Ii. Камень второй. Горящий обсидиан - Ольга Макарова

— Нет, — покачал головой Милиан. Хорошее настроение пропало, словно случайный луч солнца в хмурый облачный день. — Ведь они не мои… Просто я не могу не писать. Они приходят и мучают меня, пока не запишу…

— Никогда не понимал поэтов, — проворчал в ответ старик.

— Забирай если нравится… их… стихи. Говорю, же, они не мои… — Макс Милиан замолчал и, вздохнув, поднял взгляд к потолку. Взгляд этот, неподвижный, словно стеклянный, не выражал ничего, кроме безысходной тоски.

Тяжело вздохнул и Ваннах. Ох как не вязался образ трогательного поэтического мальчика с тем, что говорил о нем Зонар, предостерегая Охотников и твердя им об осторожности. «Не верьте ему. Не поворачивайтесь спиной. Не давайте боевого меча на тренировке…» И ведь до сих пор каждое из слов советника только подтверждалось… Тот, кто сейчас выглядит, как несчастный больной ребенок, днем почти полчаса разбрасывал в разные стороны бывалых Охотников…

Только вот Ваннаху начинало казаться, что все здесь не так просто.

— Скажи, ты правда всю Дичь прошел? — все-таки решился спросить Ваннах.

— Правда… — без особых эмоций отозвался Макс Милиан. Ни намека на гордость за содеянное, хотя такое путешествие сделало бы честь любому Охотнику.

Некоторое время оба молчали.

…Подвывание ветра за окном… Причудливо пересекаются, сосуществуя в одном в полумраке, холодный свет Лихтов и теплый — Фиат-люкса… А черное перо дрекавака за ухом у мальчишки, чуть покачивается в такт дыханию…

— Кто же ты все-таки такой? — Ваннах просто высказал вслух терзавшую его мысль, не надеясь на ответ.

— Если б я сам это знал… — горько промолвил Макс. И добавил с тихим отчаяньем: — Я не знаю…

…Проходя главным коридором обратно, Ваннах остановился у того самого окна и открыл его настежь, подставив лицо холодному ночному ветру. В Рунном Парке с «кирпичным» полом в кронах деревьев пели халены. Крохотные птички, размером с большой палец на руке взрослого человека, они выводили такие громкие трели, что те перекрывали вой ветра. Любой, кто слышал их, недоумевал, откуда столько силы в крохотном пернатом тельце. Во времена молодости Ваннаха человека, слабого телом, но сильного духом, уважительно называли Хален… Макс Милиан вполне мог бы зваться так…

Заслушавшись, Ваннах не заметил, как к нему подошел Орестес Роум, еще один из приставленных к мальчишке Охотников.

— Все-таки сходил к нему, да? — с укором произнес Роум. — Не стоило…

— Боишься? — прямо спросил Ваннах. Орестес невольно отвел взгляд. — И Зонар его побаивается… Люди всегда боятся того, чего не понимают… А мне стало жаль парня.

— Жаль?

— Да… Бедняга всего лишь пешка в какой-то темной игре Зонара… Он даже не знает, кто он такой… — Ваннах выдержал паузу. — Да, понятия не имеет… Без прошлого, без будущего, совсем один в целом мире… Он даже могущества своего не осознает. Чтобы осознавать, надо набирать его постепенно, трудом, учебой, жизненным опытом, чтобы дойти до всего годам к семидесяти… для нас с тобой это было бы в порядке вещей… И, знаешь, мне претит то, что Зонар собирается использовать парня в каких-то своих целях. Готовит его к тому, чего тот даже не понимает. По-моему, это подло… Так не должно быть.

— Не вмешивайся в дела Инквизиции, — посоветовал Орестес. — Тем более, в дела Совета. Честному Охотнику там делать нечего.

— Ох, не знаю… — задумчиво произнес Ваннах. — Мысли у меня противоречивые на этот счет. Что-то мне подсказывает, что того, что Зонар затеял, не только я не одобряю… что это и Серегу бы не понравилось, ох как не понравилось бы…

— Не лезь в это, Ваннах, — Орестес дружески сжал его плечо и зашагал прочь; мягко ступая по каменным плитам пола.

…Пели халены в Рунном Парке. Надрывались, стараясь перекричать ветер… Бросив последний взгляд на пустые кирпичные дорожки, Ваннах Лоэн закрыл окно…

С того вечера минул месяц. Первый светлый месяц на недолгой памяти Макса — с тех пор, как он осознал себя в Ничейной Земле. Сначала Ваннах, а потом и остальные Охотники стали относиться к своему подопечному иначе. Былая враждебность и подозрительность почти забылись.

— Спой нам, Хален! — просит Ваннах… да, отчего-то Охотники решили звать его так. И Максу нравилось новое имя, сглаживающее мрачные воспоминания, делающее легче тяжкий груз на душе.

— Что спеть?

— Что-нибудь повеселее!

И он пел. И они слушали.

…А ведь Макс Милиан даже Ваннаху не поведал своей истории. Или он, или остальные Охотники могли знать кого-нибудь из того отряда… Что Зонар так ненавидит его именно за те смерти, Макс Милиан даже не сомневался.

Сам Зонар тоже часто ловил себя на этом… Андроник Руф мог запросто поболтать с мальчишкой о том, о сем. Если у того возникали лишние вопросы, то отдувался всегда и неизменно Руф как самый предприимчивый: кто другой не сумел бы увиливать от пресекающего любую попытку солгать Горящего так долго.

Мадвид Изодельфос не стеснялась расспросить Макса Милиана о разновидностях детей тьмы в глубине Дикой Ничейной Земли или поделиться с ним своими знаниями в области магии, тем более, что Макс Милиан был прилежным и талантливым учеником.

Но Зонар… если он и говорил с Максом, то только в случае крайней необходимости и сквозь зубы. И ничего не мог с собой поделать. Он ненавидел мальчишку не столько за убийство своих друзей, сколько за то, что ему, Зонару Йариху, пришлось пойти ради него на предательство… До сих пор еще приходят письма от Суррона Тибальта. И на них приходится отвечать, каждый раз умножая ложь…

Посреди тренировочного зала Хален пел. Его юный, ломающийся голос обычно не выдерживал долгих песен, так и сейчас: он уже не выводил мелодию, а лишь читал стихи нараспев. Но веселые строки сегодня неизменно получались грустными…

Сегодня он наотрез отказался стрелять из лука. Хотя мог бы, ничуть не хуже Ирина. Но, стоило только коснуться тетивы, как память маленького хмыря вернула Максу Милиану эпизод, который он ни за что не хотел признавать своим… пытку того парня… Лук Макс бросил сразу же и в ужасе схватился руками за голову. Окруженный ничего не понимающими Охотниками, он долго стоял так, бормоча что-то; он отрекался от Ирина Фатума всеми силами и, кажется, преуспел в этом. Возможно, возьми Макс Милиан лук снова, все было бы нормально и ничего подобного больше бы не повторилось… но он отказался…

…Зачем теперь суровые старики вместо тренировки с боевыми посохами сидят и слушают его охрипший, ломающийся голос?.. За этим крылась изрядная доля жалости… Конечно, они решили, что утром Макса снова накрыл приступ тумана, — об отравлении порошком равнодушия они знали.