Гори, гори ясно - Карина Вран
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И надиктовал адрес, где одна сексапильная штучка сначала допускала самцов до своего тела, а затем пускала им кровь.
Кого я не ожидал встретить перед домом дамочки-убийцы, так это подполковника Рыкова. Сноходец предупредил, что в квартиру с зеркалами я пойду не один, и что он усыпит красотку. И я как-то сам додумал, что наводчик сновидений выступит моим напарником. Ошибся.
— Семен Ильич, — пожал руку служивому. — Неожиданно.
— Чеслав взялся за большое дело, — ровно ответил подполковник. — Нужное. Обладатели осколков постепенно теряют себя. Поначалу это провалы в памяти, а по приходу в чувства находят рядом тела убитых близких или гостей, причем нередко уже расчлененные. Уже случались прецеденты.
Я коротко кивнул, подтверждая, что согласен: необходимо очистить город от зла-в-отражениях.
— Чем дальше, тем хуже, — продолжил законник. — Если первое убийство прошло безнаказанным, то за ним следует второе, затем третье, четвертое... Владелец становится марионеткой осколка, как полностью подчиненный придаток.
— Кормилец и поилец, — я вспомнил сон с зеркалами.
Зеркало, пьющее кровь — это не то, что можно легко «развидеть».
— Я бы сказал: кукла, приводящая пищу своему кукловоду, — переформулировал Семен Ильич. — И молодежь на встречу с кукловодом, у которого и тела-то нет, не пошлешь. Наломают еще дров... То, что нельзя перепоручить, следует исполнять самому. Идемте?
Мы прошли под арку, миновали узкий двор, проследовали в парадную. Я угадал: дом был из старых, еще во времена Петра Первого возведенных. Но по обшарпанному состоянию парадной это был тихий ужас. Никакого сравнения с прелестными кариатидами в парадной, где живет Палеолог. Да даже с родительским домом, где попроще внутреннее обустройство, не сравнить.
Скорее всего, дом сильно пострадал от бомбежек. Немало их таких осталось после войны: фасад вроде бы держится, а внутри руины. Где смогли, подлатали, где нельзя подлатать — перестроили... Город выстоял, не утратил дух. Но и прежним остаться не мог.
Дверь Семен Ильич вскрыл буднично — ключами. Полагаю, дубликатом. Явно загодя готовились к «мероприятию». Прихожая, коридор, несколько дверей. За нужной нам — знакомая по сновидению спальня.
Кровать, зеркала и владелица. Последняя мирно дрыхла. Свернулась в клубочек, что тот котенок, улыбалась во сне. Так и не скажешь, что эти ладошки сжимали прежде орудие убийства.
— Перво-наперво следует определить вместилище зла, — выдал ценное указание подполковник. — Это ваша часть работы, Андрей.
— Конечно, — кивнул. — Постараюсь не шуметь, хотя не обещаю.
Когда мне снился пожар в Зимнем, зеркало натурально разговаривало, нашептывало всякое испуганным гвардейцам. Черт его знает, на что способны его «прикормленные» осколки.
— Хозяйка не проснется, пока ее держит в дреме другой подручный планетника, — сказал Семен Ильич. — За шум не беспокойтесь. С вами тут цельный подполковник, ежели нагрянет кто с проверкой.
Я зажег на ладони язычок истинного пламени. Комната преобразилась. На белые стенах и потолке проступили уродливые пятна черной плесени, на полу пузырилась бурая вязкая жидкость. Оба зеркала истекали тьмой и мерзостью, поганым чавкающим мраком.
За гранью реального слуха я слышал шипение, полное ненависти. Поверх накладывался еле различимый перезвон подвесок. И бульканье несуществующих пузырей. И шорохи, будто не плесень расползалась по стенам, а тысячи крохотных насекомых.
Только люстра осталась прежней, да круг на потолке ровнехонько по размерам светильника белел. Свет, пусть и искусственный, отринул тьму?
