Смерть на кончике хвоста - Виктория Платова

— Ну, так что девушка?

— А что девушка? Кроме как красивая, ничего особенного сказать о ней не могу. Разве что она выглядела немного нервной.

— Что значит — «выглядела немного нервной»?

— То и значит. Доберманов не просто так выбирают. Особенно взрослых. Доберман — собака неустойчивая. И к тому же коварная. А если уж решился на взрослого добермана, несмотря на все издержки, — значит, тебя прижало.

— А эта ваша Тума…

— Да нет, — Вайнонен перевел дух. — Тума — это особый случай.

— Что же в ней такого выдающегося? Вайнонен шумно отхлебнул из чашки и утерся рукавом.

— В том-то и дело, что ничего, — сказал наконец он. — Тума — это бракованный материал.

— Ну ты даешь, Нестор Иваныч, — снисходительно удивился Саня. — Подсунул беззащитной девушке дрянную собаку?

— Да никакая она не дрянная. Просто характер у нее не охранный и не сторожевой. — Вайнонен наклонился к Сане, обнажил длинные зубы, смахивающие на бивни слона, и хихикнул. — Мамаша ее убежала в течку, с трудом нашли. А пока бегала, кто-то из дворняг постарался. Да еще из самых что ни на есть безобидных. Вот Тума и пошла — экстерьером в мамашу, а характером — в папашу беспородного. Только вид устрашающий и морда исправная, а так — болонка болонкой. Гавкает через раз и избирательно. Словом, по-человечески ко всему относится.

— А как же два трупа и сорванный скальп? — Саня решил тянуть свою линию до конца.

— Вот и я думаю — как? На нашу это не похоже.

— А девушка?

— Девушка нервничала. Я же говорю, как будто боялась чего-то. Потребовала самую обученную и злобную суку.

— Так и сказала — «злобную»?

— Может, и не так, да только я так понял.

— И что же ты, Нестор Иваныч, оконфузился?

— Пожалел красавицу. — Вайнонен протер очки и шумно вздохнул. — Чужому человеку со взрослым доберманом не справиться. А Тума — в самый раз. Жили бы душа в душу…

— Это точно. А уши у тебя не шевелились, когда красавице за ее же деньги фуфло подсовывал?

— Не такие уж и большие деньги были. Всего-то триста долларов. Я за обученную собаку вдвое больше беру. А то и втрое.

— Что ж очки новые не прикупишь? С таких-то денег?

Вайнонен встал и отодвинул заляпанную жиром занавеску со штампом «МПС. СМЕНА». Должно быть, эта занавеска была украдена в одном из поездов в незапамятные времена.

— Видите, сколько собак? Производство. А в производство нужно вкладывать. Закон рынка.

— Ну ладно. А вот с девушкой нехорошо получилось. Обманул ты ее, Нестор Иванович.

— Да не обманул я! Как раз напротив, пожалел цветущую красоту. А Тума — она очень грозного вида. Только самоубийца подойдет. Так что невинность соблюл и капиталец приобрел. Все довольны.

— Ага. Кроме жертв нападения. Готовься, Нестор Иванович. — Саня решил дожать Вайнонена: он уже и сам почти поверил в им же придуманную страшилку. — Будем вызывать как свидетеля.

— Может, спутали что-то? Может, это не Тума? Не могла она…

— Как же не Тума? Вот здесь так в родословной и указано: от лучших зарубежных производителей, потомков Герхильды фон Тюринген. Родословную тоже сам клепаешь?

— Ну что вы! — Вайнонен зарделся и сразу же постарался перевести тему:

— А девушка? Она не пострадала?

— В бегах твоя девушка… Возможно, что и за границу укатила.

— А собака? Тума?

— Тума тоже в бегах, — вздохнул Саня. И это была единственная правда, которую изрыгнул его лукавый милицейский рот за последние десять минут.

— Так а я? Со мной что?

— Живи пока. Свидетелем, возможно, вызовут. А на будущее учти: никаких подлогов. У нас твоя крокодилья ферма теперь на заметке будет.

…На ближайшую электричку Саня опоздал.

Но теперь это было неважно. И мокрый снег, который пошел сразу же, как только он распрощался с Вайноненом и вышел на улицу, был неважен. Важным было только одно: поездку в Пудость можно признать удавшейся. Дарья Литвинова купила охранную, как она думала, собаку, потому что она чего-то боялась.

И довольно серьезно.

13 февраля

Леля

Дело принимало паскудный оборот. Самый паскудный из тех, которые только можно себе представить.

