Лёд и алмаз - Роман Глушков

— Ну, доктор, выбирай! — процедил я сквозь зубы, переводя взгляд с мигрантов на торчащие под нами береговые наносы. — Или ты по-прежнему со мной, или теперь ты точно труп! Будь готов прыгать на счёт «два»! Раз!…

— Погодите! А как же?…

— ДВА!

Не оборачиваясь, я вскочил с колен, после чего, бросившись вперёд, как при низком старте, в два гигантских шага достиг ближайшей к нам кромки транспортёра. Никакого, даже символического ограждения на нём не было. И я, оттолкнувшись от заклинившей железной ленты, полетел вниз с двадцатиметровой высоты. Последней моей мыслью перед прыжком было опасение, что если вдруг Годзилла сделает сейчас шаг вперёд, то его ножища опустится прямиком туда, куда я плюхнусь за секунду до этого…

За годы своей верхолазной жизни я напрыгался с различных высот, пожалуй, всеми известными человечеству способами. Это был пусть и специфический, зато бесценный опыт. И когда инстинкты подсказали мне, что в этом падении приземляться надо не на ноги, а на спину, я без колебаний им подчинился. И где-то на полпути между экскаваторной стрелой и береговыми наносами перевернулся в полёте так, как мне предстояло в них врезаться.

За те мгновения, что я падал лицом вверх, удалось мельком выяснить, что произошло на Годзилле сразу после моего бегства. Свистунов опять сделал правильный выбор и, вдохновлённый моим примером, последовал за мной. Разве что разбег у доктора оказался послабее, а верхолазные инстинкты отсутствовали вовсе. Поэтому он должен был приземлиться не на сам нанос, а перед ним, и воткнуться в сугроб ногами. Последнее могло обернуться для него переломами лодыжек, если Тиберий пробьёт ботинками рыхлый слой сегодняшнего снега и достанет до слежавшегося старого.

Ну да ладно, вскоре будет видно. Главное, Свистунову хватило духу прыгнуть, потому что как раз в эти мгновения на экскаваторе завязался бой. Автоматные очереди и импульсы армганов прорезали пространство над транспортером, били по металлу и жгли его, разбрасывая во все стороны снопы искр. Но, невзирая на плотный огонь, две чёрные тени, наоборот, ускорили ход. Распустив щупальца, они продолжали двигаться навстречу яростно отстреливающимся чистильщикам. Ещё немного, и мигранты настигнут отступающую к катеру группу Хрякова…

Этого я увидеть не успел, поскольку дальше мне пришлось следить не за Грободелом, а за собой. Упал я почти туда, куда целился, промахнувшись всего-навсего на несколько шагов. Вполне допустимая погрешность. Главное, я попал в нависающий над рекой козырек наноса, а не перед ним. Или, что вышло бы совсем скверно — перелетел бы через него и шмякнулся на речной лёд. Который, хоть и был покрыт снегом, но для мягкой посадки совершенно не подходил.

Далее всё шло пусть не как по маслу, но тоже вполне терпимо. Приземление спиной помогло мне не зарыться глубоко в сугроб. Так что я не проткнул козырек, а отломил от него внушительный пласт величиной с половину баскетбольной площадки. Это усилило амортизацию и сделало мою посадку ещё безболезненнее. Просев, фрагмент козырька тут же ухнул подо мной на склон наноса и покатился по нему, разваливаясь на куски и порождая за собой снежный оползень. Последний в итоге настиг меня, захлестнул и поволок кубарем вниз, на речной лёд.

Пока я кувыркался, мой малоопытный в таких делах товарищ также достиг берега. Порождённый мной обвал оказал Тиберию полезную услугу, вынудив его приземлиться на край выщербленной в наносе выемки. Свистунов не воткнулся по уши в снег, а учинил в свою очередь ещё один обвал, только гораздо скромнее, и, плюхнувшись на разрыхлённый моими стараниями склон, покатился по нему за мной вдогонку. За доктором также неслась лавина, но уже не сравнимая с предыдущей — так, лёгкий слой сахарной пудры поверх толстого слоя сливочного масла.

Несмотря на то, что высота наноса была около полутора десятков метров, вызванная нами осыпь оказалась достаточно сильной и уволокла меня к самому подножию снежной гряды. Вынырнув из-под снега — благо, он был мягок как пух, — я и не догадался бы, что Зелёный Шприц находится неподалеку от меня, кабы не торчащие из завала его ботинки. Ноги, на которые они были обуты, не шевелились, а значит, либо доктор потерял сознание, либо всё-таки свернул себе шею. Хотя после того, как я на собственном опыте проверил мягкость наноса, можно было с уверенностью утверждать: чтобы разбиться насмерть при подобном прыжке, требовалось сильно постараться либо быть совсем уж конченным неудачником.