Огонек колыхнулся вправо, затем влево, замер, тревожно подрагивая. Где тьма, где отражение? Какое из зеркал вместило в себя древнее зло? То, что впитывало кровавую жертву или то, что наблюдало?
Это не рулетка, где при неверной ставке теряются лишь фишки. Да и при игре «по шансам» шарик может выпасть на зеро, и тогда все «чет-нечет», «красное-черное», колонки и дюжины — все эти ставки проигрывают. «Ноль, зеленое», — против устоявшихся правил называет зеро Шпала.
Или-или не обязательно. Оба зеркала могут быть тем, ради чего мы здесь.
Я бросил взгляд на спящую. Она не особенно изменилась, разве что как-то... поблекла. Осколок поглотил ее разум, а что случилось с душой? Ее вытеснили наружу, она сбежала, не выдержав творимых телом ужасов? Или же теплится где-то внутри «куклы»?
Не о том думаю. Нужно жечь, бить по тьме, пока та бездействует. Только определиться сначала с направлением удара. Рук у меня две, разжечь два огонька мне под силу, а вот смогу ли я раздуть истинный огонь так мощно, чтобы оба зеркала разом ожечь?
Прежде с этой ипостасью — первоосновой огневого дара — у меня не продвигалось взаимодействие. Воплотить, проявить чью-то суть, получалось. А заставить разгореться сильнее — нет.
Что, если не заставлять огонь, а быть им?
Я-огонь уже проходился по скверне поганой, пусть и во сне. Я помню это чувство. Помню, как выплескивались в темные оконные проемы пламенные ало-черные крылья.
— Семен Ильич, вам лучше выйти, — глухо произнес. — И женщину вынести.
Голос звучал, как чужой.
— Все так плохо? — подобрался подполковник. — Или не получается определить?
— Оба. Ответа. Да.
Губы шевелятся с трудом. Возможно, это потому, что огонь не имеет рта.
Рыков, чеканя шаг, покидает комнату.
— Спящая? — говорить все труднее.
— Ей уже не помочь, — сухо роняет слова законник. — Я здесь для ее зачистки. Уцелеет — приберу позже. Огонь не перекинется на соседние квартиры?
— Удержу, — я выдыхаю жар.
Живая искра удаляется. Искры в той, что подрагивает на простынях, я не вижу.
«Я дам тебе крылья. Сегодня — только их. В другой раз подарю тебе небо, если захочешь. Сказки не на пустом месте писаны, жар-птица — как тебе такое воплощение? Мы поладим, обязательно. Доделаем то, что ты начал давным-давно. Дело благое, общее. Готов? Вперед!»
И мои руки становятся пламенем. Чистым огненным крылом делается каждая рука. Крылья ширятся, заполняют помещение, хлещут по зеркальным провалам, разбрасывают искры-перья в каждое темное пятно.
Занимаются простыни и занавески. Этот огонь не чадит, он — основа основ.
Вопят зеркала. Лопаются блескучие поверхности, выстреливая острым стеклом в меня. Вонзаются в пламя и с дребезгом сыпятся на пол бесполезным стеклянным крошевом. Опалить, разметать, развоплотить!
Рывком выпрямляется на кровати женщина, распахивает глаза. В пустых глазницах плещется мрак. Крылья схлопываются, бьют по стройному телу, обнимают его — почти ласково.
Вспыхивают волосы. Содрогается в безмолвном крике тело.
Не огонь убивает эту женщину, она была мертва задолго до пламенного касания. Я лишь изжарил тело.
Взмахиваю крыльями. Касаюсь всего, что успела запятнать тьма.
Успел: бесцветное пламя истинного огня вычистило все, прежде, чем опало искрами на беломраморный пол. Вместе с моим враз потерявшим чувствительность и все силы туловищем.
— Андрей? Андрей? Отзовитесь! — голос Рыкова как через стекло.
На чистом упрямстве подстегиваю