Леля понял это сразу, как только получил результаты экспертизы. Впрочем, ее можно было и не проводить, потому что результаты лежали на поверхности. Небрежно затертая кровь на полу действительно принадлежала Радзивиллу. На перочинном ноже, найденном в сумочке покойной, тоже были обнаружены следы крови Радзивилла. И с некоторой натяжкой нож с выбрасывающимся тонким лезвием можно было назвать орудием преступления.

Но это не объясняло присутствия мертвой Литвиновой в коттедже. Зачем она вернулась? Взяла рубаху, но забыла нож? И приехала за ним? И по ходу пьесы решила уколоться, да не рассчитала?

Как бы то ни было, на сегодняшний день это является единственной правдоподобной версией: и отсутствие отпечатков, и наличие билета в Мурманск только подтверждают это.

Мотив, худо-бедно, тоже просматривался. И все упиралось в садистские наклонности Радзивилла. Возможно, он вошел в раж, сделал девушке нестерпимо больно, она попыталась защититься и убила его случайно. Такое тоже может быть, если…

Если Радзивилл был садистом.

А если он был мазохистом — то есть страдающей стороной?

Самым удивительным было то, что за несколько дней, которые он вплотную занимался Литвиновой, он так ничего и не смог узнать о ней. Ну, не то чтобы совсем ничего, но все-таки…

Во-первых, квартира на Большом проспекте. Дарья вселилась туда только два месяца назад. А до этого счастливого события в паспорте покойной красовалась отметка о том, что она проживает в городе Апатиты Мурманской области. Очевидно, до последнего времени она просто снимала квартиры. Как это делают тысячи людей, тщетно жаждущих покорить надменную Северную столицу.

Во-вторых, ее профессиональная деятельность. Она действительно работала в «Калипсо», но эта ее работа носила скорее эпизодический характер: за последние три года — несколько крошечных и не таких уж впечатляющих контрактов, пара-тройка съемок в рекламных роликах, не более того. С большей или меньшей периодичностью она появлялась лишь в показах коллекций, но ни с одним из модельеров не сотрудничала постоянно. И находилась, что называется, на подхвате.

Запасной игрок, ничего не скажешь. И всему виной наркотики.

Интересно, как, не имея постоянных источников дохода, она смогла купить себе квартиру в престижном районе, обставить ее и набить дорогой техникой? Впрочем, на этот вопрос можно было ответить и не имея особенно горячечного воображения. Такой вариант добычи средств к существованию юморист Саня Гусалов характеризовал достаточно двусмысленной фразой: «Ласковая телка у двух папок сосет». Что-то похожее ему уже приходилось слышать и от Виолетты Гатти, и от Регины… Регина.

Так. Взять себя в руки и постараться не думать о ней. Хотя бы в рабочее время.

Впрочем, не думать получалось мало. Вернее, не получалось совсем. Без Бадер Леля задыхался. Это было не поэтическим преувеличением, а самой настоящей физиологической реальностью. С появлением Регины Леля быстренько ознакомился с собственной анатомией, о которой до последнего времени даже понятия не имел. Теперь он точно мог определить, где находится сердце, которое постоянно прыгало на скакалке, как какая-нибудь семилетняя девочка. Или качалось на «тарзанке», как какой-нибудь семилетний мальчик. А стоило ему только увидеть Регину, ее глубокие глаза и такой самостоятельный шрам на щеке, как все его внутренние органы сбивались в кучу и еще долго не хотели отлипать друг от друга.

Регина почти переселилась к нему, но о дальнейших отношениях не было сказано ни слова. Она первая наложила на это табу. После одного-единственного разговора в постели.

Это была их вторая ночь, как раз после обыска на квартире Литвиновой.

Самым нежным голосом, на который он только был способен, Леля потребовал ясности в будущем. Это требование плевать хотело и на работу Регины, и на ожидающий ее тихий Безансон. Но и здесь Бадер оказалась на высоте.

— Обещай мне, что никогда не попросишь от меня никаких жертв, милый, — сказала она. — Ни жертв, ни жертвоприношений.

Леля выразился в том плане, что никаких жертв ему не нужно, но…

— Если я с тобой, то я — с тобой, — Регина поцеловала его в грудь. — Мы вместе, как же ты можешь желать большего?

— Вместе, но не совсем…

— Люди либо рядом, либо нет. «Не совсем» не бывает. Все очень просто. И жизнь вообще очень простая штука.

— Если ты уйдешь…

— Я не уйду.

— Но ты… Ты ведь совсем другая… Твоя работа и все эти люди вокруг тебя, все эти мужики, — Леля вдруг скатился на подленькую ревность. — Ваша работа, она предполагает…

Она не дала ему закончить:

— Ничего она не предполагает. Если ты думаешь, что меня можно соблазнить мешком денег, упакованным в штаны от Версаче, то ты глубоко ошибаешься. У меня психология некрасивого человека.