Утерев лицо от снега, я бросился откапывать бесчувственного Тиберия, периодически поглядывая на то, что творится у нас над головами. Годзилла продолжал топтаться на месте, разве что, пока мы кувыркались, опустил стрелу и положил ротор на лёд, будто проверял его крепость; ни дать ни взять пришедший к водопою слон! А на транспортере в это время разгорелась такая битва, что её жар долетал даже до меня. И не только жар. Порой то тут, то там в снег впивались рикошетящие от экскаваторного каркаса шальные пули. Они как бы ненавязчиво советовали мне не задерживаться на этом смертельно опасном месте. Я их прозрачные намёки, естественно, понимал и даже без лопаты рыл снег с таким усердием, с каким доселе никогда не занимался подобной работой.

Горнило навязанной чистильщикам схватки теперь сместилось на край роторной стрелы. Открытая ими стрельба, кажется, придержала Гордиев на подступах к «Ларге». На это указывали и частые разрывы гранат, которые Хряков не пустил бы в ход, веди он бой на предельно короткой дистанции. Никто из солдат пока не дрогнул и не сиганул с экскаватора, ибо все они осознавали: их сила — в сплочённости и шквальном огне. Хотя наверняка Грободел уже обдумал такой вариант отступления. На крайний случай, поскольку иначе полковник вряд ли оставит раненых и контуженых бойцов на растерзание мигрантам.

К моему превеликому облегчению, мои худшие опасения не подтвердились. Свистунов был жив и пришёл в себя ещё до того, как я, откопав его до пояса, поднатужился и выволок доктора из-под снега. Новых травм он не заработал, но, видимо, разбередил старую. Едва открыв глаза и вдохнув полной грудью, он тут же схватился за покалеченную руку и громко застонал. Хорошо, что на ней уже стояла шина-трансформер и автоматические инъекторы, к которым я, естественно, не прикасался. И к моменту, когда Тиберий смог встать на ноги, он был напичкан всеми нужными лекарствами и готов спасать свою шкуру, почти не опираясь на моё товарищеское плечо.

Не хотелось бы сглазить, но, кажется, нам вновь начала благоволить удача. А вот от Хрякова она окончательно отвернулась. Перед тем, как мы, разложив снегоступы, припустили вдоль берега прочь отсюда, я глянул ещё раз на сражающихся чистильщиков, после чего испытал смешанные чувства. С одной стороны, у меня не было причин жалеть о гибели своих заклятых врагов, которые причинили мне столько зла и страданий. Но, с другой стороны, сам являясь бывшим офицером, я сочувствовал этим храбрым парням, исполняющим свой воинский долг. Ведь, если вдуматься, все они очутились здесь и погибли из-за меня и моего побега. Причём отлично зная, что за этот муторный штрафной труд им не то что даже одного, самого завалящего алмазика, а вообще ни копейки лишней не перепадёт…

Взрывы прекратились, но стрельба наверху продолжалась. Правда, теперь пули и лазерные импульсы били не в одну сторону, а хаотически разлетались повсюду подобно фейерверку. Чёрные тени мигрантов, которые до этого нельзя было рассмотреть за вспышками гранат, маячили рядом с катером. Но страшнее мигрантов и панических выстрелов были человеческие тела и их фрагменты, которые, брызжа кровью, не переставая падали с роторной стрелы.

Растерзанных останков и обломков доспехов было много. Гораздо больше, чем тогда, на площади Маркса, и меня вновь передёрнуло от отвращения. Некоторые из них, как и шальные пули, падали в опасной близости от нас. Один такой фрагмент, оказавшийся на поверку головой без шлема, упал в трёх шагах передо мной и закрутился на снегу будто неразорвавшееся пушечное ядро. Капли крови, вытекавшей из грубо отпиленной шеи, рисовали вокруг вращающейся головы багровые пунктирные кольца.

— Проваливаем отсюда, доктор! — прокричал я Тиберию, махнув рукой на юго-восток. — Забудьте о «Лототроне» — чёрт с ним! Живы, и то хорошо! Теперь найдём подходящую дыру и отсидимся, пока всё не уляжется!…

Вздрагивающий от холода, канонады и страха Свистунов лишь судорожно кивнул в знак согласия и, прижимая сломанную руку к груди, потопал без оглядки в указанном мной направлении, вдоль тянущихся по берегу наносов.

Стараясь двигаться за доктором след в след, я, однако, сделал несколько шагов и остановился. Но посмотрел не на Годзиллу, а на оторванную голову, мимо которой пробежал. Она только что прекратила вертеться волчком и замерла, вытаращив в небо остекленевшие глаза.