востока страшная заря

В те годы чуть еще алела…

Чернь петербургская глазела

Подобострастно на царя…

Народ толпился в самом деле,

В медалях кучер у дверей

Тяжелых горячил коней,

Городовые на панели

Сгоняли публику… «Ура» —

Заводит кто-то голосистый,

И царь – огромный, водянистый —

С семейством едет со двора…

Весна, но солнце светит глупо,

До Пасхи – целых семь недель,

А с крыш холодная капель

Уже за воротник мой тупо

Сползает, спину холодя…

Куда ни повернись, всё ветер…

«Как тошно жить на белом свете», —

Бормочешь, лужу обходя;

Собака под ноги суется,

Калоши сыщика блестят,

Вонь кислая с дворов несется,

И «князь» орет: «Халат, халат!»

И, встретившись лицом с прохожим,

Ему бы в рожу наплевал,

Когда б желания того же

В его глазах не прочитал…

IV

Но перед майскими ночами

Весь город погружался в сон,

И расширялся небосклон;

Огромный месяц за плечами

Таинственно румянил лик

Перед зарей необозримой…

О, город мой неуловимый,

Зачем над бездной ты возник?

Ты помнишь: выйдя ночью белой

Туда, где в море сфинкс глядит,

И на обтесанный гранит

Склонясь главой отяжелелой,

Ты слышать мог: вдали, вдали,

Как будто с моря, звук тревожный,

Для божьей тверди невозможный

И необычный для земли…

Провидел ты всю даль, как ангел

На шпиле крепостном; и вот —

(Сон, или явь): чудесный флот,

Широко развернувший фланги,

Внезапно заградил Неву…

И Сам Державный Основатель

Стоит на головном фрегате…

Так снилось многим наяву…

Какие ж сны тебе, Россия,

Какие бури суждены?

Но в эти времена глухие

Не всем, конечно, снились сны…

Да и народу не бывало

На площади в сей дивный миг.

(Один любовник запоздалый

Спешил, поднявши воротник…)

Но в алых струйках за кормами

Уже грядущий день сиял,

И дремлющими вымпелами

Уж ветер утренний играл,

Раскинулась необозримо

Уже кровавая заря,

Грозя Артуром и Цусимой,

Грозя Девятым января…

ДВЕНАДЦАТЬ

1

Черный вечер.

Белый снег.

Ветер, ветер!

На ногах не стоит человек.

Ветер, ветер —

На всем божьем свете!

Завивает ветер

Белый снежок.

Под снежком – ледок.

Скользко, тяжко,

Всякий ходок

Скользит – ах, бедняжка!

От здания к зданию

Протянут канат.

На канате – плакат:

«Вся власть Учредительному Собранию!»

Старушка убивается – плачет,

Никак не поймет, что значит,

На что такой плакат,

Такой огромный лоскут?

Сколько бы вышло портянок для ребят,

А всякий – раздет, разут…

Старушка, как курица,

Кой-как перемотнулась через сугроб.

– Ох, Матушка-Заступница!

– Ох, большевики загонят в гроб!

Ветер хлесткий!

Не отстает и мороз!

И буржуй на перекрестке

В воротник упрятал нос.

А это кто? – Длинные волосы

И говорит вполголоса:

– Предатели!

– Погибла Россия!

Должно быть, писатель —

Вития…

А вон и долгополый —

Сторонкой – за сугроб…

Что нынче невеселый,

Товарищ поп?

Помнишь, как бывало

Брюхом шел вперед,

И крестом сияло

Брюхо на народ?..

Вон барыня в каракуле

К другой подвернулась:

– Ужь мы плакали, плакали…

Поскользнулась

И – бац – растянулась!

Ай, ай!

Тяни, подымай!

Ветер веселый

И зол, и рад.

Крутит подолы,

Прохожих косит,

Рвет, мнет и носит

Большой плакат:

«Вся власть Учредительному Собранию»…

И слова доносит:

…И у нас было собрание…

…Вот в этом здании…

…Обсудили —

Постановили:

На время – десять, на ночь – двадцать пять…

…И меньше – ни с кого не брать…

…Пойдем спать…

Поздний вечер.

Пустеет улица.

Один бродяга

Сутулится,

Да свищет ветер…

Эй, бедняга!

Подходи —

Поцелуемся…

Хлеба!

Что впереди?

Проходи!

Черное, черное небо.

Злоба, грустная злоба

Кипит в груди…

Черная злоба, святая злоба…

Товарищ! Гляди

В оба!

2

Гуляет ветер, порхает снег.

Идут двенадцать человек.

Винтовок черные ремни,

Кругом – огни, огни, огни…

В зубах – цыгарка, примят картуз,

На спину б надо бубновый туз!

Свобода, свобода,

Эх, эх, без креста!

Тра-та-та!

Холодно, товарищ, холодно!

– А Ванька с Катькой – в кабаке…

– У ей керенки есть в чулке!

– Ванюшка сам теперь богат…